Альянс Нерушимый - Александр Борисович Михайловский

— Какая разница, кто я по рождению? — ответил Серегин. — Я победил вас, и в соответствии с вашими же обычаями задал побежденной конкретный вопрос. Отвечайте как положено, или я перестану отличать вас от прочих захваченных деятелей, и тогда вы разделите их судьбу.

— А что с ними будет? — спросила светлая.

— Их ждет допрос в моей Службе Безопасности в присутствии следователей из местной Российской Империи, после чего состоится Трибунал, на котором всю эту банду приговорят к тихой и безболезненной смерти за организацию неспровоцированного ядерного нападения, — ответил Серегин. — Хотя государыня-императрица Ольга Владимировна не теряет надежды выпросить у меня этих людей для того, чтобы предать их публичной казни. При этом лично у вас пока остается шанс избежать любого негативного исхода и выйти сухой из воды. Все зависит от того, как вы ответите на заданный вам вопрос.

— Да, Могущественнейший, — сказала Аделла Коэна, — я признаю, что потерпела поражение и нахожусь в полной вашей власти. Вы можете сделать со мной все что пожелаете — убить или подвергнуть мучительным пыткам.

— Очень хорошо, — сказал Серегин, — а теперь ответьте на еще один вопрос. Согласны ли вы, принеся соответствующие клятвы, стать членом нашего Великого клана Объединенного Человечества, иначе именуемого Империей, и, как равная среди равных, верно и стойко нести службу там, где понадобится ваше профессиональное участие?

Над ответом на этот простой вопрос светлая думала недолго.

— Да, — сказала она, — я согласна, в первую очередь потому, что в случае отказа вы назвали бы меня дурой, а этого мне не хочется даже больше, чем обычной смерти.

— Тогда клянись, — сурово произнес император Серегин, — что ты никогда не причинишь вред нашему Единству, его членам и тем, кого оно взялось защищать, а также что ты не будешь допускать, чтобы вред оказался причинен в результате твоего бездействия.

— Клянусь, — без колебаний произнесла госпожа Аделла Коэна.

Но это было только начало.

— Клянись, — снова произнес Серегин, — что с этого момента для тебя больше не будет ни светлых и темных эйджел, ни деммов, ни круглоухих и остроухих хумансов, ни даже горхов и сибхов, и что ты будешь относиться ко всем ровно и одинаково, в соответствии с их личным статусом и заслугами перед нашим Великим Кланом.

— Клянусь! — произнесла светлая.

— Клянись, — сказал Серегин, — что ты будешь честной, храброй, дисциплинированной и бдительной гражданкой нашей Империи, станешь строго хранить наши тайны и беспрекословно выполнять все наши законы и установления, а также приказы твоих командиров и начальников.

— Клянусь! — подтвердила Аделла Коэна.

Но на этом еще ничего не закончилось.

— А теперь, — торжественно произнес Серегин, — повторяй за мной: «Я — это ты, а ты — это я, и я убью любого, кто скажет, что мы не равны друг другу. Вместе мы сила, а по отдельности мы ничто».

Едва Аделла Коэна договорила эти слова, как ощутила ярчайшие положительные эмоции. Теперь она стала частью неизмеримой мощи, и в то время осталась сама собой. Когда светлая привыкла к чувству Единства, император Серегин сказал:

— Ну вот и все, моя любезная госпожа. Идите сюда, теперь вы одна из нас. Ближайшее время вы посвятите повышению квалификации, а потом вернетесь к работе по специальности, ибо ее, этой самой работы, у нас гораздо больше, чем эйджел или хумансов, способных ее делать.

И на все это с ужасом смотрели бывшие члены бывшего Правления бывшего Директората… Только их мнение никого уже не интересовало.

Мир «Слепого Тумана» 18 июля 2022 года, 19:15 мск. Околоземное космическое пространство, линкор планетарного подавления «Неумолимый», императорские апартаменты

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский, император Четвертой Галактической Империи

Покончив с Правлением Директората, и вообще с местной Вашингтонской камарильей, которую две мои бригады придавили коленом на горло, чтобы не трепыхалась, я применил первые техногенные портальные установки, впустив русскую армию этого мира на североамериканскую территорию. Местные русские генералы при этом смотрели на меня как на рождественского Святого Николая, неожиданно посреди лета притащившего им целый мешок подарков. Зуб у Российской империи на Североамериканский Директорат отрос просто неприличных размеров, и ликвидация этих деятелей одним бескровным ударом (небольшая стрельба на улицах Вашингтона не в счет) сделала русский генералитет моими поклонниками и обожателями.

Между прочим, после Царства Света, которое я обратил на создание своей Метрополии, данный случай пока единственный, когда американское государство мне пришлось приговорить к полному демонтажу и поглощению. Все дело в том, что за властью Директората не стояло никакой легитимности — ни монархической, диктуемой вековой традицией и передачей трона по наследству в соответствии с законом, ни демократической, рожденной на всеобщих выборах. А власть без легитимности называется даже не диктатурой, а тиранией. Голосование пакетами акций — это, простите, не демократия, а ее грубая профанация, ибо принятые таким образом решения должны быть обязательными лишь для тех, у кого эти акции имеются, а это не более трети процента от общего населения бывшего Североамериканского Директората. Но в этом мире железная пята власти капитала придавила не только триста миллионов Налогоплательщиков и Жителей уничтоженного мной государства, но и примерно миллиард обитателей региона Латинская Америка. По сравнению с тем, что там творили и творят местные янки, убийца и людоед Пиночет кажется вполне вменяемым правителем и добрым дедушкой.

Я еще приведу сюда на экскурсию Карла Маркса, оба воплощения товарищей Лениных, а также обоих Робертов Хайнлайнов. Впрочем, я заранее примерно знаю, что они скажут. Карл Маркс заявит, что Североамериканский Директорат полностью вписывается в его теорию эволюции мирового империализма: мол, и в Основном Потоке все было бы точно так же, если бы не роковой октябрьский выстрел «Авроры», своим грохотом до икоты перепугавший буржуев во всем мире. После августа девяносто первого империализм попытался было вернуться в привычное русло, но время уже было безнадежно упущено. Семьдесят лет двадцатого века, прошедшие под знаком красной звезды — это не семьдесят дней Парижской Коммуны. Ни забыть, ни зачеркнуть тот период оказалось невозможно. А ведь как старались!

При этом товарищи Ленины присоединятся к мнению своего предшественника и учителя (авторитет как-никак), а вот Роберты Хайнлайны не будут знать,