Кошмар на Полынной улице - Дарья Буданцева

ей молчанием. А потом его заполнило тихое, но требовательное кряканье новорожденного. Обомлевшая повивальная бабка взяла ожившую девочку на руки и прошептала:

– Чудо… чудо явила нам Богородица. Да святится имя ее во веки веков!

Заплаканная Паулинка подскочила к ней и склонилась над ребенком, улыбнувшись во все зубы.

– Ой, – воскликнула она вдруг и быстро перекрестилась, – что у нее с глазками?

Повитуха вгляделась в сморщенное личико, вздрогнула и, словно рыба, вытащенная из воды, несколько раз открыла и закрыла рот.

Бледная Яруна, до того лежавшая в изнеможении и покрытая липким предсмертным потом, вдруг почувствовала прилив сил. На лицо ее, по ощущениям, вернулся румянец. Она приподнялась на дрожащих локтях и посмотрела на дочку.

– Нет, – отчаянно просипела Яруна, – нет. Не-е-е-е-е-ет!..

…Новорожденная внучка пани Горегляд смотрела на мир из-под отекших синюшных век – внимательно и не по-детски осмысленно. В этом не было ничего ужасного – за долгую жизнь повивальная бабка не раз видала подобное. Только вот серо-голубые глазки девочки словно заливало чернилами, медленно и неотвратимо. В конце концов они полностью поменяли цвет на бездонно-черный. И теперь казалось, будто зрачков у них не было и вовсе.

Анна Чайка

Червевата

Матвею – полноватому, рано облысевшему мужчине, работавшему кровельщиком, и, по словам начальника, весьма неплохим, – казалось, что он еще сносно держится. Тошнота подступала к глотке, кровь бу́хала в висках каждый раз, когда он представлял, как звонит жене, но мысли оставались кристально чистыми. На вопросы полиции он отвечал почти без запинки, хоть и пошатывался от количества выпитого за последний час алкоголя.

Из дома они вышли ровно в девять вечера, верно. Жена настояла, чтобы с дочерью, Ангелиной, пошел именно отец. Мол, мало времени вместе проводят, родительские обязанности, туда-сюда. И что был спор на повышенных тонах, не без этого. Что с того? Кто никогда не ссорится со второй половиной, тот ее по-настоящему и не любит.

О том, что вишенкой на торте оказалась истерика, да еще совершенно на пустом месте. Десятилетняя соплюха с чего-то решила нарядиться на праздник пиратом, а по итогу оказалась закована по самые ноздри в пышное платье принцессы. Хорошее платье, дорогущее, но кого это волновало? Родившийся при его появлении рев заглушил любые доводы разума со стороны любящих родителей.

Следующие часы стали для Матвея сущим кошмаром. Пока шли к главной площади, где должен был состояться конкурс костюмов, дочка ныла и ныла не переставая, до боли раскачивая маятник гнева внутри своего хрупкого тельца. Вскоре лицо Ангелины начало напоминать один из воздушных шаров, украшавших улицы Чеховска, став таким же красным и раздутым.

Разглядывая многочисленных ряженых – чаще детвору, но и взрослые тоже встречались, – Матвей думал: «С этим городом определенно что-то не так! Здоровые люди такой хренью заниматься не будут».

Впрочем, Чеховск часто служил магнитом для всякой чертовщины. Ну кто еще с таким упоением стал бы праздновать этот непонятный басурманский Хэллоуин? Только жители Чеховска, в котором все всегда было не на своих местах.

Сегодня родной городок особенно отличился. Черноту октябрьского вечера раскрасили рыжие всполохи улыбающихся тыкв, мигающие звезды гирлянд на деревьях и бутафория навроде пластиковых ведьм с зеленой кожей и бородавками на носах. Даже фонари перекрасили, превратив их в оскаленные скелеты.

«Пустая трата бюджета», – подумал Матвей, но дочери ничего не сказал. Лодка под названием «Приятный досуг» давно попала в ураган вселенских обид, и Матвею не хотелось раскачивать ее еще сильнее.

Кажется, Ангелина и сама уже не понимала, из-за чего рыдает. Ее светлая головка была слишком мала для сложных мыслей. Слишком. Она просто семенила за отцом, то и дело осатанело дергая воротник платья из шуршащей розовой ткани, и издавала подвывающие звуки, словно маленькая сирена на ножках.

Родители более адекватных детей косились на Матвея с неодобрением. Это действовало на нервы. Он был готов плюнуть на обещание жене и вернуться домой без конфет. Но внезапно рев затих – и как это было чудесно!

Матвей вздохнул с облегчением. За тишину отдал бы, наверное, любую из двух почек, на выбор. Он украдкой покосился на дочь.

Та с любопытством разглядывала что-то в темноте ближайшей подворотни.

– Ба, кого я вижу! Родной, иди к нам! Хочешь прополоскать горлышко?

Этот голос отвлек Матвея. Николаевич – старый друг и товарищ по работе – с уже покрасневшим носом и блестящими глазами опирался спиной о фундамент огромной каменной иглы – символа города – и весело махал рукой. Рядом стояли друзья с работы, и ни один из них не был в дурацком костюме.

«Слава богу».

– Ну па-а-а-а! – взвыла Лина, мгновенно уловив воодушевление отца. Она-то поняла, чем может окончиться праздник, и яро этому воспротивилась.

– Отстань. Иди вон купи себе сладкую вату или мороженку… Нет, маме мы ничего не скажем. Пару минут, обещаю, а потом пойдем куда ты там хочешь… Иди уже!

Сунув смятую купюру в мокрую ручонку дочери, Матвей быстро огляделся. Площадь стремительно заполнялась: возле недавно возведенной сцены собиралась толпа подростков, музыканты-любители настраивали там инструменты, а расположенные вокруг фуд-корты манили к себе запахом сладкой ваты и карамельных яблок. Но в целом… В целом было безопасно…

Именно в тот момент, когда горло перехватило от жажды, он убедил себя, что все будет в порядке.

Даже когда взгляд мимоходом мазнул по одинокой тощей фигуре, собравшей вокруг себя дошколят, Матвей и помыслить не мог о плохом.

«Подумаешь, человек в ростовом костюме кролика! Мало ли здесь чудиков?» Получасом ранее Матвей видел свою старую учительницу географии, Надежду Игоревну, в столь откровенном наряде Клеопатры, что хуже, пожалуй, уже ничего и быть не могло.

И все же он не мог до конца переключиться, расслабляясь в кругу друзей, и пропускал мимо ушей их жалобы на жен и детей. В какой-то момент Матвей вдруг задумался. Что-то внутри – хорошо работавшее у первобытных людей, но практически утраченное современными, – заставило его сконцентрироваться. Острая вспышка прозрения…

«Почему человек-кролик был таким грязным?»

Его будто километр по земле волокли. Мех костюма давно утратил веселый цвет жвачной резинки и стал похож на линялое нечто, а сам силуэт показался каким-то неправильным, чрезмерно узким.

«Словно внутри никого не было. Только вакуум и, может… темнота? Глупости».

Многие собравшиеся на празднике старались перещеголять друг дружку в страхолюдности. Вампиры, оборотни, жуткие клоуны, словно рожденные больной фантазией коулрофоба, – кого тут только не было. Только кролик в пестром потоке чудовищ выглядел фальшиво. Не человек в костюме, а костюм