Иные - Наталья Точильникова

— Да.

— И я хочу, чтобы это сделал Тим. В конце концов, это его обязанность как товаби. Скажи Тиму. Ему не впервой усыплять белых лабораторных крыс. Думаю, он мне не откажет.

— Какая тебе разница? Ты все равно не поймешь, кто это сделал.

— Глупое желание глупого homo naturalis.

— Ладно, я ему передам, но ничего не гарантирую.

— И на том спасибо.

— Да, у меня для тебя новость. С тобой хочет проститься твой брат.

— Игорь? Он теперь Высший?

— Стал совсем недавно. Завтра он будет здесь.

Костя сидел в саду. Том самом, куда девять лет назад Тим приказал пересадить розовые кусты. Розы очень разрослись за эти годы и были хорошо ухожены. Тим приставил к ним садовника. А у белой каменной стены даже появилась золотистая деревянная лавочка. Эту лавочку и облюбовал Костя. Все, как девять лет назад. Почти. Только гитары у него теперь не было. Да он и не просил. Какие-то два дня!..

Игорь подошел к брату и сел рядом. Он не знал, что сказать. За девять с половиной лет они успели стать чужими. Да, Игорь мог бы просканировать ему сознание и точно узнать, чего хочет его брат, о чем он сейчас думает, и совершенно безошибочно выбрать тон и направление разговора. Но он не хотел.

— А ты ничего не говори, Игорь, — ответил Костя на его мысли. — Я буду говорить. А ты просто слушай, как слушал когда-то мои песни. О моем первом побеге и восстании ты знаешь. Мне до сих пор больно об этом вспоминать. Я погубил стольких людей. Я увел их за собой к смерти, а сам единственный остался жив. Как же тяжело мне было с этим жить! Тим бы меня понял. Я знаю историю о том, как он стал Высшим. Он сам мне рассказал. Не веришь? Он мне много чего рассказывал. Но еще тяжелее памяти была несвобода. Абсолютная несвобода! Ты даже не в состоянии понять, что это такое. Я чувствовал себя куклой на веревочке, безвольной игрушкой. А за веревочки дергал Тим. Нет, я ему очень благодарен. Передай ему это! Он подарил мне лишних девять лет жизни. Точнее, отсрочил мою смерть на девять лет. Все-таки тридцать один год — это не двадцать два. Спасибо! Это были не такие уж плохие годы. Тогда я научился быть свободным, несмотря ни на что. Я сочинял песню, и они не видели меня. Веревочки рвались, кукла оживала и вставала во весь рост. Только тогда я жил по-настоящему! Но вдохновение проходило, и я возвращался в свою тюрьму. Теперь она была больше и комфортабельней и называлась «город». А другие такие же заключенные слушали мои песни и сходили от них с ума.

Я не выдержал, мне захотелось настоящей свободы. С лесами, полями и реками. Настоящими, а не из фантазий и воспоминаний. Тим пожалел меня и разрешил путешествовать по острову. Ты не поверишь, конечно. Но тогда я был так ему благодарен, что дал себе слово, что не убегу. У меня теперь все было: и реки, и леса, и поля, и даже море. Но Сейби — слишком маленький остров. Все повторяется. Слишком тесно. И я нарушил собственное слово. С двенадцатью фанатами после концерта мы украли катер Тима. Я знал, что по закону это его катер. Ты уж попроси у него за меня прощения за кражу. Но мы иначе не могли бежать. Через сутки мы были в Канаде. Вот она, настоящая свобода! Мы шли по лесу. Над нами плыло синее небо и ветви сосен с длинными иглами. А потом мы строили избы из золотых стволов, и наступила зима с зелеными лапами елей на сияющем белом снегу. Я никогда не был так счастлив!

Наверное, мы продержались бы долго, если бы черт не дернул меня путешествовать. Я получил свободу, но мне нужен был весь мир! Хотя, конечно, какой там мир… Полететь на другой материк я не мог. Меня бы задержали на контроле в аэропорту. «Твою карточку, дери. Что, Сейби? Что же ты тут делаешь? Ах, Константин Поплавский! Ты в розыске, дери. Руки! И на Сейби. Передайте дери его товаби. Да, лучше остановить ему сердце». Покидать Канаду мне тоже было нельзя. Арестовали бы на границе примерно по такому же сценарию. Только внутри страны и только на попутках. Я стопил одни грузовики, дальнобойщиков. В легковушке вполне мог быть Высший или Иной. А шоферня все homo naturalis.

Почему я застопил ту фуру? Верно, за грехи мои. Хороший такой парень за рулем. Молодой. Белобрысый. Лоб в прыщах. Мальчишка. Разговорились. Он спросил, кто мой ваби, и хороший ли у меня хозяин. А я возьми да и ляпни: «Нет у меня ваби, только товаби. Но, ничего, хороший». Он удивленно посмотрел на меня. «Ты личный слуга Высшего?» Я прикусил язык. Конечно, если я — личный слуга, какого черта таскаюсь по дорогам без хозяина? «Да нет, — нашелся я. — Я — музыкант, и мой господин иногда отпускает меня путешествовать по стране». — «А-аа, — поверил тот. — Везет. А я только по маршруту. Музыка — это здорово. У меня есть та-акой диск! Только его в дороге нельзя слушать. Ведет очень». — «Это как?» — «А так. Забываешь обо всем. Можно врезаться во что-нибудь или в кювет уехать. Но мы на стоянке послушаем. Здесь скоро будет бензоколонка, а при ней — ресторанчик. Кстати, в ресторанчике можно будет гитару позаимствовать. Сыграешь?» — «С удовольствием».

Остановились у ресторанчика. Шофер мой подогнал фуру к бензоколонке, на заправку, и поставил тот самый диск. И, как ты думаешь, что я услышал? Себя!

А парень откинулся на сиденье и полуприкрыл глаза. «Ты расслабься, — говорит мне, — кайф же. Ничего лучшего не слышал. И все ребята у нас от него тащатся. Друг у друга переписывают и послушать дают. Ты помолчи немножко, послушай!» Я помолчал. Дослушал песню. Мой водитель был явно немного не в себе. Хорошо, что не поставил в дороге. Транс! Я встряхнул его. Наверное, совершенно бесцеремонно. Он посмотрел на меня удивленными глазами. «А слова? — спрашиваю. — Слова какие-то странные. Ты их понимаешь?» — «А зачем их понимать. И так драйв!» — «Ты извини, — говорю. — Не буду я тебе сегодня петь. Горло болит. Устал очень. Да и тороплюсь я». — «А-а, испугался. Конечно! Это же Костя Поплавский! Лучше его не споешь». Как говорится: поймите меня неправильно! Хорошо. Обошлось. Сбежал. Чуть не попался.

От вас сбежал, от Высших, от Иных. От себя не получилось. С того случая запала мне в голову мысль записать мои последние песни, те, что пришли в лесу, уже в Канаде. Целый диск получился. Скажешь, слушателей захотелось? Славы захотелось? Не вынес отсутствия внимания общественности? Нет, Игорь. Не то! Не к славе я бежал в деревню из пяти домов. На Сейби было куда больше славы. Я хотел только свободы! Но тут я понял, что мои песни нужны. Не мне — людям! И я решил, что мой долг — записать этот чертов диск.

Нашел студию. Парень там был, Луис Стоун. Честно говоря, посредственный музыкант. Я решился и спел для него. Он, конечно, узнал мой голос. У него была целая коллекция моих дисков. «Теперь ты меня выдашь?» — спросил я. «Тебя — никогда!» — «Тебя ваби будет допрашивать. Это может плохо кончиться». — «Да моему ваби до меня дела нет. Хожу раз в год на сканирование, как на работу. Он даже не смотрит почти. И отпускает куда угодно. Мотаюсь по всей стране. У меня очень хороший господин. Хорошего господина не должно быть заметно!» Да, а у меня в последнее время был уж слишком заметный господин. Сверх всякой меры! «Нет, давай я лучше уеду, пока не поздно». — «Плюнь! Будем писать диск». — «Тогда, может быть, ты подпишешь его своим именем?» — «Ну уж нет! Константин Поплавский — он и есть Константин Поплавский, даже если диск не подписывать. Тебя ни с кем не спутаешь». — «Ладно, тогда без подписи». — «Договорились. Как назовешь?» — «Homo liberalis. Человек Свободный». — «Здорово!» И записали. Ты, наверное, его слышал. Кстати, Игорь, ты не знаешь, что с ним сталось, с Луисом Стоуном? Теперь неважно, что я называю его имя. Все равно у меня скачали всю информацию. Глубокое сканирование, блин!

— Луису Стоуну остановили сердце. Почти месяц назад, — тихо сказал Игорь.

— Кто?

— Его ваби.

— Добрый господин!

— Луис очень волновался после твоего отъезда. Это заметили…

— Понятно. Значит, опять я виноват. Ладно, я его ненадолго бросил одного в раю. Все равно, хороший диск записали! Потом… Потом ты все знаешь. Почти. Меня выследили. Отряд мой разгромили. Оставшиеся в живых собрались на острове на болоте. Все были ранены. И я понял, что они будут умирать у меня на глазах, один за другим. Тогда я решил обменять свою жизнь на их жизни, как девять лет назад Высшие предпочли мою жизнь жизням нескольких сотен homo naturalis. Теперь у меня было не так много сторонников, зато я сам делал выбор. И я его сделал. Обратная рокировка! Ты ведь считаешь, что я поступил неправильно, да? Конечно, моя жизнь ценнее жизней каких-то homo naturalis. Я — homo passionaris. Еще не Иной, но уже на полступеньки выше обычного человека. Ты действительно так считаешь?

— Да, Костя. Ты поступил неразумно даже с твоей точки зрения. Если бы ты выбрал свою жизнь, ты мог бы собрать новый отряд и продолжать борьбу, если в этом была твоя цель. Или жить на свободе и скрываться от нас еще многие годы, если ты хотел этого.