Большая рождественская книга романов о любви для девочек - Вадим Селин

Стас переминался с ноги на ногу. Сейчас он вел себя не так самоуверенно, как у себя, где был хозяином. Сейчас парень оказался на чужой территории, и это его смущало.

– Ну Катя… Ну очень тебя прошу… Ты не хочешь выступать в качестве модели, но я об этом мечтаю! Это очень для меня важно! Точно так же, как тебе ходить в эту больницу!

Я вздрогнула.

– Надо же, вспомнил! Благодаря тебе я там с тридцатого числа не была!

– Почему? – удивился он.

– Думаешь после твоего вранья, что я беру с одиноких людей деньги, мне дадут грамоту и выпишут премию?

– Так тебя что, выгнали?

– Ну не выгнали, а, скажем так, проверяющая изъявила желание, чтобы я туда не приходила.

– Это та, что на командиршу похожа?

– Да.

– Но я же несерьезно, – захлопал ресницами Стас. – Просто ты меня подколола, ну я и ответил.

– Я не подкалывала! А сказала то, что есть на самом деле. Попросила помочь на благотворительном мероприятии, а ты спросил, заплатят ли тебе гонорар и покажут ли тебя по телевизору. Вот и сказала, что у тебя на уме только деньги и слава и что мы обойдемся без тебя! А что не так? Оплату ты попросил? Попросил. Рекламу попросил? Попросил. Разве у тебя не были на уме деньги и желание еще больше прославиться?

– Были… – растерялся парень.

– Получается, я сказала правду, а ты меня оболгал! Ну еще бы, как это так – кто-то посмел сказать Стасу Полянскому, что обойдутся без него, – усмехнулась я и устало вздохнула: – Ты испортил все, что только мог… Больницу, школу… Можешь наконец оставить меня в покое? Интервью в журнале получил? Получил. Теперь все снова будут тобой восхищаться, снова поймут, какая же ты у нас звезда, но больше я не хочу нигде с тобой участвовать.

– Ну Катя… Ну давай пойдем…

– Я все сказала!

– Ты мстишь мне за то, что тебя выгнали из больницы? Я испортил то, что важно тебе, а теперь портишь то, что важно мне?

Я крепко задумалась. А правда – почему я не хочу сниматься? Разве хочу ему отомстить?

Хорошенько изучив свои чувства, поняла, что ни о какой мести даже не думаю. Месть – это очень плохо: это вражда, это зло, а я не хочу ничего такого.

Честно говоря, вопрос загнал меня в тупик. Хоть ситуация сложилась именно так, как заметил Стас – он испортил то, что важно мне, а теперь от меня зависит то, что важно ему, – я отказываюсь от съемок не из мести. Дело в другом.

Меня поражает то, что он совершенно открыто и не стесняясь делает все ради выгоды. Готов на все, лишь бы ему было хорошо. Чтобы заманить меня на интервью, а теперь и в рекламу, он готов даже называть меня Катюшей, открывать передо мной двери кафе и пододвигать стулья.

Но ласковые слова – это одно, а поступки – совершенно другое. Он узнал, что меня «попросили» из больницы, сделал расстроенное лицо… и все. У него даже не возникло мысли как-то исправить поступки. Он узнал о моей ситуации и тут же про это забыл, продолжая уговаривать прийти на фотосессию.

Вот это мне и было противно. Если раньше я не хотела сниматься из-за его хамства: «Да что она скажет! Она согласна! Со мной хотят фотографироваться все!», теперь добавилось еще и то, что он даже не думает что-то исправить. Только желание добиться фотосессии.

Пока я размышляла, Стас продолжал вопросительно на меня смотреть.

– Мстишь?

– Нет, зачем… – наконец отозвалась я. – Просто… как тебе объяснить… Как-то все это не так…

– А что мне сделать, чтобы было так? Что мне сделать, чтобы все было правильно?

– Спроси у своей совести. Она подскажет.

Полянский задумчиво молчал.

– Понятно… Значит, не хочешь сниматься… – его плечи опустились. Он медленно развернулся, открыл дверь и вышел за порог. В дом ворвался ледяной поток воздуха.

Парень побрел к калитке.

«Снова он про съемки… – печально подумала я. – Он полностью сконцентрирован на себе. А нужно смотреть немного шире – и замечать кого-то, кроме себя и своих желаний…»

Я смотрела в его широкую спину с поникшими накачанными плечами, и вдруг мне стало так его жаль! Может, все-таки помочь? Потерпеть и сфотографироваться? Да, он еще не понял, что нужно исправлять свои ошибки, но, может, когда увидит, что я пойду ему навстречу и помогу, в его душе что-то дрогнет?..

Только что я подумала, что нужно смотреть не только на себя, но и на других. Так вот, может именно мне первой реализовать эту мысль? Может, мне посмотреть на одноклассника и пойти ему навстречу? Может, когда он увидит мой шаг, это заставит его задуматься и понять, что я прониклась его желаниями и проблемами, и тогда, осознав, тоже начнет обращать внимание не только на себя?..

– Стас, подожди! – воскликнула я, но внезапно с грохотом хлопнула калитка, во двор забежал Димка и истошно закричал:

– Катя! Максим упал!

У меня в глазах потемнело.

При слове «упал» мгновенно вспыхнуло воспоминание: жаркое лето, мы с мамой режем окрошку, звонит папин сотрудник, мама его слушает и потрясенно говорит: «Папа упал».

И вот снова – Максим упал!

Закружилась голова. Я схватилась за дверную ручку, чтобы устоять.

– Катя! – испуганно воскликнул Стас.

Дима разревелся.

– Где Максим?! Где?!

– В яме! – закричал мальчик.

– В яме?! – я чуть не поседела. – Я же сказала туда не ходить! Я же сказала!!

И рванула в дом, схватила с вешалки малиновую куртку, из которой торчал синтепон, шмыгнула в фиолетовые галоши и сломя голову помчалась туда.

Сразу же стало понятно, в какую именно яму упал Максим. Я уже упоминала, что неподалеку находится заброшенный котлован с наваленной горой земли, и дети любят там кататься.

Стоило мне остаться дома и разрешить брату гулять самому, как он тут же пошел к запретной зоне.

Я прибежала к котловану и увидела его – мой малыш стоял на дне и плакал. Но самое главное, что он жив. Правда, сильно испуган.

Возле него валялись санки.

К яме подоспел Стас.

– Максим! Ты цел? – крикнула я.

– Не зна-аю! – разревелся брат. – Я съезжал с горки, санки свернули не туда, и я упа-а-ал. Мне стра-ашно!

– Я же говорила не кататься здесь!

– Я больше не бу-уду! Ка-атя! Ну зачем я сюда прише-ел!

– Вот теперь сам убедился, что надо меня слушать!

– А э-это кто-о? – прохныкал Максим.

– Дядя, – кратко ответила я.

– Дядя! Вытащи меня! Пожалуйста!

Полянский задумался.

Котлован был высотой больше двух метров, так просто оттуда не вылезешь. Хорошо, что на дне были высокие сугробы, которые смягчили падение.

Зимой всегда темнеет мгновенно, и сейчас тоже резко спустились сумерки.

– Мне страшно! – прокричал он. – Катя! Дядя! Вытащите меня!

Брат сел на сугроб и раскатисто разрыдался.

– У вас лестница есть? – спросил Стас.

– Возле сарая. Только там снега много, не пройти.

– А лопата есть?

– Есть.

– Тогда пошли!

– Максим испугается! Его нельзя оставлять одного!

Проблема решилась сама собой. Я увидела перепуганную бабушку и Димку, которые спешили к яме. Бабушка осторожно опиралась на палочку, стараясь, чтобы трость не скользнула на льду.

– Ба, все нормально, он целый! – крикнула я.

– Господи, спасибо! – облегченно вздохнула она и перекрестилась.

– Мы пойдем за лестницей, а вы побудьте с ним, – я дала указания и, оставив «группу поддержки» у котлована, вместе со Стасом вернулась во двор.

Как уже говорила, у нас было прочищено только за двором и площадка во дворе, а в огороде не чистили. Но сарай располагался именно в огороде, причем в самом-самом конце. Чтобы пройти, нужно было пробраться сквозь огромные сугробы с человеческий рост, которые навалило за зиму.

Именно в этот сарай два года назад я шла за картошкой для окрошки, которую папа так и не попробовал.

– Вон сарай, а к нему прислонена лестница, – указала я. – Она хорошая, но железная, очень тяжелая, мы обычно таскаем ее вдвоем.

– Почему?

– Ну а кому это делать? У нас только мама, бабушка, я да брат. Папы не стало два года назад.

– Да, слышал… – смутился Стас.

Я взяла снеговую лопату, которая стояла у входа в дом, и начала прочищать дорожку сквозь огород. Работы тут до ночи. Но Стас, увидев, что я устала после первого же маха, решительно выхватил ее и принялся резво чистить снег.

– Я же в качалку хожу!

Не успела опомниться, как за две минуты он прочистил гигантские сугробы, которые я чистила бы пару часов, легко подхватил тяжеленную железную лестницу и направился на улицу. Я растерянно семенила за ним.

Полянский опустил лестницу в яму и задумчиво посмотрел вниз:

– Хм, коротковата. От ее верха до края ямы почти метр. Я слезу, подсажу Максима, а потом вылезу сам.

Он спустился вниз. Но одно дело спуститься летом, а другое – зимой. Края скользкие, земля с глиной, которые к тому же перемешаны со снегом, а на Стасе была объемная дутая куртка. Когда спускался, то ее передом цеплялся по краю ямы и вымазался мерзлой грязью. Он словно не обратил на это внимания.