Народные мстители - Анатолий Галкин

— Понятно, Ира! Но был и второй раз?

— Был. Это когда в училище нас направили на практику. На ночном дежурстве подвалил ко мне аспирант в очках, прижал к стенке и стал целовать.

— Ты дала ему по морде?

— Хотела, но он меня плотно держал. Я вначале немножко брыкалась, а потом решила не дергаться.

— А дальше что было?

— Ничего не было, Гера. Он, конечно, хотел большего, но я не отдалась! Я все сберегла для тебя. Тебе приятно?

— И да, и нет! Я, Иришка, очень ревнивый. Долго буду вспоминать и этого очкарика, и того с бутылочкой…

Они долго молчали и смотрели на воду, которая искрилась в свете молоденькой луны.

Ирина ругала себя за глупую откровенность. Это была непонятная бравада. Ей вдруг понравилось быть опытней его. Вот она и ляпнула правду-матку! Хорошо, что сказала не все, а только малую часть.

А в душе Германа метались разные чувства — злость, ревность, брезгливость. Но победила жалость и снисхождение. Ему показалось, что Ирочка полностью откровенна перед ним. Таких девушек очень мало!

А еще ему показалось, что Ира очень мучается из-за этих двух позорных случаев. Ее нельзя сейчас оттолкнуть. Он бы посчитал себя подлецом!

Через десять минут Ира Забелина немного ожила. Она встала, сняла обувь, подошла к реке и вошла в воду почти по колено.

— Иди сюда, Гера! Вода, как парное молоко. Ужасно теплая. Давай купаться!

— Давай! Я пойду в палатку надену плавки.

— А зачем? Я купальник вообще не взяла. Предлагаю поплавать так.

— Как?

— Так! Совсем без всего. Я так люблю, Гера, что совсем тебя не стесняюсь. А ты?

— И я люблю…

Ирина отошла чуть в сторону. Она понимала, что сейчас на нее падает свет молодой луны, и она будет похожа на русалку.

Она медленно поднимала платье, снимая его над головой. Потом на прибрежную траву легло и все остальное.

Это была необыкновенная пьянящая красота. Герман видел такое первый раз в жизни. Он встал и замер, как скульптура с острова Пасхи.

Было понятно, что Ирина не хочет входить в воду сама. Она ждет его!

И тогда учитель Мамочкин начал торопливо раздеваться. Все снялось быстро, но дрожащие руки никак не могли расстегнуть маленькие пуговички на груди.

И тогда он с треском рванул на себе рубаху и сбросил ее на траву…

Когда они входили в воду, Герман прошептал странную фразу.

— Знаешь, Ира. Мы с тобой похожи на Адама и Еву с картины Альбрехта Дюрера. Только у тех фиговые листочки, а мы как-то так…

— А ты против? Так даже красивее, чем у твоего Альбрехта! Натуральное, Гера, всегда лучше…

Каждая профессия накладывает отпечаток на любого человека. Артисты продолжают играть и в жизни, учителя учат всех подряд, а чиновники берут взятки при любом удобном случае.

Майор полиции Юрий Дробышев был недавно уволен по собственному желанию руководства. Он попал как раз под компанию по чистке рядов. До этого момента майора долго терпели, но всему же есть граница!

Еще будучи лейтенантом Юрий Иванович честно старался избавить Москву от криминала. Он подозревал всех и старался посадить как можно больше народа. Была уверенность, что среди арестованных наверняка окажутся и преступники.

Когда молодого сотрудника стали критиковать за брак в работе, Дробышев стал выбивать из подследственных признания. Он пытался делать это не сам, а через своих агентов и заключенных СИЗО, сидящих по другим статьям.

В ход шли банальные побои, угрозы разглашения семейных тайн, а также намеки на возможную расправу с женой и детьми.

Большинство подписывало признательные показания, и Юрий Иванович и сам начинал верить, что поймал матерого преступника.

За пятнадцать лет Дробышев добрел до майора.

Его методы использовали многие, но все делали это аккуратно. А Юрий Иванович разбушевался. Он начал лупить подозреваемых прямо в кабинете, применяя лишнюю жестокость и оставляя следы.

Это был явный перебор!

Наконец, от этого субъекта освободились! Чтоб не порочил честные ряды российской полиции, и чтоб не мешал работать другим…

Уже через месяц после увольнения Дробышева подобрал Василий Михайлович Сойкин. Ему нужен был опытный, беспринципный и жестокий человек.

Теперь у Юрия Ивановича была новая должность — майор для особых поручений…

На этот раз Дробышев был недоволен заданием.

Его завезли в глухомань под Звенигородом, наспех сколотили для него домик размером с голубятню и оставили охранять котлован пятиметровой глубины.

Все это было на участке в шестьдесят соток, который был огорожен высоким забором.

Вчера неожиданно приехал Сойкин с каким-то типом по фамилии Годунов. Вслед за ними прибыли четыре грузовика. Несколько часов рабочие сгружали в котлован бочки. Потом они уехали также неожиданно, как и появились.

Перед отъездом Сойкин вручил Дробышеву снайперскую винтовку и приказал охранять груз, как золотой запас Родины!

У майора запаса не было семи пядей во лбу, но и он сообразил, что бочки заполнили ровно половину котлована. А значит, что скоро привезут еще сто штук и уложат их на дно. А потом бульдозер навсегда завалит это добро землей.

Что бы там ни было, но Дробышев недавно носил погоны. Он привык выполнять свою работу четко, быстро и качественно!

Оставшись один, он осмотрел высокий забор и порадовался, что нигде не было не только дыр, но даже просветов и щелей.

Больше всего майора волновала роща за забором. Почти все деревья росли у реки и имели тонкие стволы. Что-то вроде ивы, ветлы и орешника. На них удержится только мышь или, в крайнем случае, белка.

Но подальше от реки Кривуши сразу за забором росли три высоченных березы и мощный дуб.

Дробышев подошел поближе и понял, что две толстых ветки дуба нависли над участком. В охране объекта это было самое слабое звено…

К ночи Юрий Иванович сделал две важных вещи.

Первое — он в груде земли из котлована вырыл себе лежбище. Что-то вроде снайперского укрытия, с которого хорошо просматривался дуб.

Второе — когда совсем стемнело, он провел разведку, обходя забор по периметру.

Он решил начать обход с открытой стороны, выходящей на дорогу, а закончить на том лесистом участке, который примыкает к реке Кривуша. Именно там, где росли три березы и неудобный дуб.

Дробышев вышел за ворота в полночь.

Осмотр первых участков забора не представлял труда. Он шел по тропинке, мощным фонарем освещая столбы и высокие листы гофрированной стали.

Все пока было чисто — ни прорывов, ни подкопов, ни приставных лестниц.

На последнем участке возникли сложности.

Забор шел к реке прямо по опушке густого леса. Тропинка петляла, уходя в сторону то на пять, то на десять метров.

Дробышев двигался медленно, вслушиваясь в ночные шорохи леса. Ему не было страшно. Но в прохладном воздухе растворялась настороженная сказочная атмосфера. Казалось, что за каждым кустом сидит леший, в ветвях притаились кикиморы.

Подходя поближе к реке, охранник услышал посторонние звуки. Так могла стонать выпь или сова.

Но, подходя поближе к реке, Дробышев чувствовал, что это человеческие звуки.

Когда потянуло запахом погасшего костра, и когда стала видна крыша маленькой палатки, Юрий Иванович погасил фонарь.

Если здесь лагерь из трех-пяти палаток, то это опасно. Защитники природы обычно работают группой.

Но когда Дробышев подполз вплотную, стало ясно, что у реки стоит всего одна палатка, а в ней развлекается всего одна парочка.

Охранник подождал пять минут, слушая невнятные звуки и наблюдая, как мерно раскачивается брезент.

Нет, эта парочка не представляет опасности для объекта. Эти влюбленные туристы заняты конкретным делом. Им и завтра будет не до забора, котлована и спрятанных бочек…

Немного завидуя парню в палатке, Дробышев отполз на тропинку, встал, зажег фонарь и быстрым шагом пошел к воротам.

В двух километрах от объекта светились окна деревни Власюки. Юрию Ивановичу очень захотелось пойти туда и поближе познакомиться с народом. Там наверняка есть молодые вдовушки или разведенки, которые готовы на мимолетную любовь.

Дробышев вздохнул, зная, что никуда он не пойдет. Покинуть свой пост — это почти дезертирство. А как бывший офицер, он умел стойко переносить «тяготы и лишения» воинской службы.

Добравшись до своей сторожки, Юрий Иванович лег спать, поставив будильник на четыре часа.

Он был уверен, что до рассвета ничего не случится…

После выхода из СИЗО антиквар Шатилов почти не отдыхал. Через день он появился в салоне «Сезам» и начал входить в курс дела.

А потом возник вопрос о свадебном путешествии Светланы и Вадика Дунаевых.