Одиночество менестреля - Владислав Адольфович Русанов

Слева от него на широкой столешнице из морёного дуба лежали ещё непрочитанные донесения. Отчёты от доверенных людей из всех держав приходили еженедельно. Ну, кроме Райхема и Голлоана, которые были слишком закрытые для чужаков, а потому приходилось довольствоваться лишь слухами. Но и народ, обитающий в засушливых степях и полупустынях южнее Красногорья, и жители влажных дождевых лесов и холодных кряжей Голлоана особо не влияли на мировую политику. Первые с воодушевлением резали, жгли, грабили и убивали друг друга, разделившись на сотню племён и кланов, а вторые скрывались от любых гостей, занимаясь самосовершенствованием и углублением знаний. Конечно, существовали и исключения. Часть райхемцев вели торговлю, связывая остальную степь с цивилизацией, а некоторые из голлоанцев не только снисходил до общения с «белыми червями», как у них называли всех людей, живущих за пределами острова, но и охотно нанимались на службу. Телохранителями, пыточных дел мастерами, убийцами или поварами, знахарями, ювелирами. Но число их было столь незначительным, хоть не принимай во внимание. Обычно и не принимали.

Пран Никилл взял верхний пергамент. Доставлено из Трагеры. Человек, приславший, служил старшим писарем при дворе герцога Пьюзо Третьего и, благодаря исполнительности и аккуратности, пользовался благосклонностью первого министра — Луиша альт Фуртаду из Дома Полосатой Камбалы. Красивый, разборчивый почерк. А вот содержание настораживало.

Десять дней назад, как раз после празднования дня святой Сонны-Мученицы, когда давят последний виноград, было совершено покушение на главнокомандующего трагерским флотом, адмирала Жильона альт Рамиреза. Когда его превосходительство проезжал по улицам Эр-Трагера в открытой повозке, какой-то неизвестный разбросал охрану и, запрыгнув на подножку, успел нанести три удара стилетом. К счастью, пран Жильон всегда пододевал под камзол кольчугу тонкого плетения. От напора клинка звенья кольчуги лопнули, но замедлили его. На третьем ударе стилет сломался, а убийцу удалось скрутить. Адмирал отделался испугом и двумя порезами — на грудине и слева на рёбрах. Первые сутки после покушения он находился под бдительным присмотром лекарей, которые ожидали признаков отравления. К счастью всё обошлось.

«Казалось бы, при чём тут браккарский след? — подумал пран Никилл, задумчиво теребя светло-русую с проседью бородку. — Больше похоже на нападение вольно или невольно обиженного дворянина, ведь адмирала на дуэль вызвать не так просто, а отомстить хочется всегда. Или же фанатик одной из религиозных сект, которые в последнее время в Трагере полезли, словно грибы после дождя. Все они в той или иной мере искажали учение Вседержителя, а потому подвергались гонениям со стороны Церкви. Только почему адмирал Жильон? Фанатик постарался бы убрать Жерала альт Кунью, архиепископа Эр-Трагерского… Значит, всё-таки браккарский след. Адмирал для островитян, что кость поперёк горла. Не много на северном материке сыщется флотоводцев, которые бивали бы браккарцев на море.»

Это хорошо, что адмирал выжил. Лучшего союзника, чем Трагера не найти, если дело дойдёт до войны. Но всё же прана Никилла не отпускали сомнения. Браккацы всё делают надёжно и действуют только наверняка. Если решили кого-то убить, то убивают, а не устраивают показуху на городских улицах на потеху зевакам. Осведомитель не указал всех подробностей, да он мог и не знать их. А ведь если несостоявшегося убийцу удалось взять живьём, он что-то да рассказал в пыточных подвалах прана Вьенцо альт Дедериза — главы тайного сыска Трагеры. Что ж… Придётся сведения принять во внимание и учитывать их в дальнейшем.

Следующее письмо из Лодда. Здесь доверенным лицом прана Никилла выступал богатый купец, заседавший в столичном магистрате. Каких трудов стоило подцепить его на крючок, лучше не вспоминать. Его письма приходили в Унсалу на имя главы гильдии красильщиков, но с особой пометкой — маленькой кляксой в конце подписи. Почерк лоддера отличался просто изумительной корявостью. Буквы разбредались, как коровы, бредущие чередой на пастбище. Одна верх, другая вниз — пытались вырваться они из строчки. Даже в глазах рябило.

Из Лодда сообщали, что скончался епископ Руженский, бывший до конца дней своих главой Совета Лодда, где правили церковники. Любопытная новость, хотя и неудивительная. Фра Батисто недавно встретил семидесятую зиму, а годы рано или поздно берут своё, даже если человек удался на удивление крепким телесно и вёл жизнь праведника — не переедал, не злоупотреблял вином, ложился спать на закате, а вставал на рассвете. Все люди смертны и, сколь ни старайся, путь в Горние Сады проделает любой. Или в Преисподнюю, если грешен и не покаялся.

Умер фра Батисто во сне, в собственной постели в келье. Храмовая стража в Лодде не уступала выучкой лучшим гвардейским Ротам других держав. А дисциплиной даже превосходила, поскольку служили лоддеры не только за жалование и совесть, но и за посмертие, обещанное церковными иерархами тем, кто верен и честен. Всё бы ничего — событие, чреватое лишь выборами нового главы Совета, склоками, затянувшимися на месяц или два, ссорами между священниками, многократным голосованием и епитимьей от новоизбранного епископа тем, кто проявил излишнее рвение, поддерживая его соперника. Но купец из Лодда всегда радовал прана Никилла какими-то необычными или закрытыми для широкого круга подробностями. Просто благодаря общительности и щедрости, он имел возможность поговорить по душам с весьма влиятельными людьми. Конечно, для многих и заседатель магистрата — недосягаемая вершина, но государственную политику определяют не они, хотя многие из протирающих штаны на дубовых скамьях искренне убедили себя, будто от них что-то зависит. Так вот… Служка, осматривавший фра Батисто, обнаружил за ухом у епископа маленькую стрелку, похожую на шип акации, только чуть побольше размером. Конечно, монах, отличавшийся отменной честностью, доложил тайному сыску об увиденном. Доложил и пропал. Исчезла и стрелка.

Вот тут следовало задуматься о браккарском следе. Когда в прошлый раз державы северного материка объединились против вторжения с островов, Лодд сыграл далеко не последнюю роль, присоединившись к коалиции. Да, лоддские святоши — те ещё хитрецы. Без устали ищут выгоду для себя и не очень-то открыты для отношений с соседями. Причина простая — в своё время, когда лоддеры восстали против своих безумцев-правителей, близлежащие государства поддерживали не мятежников. А кто ожидал иного? Пран из древнего Дома всегда выступит на стороне равного ему по крови, а помогать грязному мужичью и безродным мещанам не станет.

Ничего тут не поделаешь…

Традиция, которая складывалась веками.

Ещё триста-четыреста лет назад, до изобретения пороха и начала реформ в военном деле, праны сражались друг с другом почти понарошку. Тяжёлый и прочный доспех защищал от копейного удара. Проигравшим считался тот, кто упал с коня. Победитель уводил его в свой шатёр, забирая, как трофей коня, оружие,