Гулящая - Панас Мирный

Не радовалось и сердце Христи, когда она чем свет, попрощавшись с матерью, с деревней, шагала по столбовой дороге в город, уходила в люди. Позади - слезы и материнское горе; впереди - неведомая доля... добрая иль злая она, эта доля?.. Откуда ей доброй-то быть?.. Разве от добра бросает человек родную сторонку и уходит к чужим людям работать на них, служить им?.. Все ниже и ниже клонится голова Христи, все чаще и обильней катятся слезы из глаз... Не замечая их, Христя прибавляет шагу: не идет, бегом бежит...

Не одна она шла. Из волости за нею прислали сотского Кирила, чтобы он доставил ее на место - проводил и оберег в пути. Это уж Грицько Супруненко так для нее постарался!

Кирило - немолодой приземистый мужик, с круглым лицом, рыжими усами и мохнатыми бровями, из-под которых кротко глядят добрые карие глаза. Христя давно его знает. С тех пор как стали выбирать сотских, Кирило - бессменный сотский. Другие отслужат год - и отпрашиваются, а он - нет. На волю он вышел из дворовых, без надела, сколотился кое-как на хату, приписался к марьяновскому обществу и как стал сотским - так и по сию пору служит... От общества ему полагалось сколько-то ржи, пшеницы, ячменя, гречихи... Невелик был этот сбор, но Кирило никогда не жаловался, зато его жена, Оришка, старая сварливая баба, не раз попрекала мир. Все знали, что Оришка ведьма, и понемножку прибавляли Кирилу плату, опасаясь, как бы ведьма не сделала худа. Тем и жил Кирило,- больше в волости да при волости, чем дома. Туда забегал он не часто; разве уж очень приспичит, ну, тогда зайдет. Не любил он грызни, а Оришка, наоборот, любила пилить. Он убегал от нее в волость или к кому-нибудь из односельчан. Христя часто видела его у отца. Беда ли случится какая, напасть ли придет - отец, бывало, все Кирила ищет: ему первому расскажет. Жалуется, бывало, на злую долю, на лихих людей, а Кирило утешает: "Все,- говорит,- пустое, кроме правды святой. Хоть и худо нам, заели нас нужда да враги,- но правда на нашей стороне. Не унывай, брат! Помрут, как и мы, грешные, наши обидчики. Помрут и ничего из награбленного не возьмут с собою. Смерть, она всех равняет..."

Тихой речью, душевным и теплым советом, разумными доводами Кирилу не раз удавалось рассеять горе отца, успокоить его оскорбленное сердце...

Отчего же теперь Кирило молчит? Отчего не уймет он горьких слез осиротелой дочки своего бесталанного друга?.. Он еле поспевает за нею,- так торопится она вперед, понуря голову.

- Полегче... полегче, доченька,- говорит он.- Не торопись! День велик, да и путь не близкий, устанем... Лишь бы к вечеру до города добраться. Пожалей мои старые ноги, да и свои побереги - еще долго им придется вышагивать!..

Христя замедлила шаг. Поровнявшись с нею, Кирило вынул трубку и стал ее набивать. Шли молча. Чем дальше они подвигались, тем больше и больше таял снег, покрывался водой; ноги вязли, временами приходилось просто брести по воде. Солнце поднималось все выше и выше, пригревало все сильней и сильней, золотило бугры, сверкало в лужицах талой воды... Становилось тепло, даже жарко. Пот выступил у Кирила на лбу и на скулах. Сдвинув шапку на затылок и накинув армяк на плечи, он плелся за Христей, размахивая длинной палкой, обходя по обочинам лужи. Трубка у него дымилась, оставляя в чистом, прозрачном воздухе сизый след... Христя шагала прямо по дороге.

- Ну, сегодня снегу поубавится! - снова начал Кирило, желая завязать разговор.- Ишь, какая каша, полно воды!.. Хоть бы добраться до города... Там, на Гнилом переходе, воды теперь, верно, по колено. Чего доброго, не пройдем. И утонуть можно,- угрюмо прибавил он, потеряв надежду вытянуть из Христи хоть слово.

- Да хоть бы уж! - горько промолвила она.

- Что хоть бы? - спросил Кирило.- Утонуть?

- Да! - отрезала Христя, утирая слезы.

- Господи помилуй! Чего это тонуть? Как ни горько иной раз бывает, а все жить лучше... Не пристало тебе, молодой, такие слова говорить. Пусть уж мать горюет, что одна осталась в доме беспомощная, а тебе что? Молодая, здоровая... Что тебе, работа страшна? Да ведь в городе такая работа, что в деревне против нее в десять раз тяжелей. Что там за работа? В поле не ходить, не жать, снопов не вязать... Домашняя работа. Как говорится: вымой, приберись, да и спать ложись! Не горюй, девка! Было бы здоровье, а работа что?! Я сам, пока по свету мыкался, служил там и все хорошо знаю. Кабы не своя хата да не работа для мира - и сейчас пошел бы служить... Ей-же-ей, не лгу! Уж одним тем хорошо в городе, что народу много. Хоть и чужие, а ты про то не думай, что чужие. С чужими иной раз лучше, чем со своими: ты их не знаешь, они тебя не знают,- не станут допекать... Не то что здесь!

Не впервые Христя слышит про городскую работу, не Кирило ей про нее говорил, Марина Кучерявенко, ее подруга, уже третий год служит в городе. Как-то на святки она приходила домой и рассказывала, что нет ничего лучше, как служить в городе: и работы немного, и работа легкая, и народ такой вежливый, и платят хорошо... За два года Марина полный сундук накопила всякого добра: и платков, и рушников, и кофт, и плахт, да еще кожушок хороший. В деревне за десять лет столько не купишь... Отчего же мать плачет? Отчего убивается? Целая неделя прошла после суда, и всю эту неделю день и ночь мать плакала, не переставая, и все рассказывала ей о горькой подневольной службе у чужих людей... Никто тебе слова доброго не скажет; обидят тебя - никто не заступится; захвораешь - никто не спросит, что с тобой, а работать заставят... Нанялся - продался!.. И таким безнадежным и страшным голосом рассказывала все это мать, такими жгучими слезами обливала каждое слово!.. А вот Кирило совсем другое поет... и Марина не то говорила... Где же тут правда и где ложь?.. Ведь и мать служила смолоду, и мать все это хорошо знает... Да ведь и люди служили и теперь вот служат... Может, когда мать служила, было хуже, жилось тяжелей?.. Как в тумане Христя, как в пустыне в темную осеннюю ночь!.. А может, как у кого: у одних - хорошо, у других - худо. Ну, а как же у Загнибеды?

- Дяденька! - сказала она.- Вы знаете Загнибеду? Что это за человек? Какая у него служба? Какая работа?

- Загнибеду? Х-хе! - вынув изо рта трубку и сплюнув, переспросил Кирило.- Загнибеду? Как же мне его не знать, если он у нас в волости писарем был? Хорошо знаю. И отца его знал. Пузатый такой, головой служил... Лют был, не приведи бог! За подати, бывало, голых людей на мороз выводил и водой обливал. Ну, да и сын штучка! Правда, людей на морозе он не обливал, зато драл с живого и с мертвого... Не человек, пиявка был, пока служил писарем! Ну, а теперь не знаю, может, и переменился. Наши мужики рассказывали, что он очень бывает рад, когда своих встретит в городе,- и напоит и накормит... Не нас, понятно, бедноту, а богачей...- отрывисто рассказывал Кирило, подчеркивая отдельные слова.

- Ну, а работа у него,- продолжал Кирило,- какая ж у него работа? Он, как перестал служить писарем, по торговой части пошел, не то прасолом стал... черт его знает! Вот и гляди, какая у него должна быть работа. По дому работа... Жена у него, говорят, усердная хозяйка и хорошая женщина; а впрочем, я ведь ее не знаю... Детей нет и не было... Кому только все это добро достанется?.. А добра много... Разве только он пропьет; здорово, говорят, заливает... Да ты, девка, не верь. Всего ведь не переслушаешь. Чего люди не наговорят! Своему глазу верь. Вот послужишь, так и увидишь, какой он, этот Загнибеда... Лих, говорю, был, пока писарем служил,- без рубля за паспортом не ходи. Вы, говорит, на заработки уходите деньги лопатой загребать, а тут - с голоду подыхай. Гони рубль! Ну, и гонишь, да еще в шинок ведешь, чтобы допьяна напоить... Вот он какой был, ну, а теперь - не знаю...

Христя тяжело вздохнула.

- А ты не вздыхай! Чего тебе? Худо будет, так не только свету, что в окошке,- на улицу выйдешь, больше увидишь... Лишь бы ты была хороша, а там хорошей служанкой дорожат... Это тебе не деревня... А вот и Гнилой переход! - воскликнул Кирило, спускаясь в балку, по которой пробегал небольшой ручеек.

- Х-хе!.. Еще ничего. Воды немного - и перескочить можно! - крикнул Кирило, разбегаясь, чтобы перескочить через ручей. Не успел он прыгнуть на кочку, как тут же провалился по пояс.

- Ведь вот поди же! - воскликнул он, выкарабкиваясь.- Ах ты черт, полные сапоги набрал.

Христя, стоя на другом берегу ручья, вся затряслась, когда Кирило провалился. Ей показалось, что он тонет. Когда же Кирило выкарабкался, весь мокрый, ее разобрал смех.

- Хотели, дяденька, по-молодецки? - улыбаясь, спросила Христя.

- А вышло - черт знает по-каковски! - промолвил Кирило, направляясь на мостик, чтобы переобуться. В сапогах у него хлюпала вода.

Христя тоже взошла на мостик и, опершись на перила, поджидала, пока Кирило переобуется.

- Вот тебе и перешел и ног не замочил! - сердился Кирило.- И понесло меня, черт бы его подрал! Думал - бугорок, откуда там вода возьмется?.. А это снегом сверху присыпало, а под ним воды - дна не достанешь...

- Вы бы, дяденька, немного подождали, обсушились,- советовала Христя,а то как же мокрыми онучами ноги обертывать?