Соленый ветер - Сара Джио

Я вспомнила, как любил это время отец – он всегда угощал людей, которые ходили от дома к дому, распевая песни, большими кружками горячего сидра, объедался печеньем и выпечкой Максин. Максин. Я удивлялась, почему она мне не пишет. Почта приходила редко, но каждый день мы нетерпеливо ждали писем, высматривая на лужайке джип специальной доставки.

Больше всего меня беспокоило отсутствие новостей от Герарда. В каком-то смысле его молчание было мне даже на руку, оно не мешало развиваться крепнувшим чувствам к Уэстри. Но я думала о нем каждый день, представляя его на далеком холодном фронте, в борьбе за Америку. За меня.

Китти со временем смирилась со смертью мистера Гельфмана, хотя до сих пор не могла об этом говорить. Похоже, теперь подруга целиком посвятила себя Лансу. Она часто уходила с ним гулять и задерживалась до позднего вечера. Но как я могла судить?

И вот наступил канун Рождества. У меня было время сходить на пляж до вечерней службы в часовне, и я улизнула, пока сестра Гильдебрандт не успела нас заставить разбирать недавно поступивший провиант.

К моему разочарованию, в бунгало никого не было. За последний месяц Уэстри трижды отправляли на задания, и мы виделись очень редко. Я проверила почтовый ящик под половицей и очень обрадовалась, обнаружив там конверт:

«Дорогая Клео,

С Рождеством, милая! Прости, что мало видимся в последнее время. Похоже, мой военачальник окончательно превратился в рабовладельца. Я надеялся застать тебя утром, когда смог сюда вырваться, но мне не повезло. Так что оставлю рождественский подарок здесь. Может, однажды мы встретим Рождество вместе.

Твой

Грейсон».

Я перечитала последнюю строчку, и на глаза навернулись слезы. «Может, однажды мы встретим Рождество вместе». Может? Мысль была пугающей и восхитительной. Мои пальцы быстро развязали красную ленту на маленькой коробочке. Я подняла крышку и обнаружила овальный золотой медальон на тонкой цепочке. Внутри было пусто, но сзади красовалась надпись: Грейсон и Клео.

Я улыбнулась, гордо закрепив цепочку на шее, и достала из сумки блокнот и ручку:

«Дорогой Грейсон,

Спасибо за медальон. Я в восторге. Знаешь, за 21 год у меня ни разу не было медальона. Я всегда мечтала о таком и буду носить его с гордостью. Наверное, я никогда его не сниму. Меня переполняют идеи, что положить внутрь. Тебе придется помочь мне с выбором.

Я ужасно скучаю, но в бунгало становится легче. Даже если мы не вместе, здесь ты все равно со мной. В этих стенах всегда ощущается твое присутствие, и оно согревает меня.

С Рождеством!

С любовью,

Клео».

Почта пришла тем же вечером, перед рождественской службой. Я посмотрела на ящик с опаской и подозрением, особенно после последнего письма матери – неожиданного и неприятного. Уйти от папы без объяснений. Конечно, тут было что-то не так.

– Для тебя только одно, дорогая, – сообщила Мэри, вручив мне нежно-розовый конверт.

Розовый. У меня отлегло от сердца. Точно не Герард. Я ненавидела себя за эти мысли. Не то чтобы я не хотела получить от него известие. Все было сложнее. Я посмотрела на аккуратный, идеальный почерк и обратный адрес. Максин. Я засунула конверт в карман платья и собралась уходить. Но когда вдалеке послышался звон колоколов из часовни, замешкалась, увидев, что сестра Гильдебрандт по-прежнему сидит за столом, поглощенная работой. Что она будет делать одна в канун Рождества на этом странном острове? Она никогда не упоминала о семье, и, если девушки говорили правду, у нее было непростое прошлое. Ей, наверное, очень одиноко. Да, она редко улыбалась, и мы слышали от нее одни приказы. Но на дворе Рождество. Никто не должен оставаться один. Ее не позвали на службу?

Я тихо подошла к сестре Гильдебрандт.

– Простите, сестра Гильдебрандт, – осторожно начала я, – я ухожу. Сегодня канун Рождества…

– Я в курсе, – отрезала она.

Я покорно кивнула.

– Я просто хотела спросить…

– Да говорите уже, сестра Келлоуэй. Вы не видите, что я занята?

– Да, – ответила я, – простите. Я просто хотела уточнить, знаете ли вы о сегодняшней службе. Подумала, может, вы захотите прийти.

Она отвлеклась от бумаг и посмотрела на меня – долгим, тяжелым взглядом. В нем читалось изумление и, возможно, замешательство.

– Идите же, сестра Келлоуэй, – быстро сказала она. – Ваша смена окончена.

Я кивнула и направилась к двери, пытаясь скрыть разочарование. Ну и что?

Китти обещала пойти со мной на службу, но, когда я вернулась в комнату, ее нигде не было. Прождав пятнадцать минут и не найдя никакой записки, я направилась к шкафу, чтобы переодеться. Желтое платье Китти отсутствовало – то самое платье, что сидело на ней, пожалуй, слишком вызывающе. Куда она отправилась в таком наряде? Я выбрала простенькое голубое и достала письмо Максин:

«Дорогая Антуанетта,

Как ты? Боже, как я скучаю. Без тебя дома все иначе. Здесь стало одиноко, как-то безжизненно.

С тех пор как ты уехала, многое изменилось, даже не знаю, с чего начать. Мы были всегда честны друг с другом – а потому начну с правды. Наберись терпения, тебе будет нелегко принять мои слова.

Дорогая, знай: я очень давно люблю твоего отца. Я боролась с этой любовью всеми силами разума и души. Но любовь побороть невозможно. Теперь я это точно знаю.

Я никогда не хотела, чтобы эта любовь разрушила твою семью. Долгие годы я успешно скрывала свои чувства, запрятав их так глубоко, что сумела обмануть даже себя. Но когда я узнала, что чувства взаимны, все, что скрывалось так долго, вновь вырвалось наружу. Все изменилось.

Не знаю, захочешь ли ты теперь со мной разговаривать, сможешь ли на меня смотреть, но я молюсь, чтобы ты нашла в своем сердце силы меня простить. Твоему отцу и мне не нужно ничего, кроме твоего благословения.

После войны мы отправимся во Францию, чтобы пожениться. Возможно, это звучит странно и неожиданно. Но дай нам время, милая Антуанетта. Я молюсь, чтобы со временем мы снова стали семьей.

С любовью,

Максин».

Страницы вывалились у меня из рук и упали на кровать, а я все смотрела на них, разглядывая почерк Максин. Почему она так странно выписывает петли в букве «у»? А эта почтовая бумага с тиснеными краями – мамина. Кем она себя возомнила? Хозяйкой дома?

Максин и папа. Невозможно представить. Они любили друг друга всю жизнь? И мама знала? Неудивительно, что она так жестоко относилась к Максин – папиной возлюбленной, живущей с ней под одной крышей. Бедная мама! Как я не замечала? Почему была так наивна?

Собрав страницы, я смяла их в плотный шар и выбросила в корзину. Я не буду это перечитывать. Не хочу даже видеть. Выйдя в коридор, я сама удивилась, как сильно хлопнула дверью.

Раз Китти нет, пойду на службу одна. Не хочу сидеть в канун Рождества в казарме и представлять, как Максин с папой жарят дома каштаны. Я покачала головой и спустилась в холл. Но, не успев выйти наружу, остановилась и подняла голову. Кто-то сверху поймал радиоволну, сигнал шел из-за океана, с далеких берегов, – передавали нежную, красивую, чистую песню «О, святая ночь»[5] в исполнении Бинга Кросби. Я слушала налетевшие, словно бриз, звуки музыки – они утешали меня, напоминая о рождественских днях в Сиэтле. С сидром. С огромной елкой у входа. Папа курит у окна. Мама озабочена подготовкой подарков. Максин готовит сладости, к которым у меня теперь, похоже, пропал вкус. И, конечно, Герард. Я не могла забыть Герарда.

– Наводит на сентиментальные мысли, правда?

Я повернулась, услышав голос Стеллы.

– Да.

Если бы ты знала.

Ее лицо казалось мягче в слабом свете холла. Изменил ли ее остров?

– Все какое-то неправильное. Нет снега. Нет даже елки. Я впервые скучаю по дому. Очень скучаю.

– Я тоже, – согласилась я, взяв ее за руку. Мы подождали до конца песни, и радиоволна сбилась – навеки утраченный миг, проглоченный океаном.

– Идешь на службу? – спросила Стелла.

– Да. Я приходила за Китти. Мы собирались пойти вместе.

– Ох, чуть не забыла тебе сказать, – спохватилась она.

– Что?

– Китти просила передать извинения. Ланс приготовил для нее особое рождественское свидание, и она не сможет пойти на службу.

– Свидание? В канун Рождества?

– Тебе лучше знать. Похоже, они проводят вместе кучу времени, не так ли? Каждый раз, когда я встречаю Китти, она говорит, что идет к Лансу. Ланс то, Ланс это. Но, по-моему, он ее не достоин. Он опасен.

– Опасен?

– Да, – ответила она. – Все знают, что он крутит шашни с местными девушками. Похоже, у него темперамент, как у линкора «Миссури».

Я вспомнила, как на него смотрела Атея, вспомнила собственные ощущения по поводу этого человека. Но всегда видела его спокойным. Мог ли он быть опасен?