Дети железной дороги - Эдит Несбит

– А лично мне ничего про эту Россию неизвестно, – сердито бросил Перкс.

– Как раз очень даже известно, – возразил Питер. – Мама же ведь специально сюда приходила рассказывать вам и мистеру Гиллсу все, что произошло с нашим русским.

– А он вот, по-вашему, так прямо и разбежался ко мне. Заходи, мол, присаживайся с удобствами и послушай, что нам сейчас ее светлость расскажет, – фыркнул сердито Перкс.

– То есть вы вообще ничего не слышали? – изумился Питер.

– Ни полвздоха, – отрезал носильщик. – А когда я потом заикнулся свой интерес проявить, он меня живо заткнул. Не положено, говорит, тебе, Перкс, вникать в такие дела, потому как они государственные. Я-то все вас ожидал, когда прибегут да расскажут. Ведь как самим понадобится чего от старины Перкса, вы тут как тут.

Филлис вспомнила про клубнику, и лицо ее сильно зарделось.

– Сведения там про паровозы или сигналы, или другое все такое прочее, – тем временем продолжал бубнить оскорбленный Перкс.

– А мы не знали, что вы не знаете!

– А мы думали, мама вам рассказала!

– А мы хотели вам рассказать, но думали, это будут уже для вас не свежие новости!

Все трое выкрикнули это разом.

Перкс пробурчал, что это, конечно, все хорошо, однако из-за газеты по-прежнему не показывался. Тогда Филлис, вдруг резко вырвав ее у него из рук, бросилась ему на шею.

– Давайте-ка поцелуемся и снова станем друзьями, – предложила она. – Если хотите, мы можем даже сперва попросить прощения. Только мы правда не знали, что вы не знали!

– Мы просим прощения! – подхватили немедленно остальные.

И Перкс наконец сменил гнев на милость.

А потом они упросили его выйти с ними на улицу, сесть на горячий от яркого солнца газон и выслушать там потрясающую историю русского узника, которую излагали то по очереди, то хором.

– Ну, я вам скажу! – воскликнул Перкс, но больше к этому ничего не добавил.

– Ужасно, не правда ли? – светски проговорил Питер. – Ясное дело, вам любопытно было узнать про этого русского.

– Мне было не любопытно, а скорей интересно, – уточнил носильщик.

– А по-моему, мистеру Гиллсу надо было вам рассказать о нем, – убежденно проговорила Бобби.

– Да я на него не в обиде, мисси, – заверил носильщик. – С чего бы. У него-то свои резоны. Он как-никак начальство. Стало быть, человек государственный. А тут такая оказия. Иностранное государство, можно сказать, человека обидело. А государственный человек обязан всегда за своих стоять. Вот это, чтобы вы знали, зовется политикой. И я точно так же бы поступил, если бы этот ваш русский был бы японцем.

– Но японцы не совершают таких жестоких вещей, – заметила Бобби.

– Может, и нет, а может, и да, – не слишком уверенно отозвался Перкс. – С этими иностранцами точно-то ведь никогда не скажешь. Все они одним миром мазаны.

– Зачем же тогда вы на стороне японцев? – не понял Питер.

– Ну, понимаешь, всегда нужно взять чью-то сторону, – покивал с важным видом носильщик. – Вроде как с либералами и консерваторами. Уж кого из них выбрал, того и держись, чего бы там ни случилось.

Громкий звонок возвестил о приходе поезда.

– Три четырнадцать подбегает, – сказал носильщик. – Вы тут покуда побудьте, пока не пройдет. А после пошли ко мне поглядеть, не созрела ли там клубничка, какой я вас угостить обещался.

– А если созрела и вы ее нам подарите, – сделала ударение на последнем слове Филлис, – то не будете возражать, если мы отдадим ее несчастному русскому?

Перкс, прищурившись, на нее глянул, и его брови медленно поползли вверх.

– Стало быть, вы за ней, за клубничкой моей, сегодня-то и пожаловали.

И Филлис пережила очень трудный момент в своей биографии. Ответ «да» прозвучал бы новой обидой для Перкса. Ведь получилось бы, что он был прав и они к нему ходят, только когда им что-то понадобится. В то же время она понимала, что, сказав «нет», станет очень потом собой недовольна. И, глядя не на него, а на собственные ботинки, она ответила:

– Да. За ней.

– Ну, ну, – протянул носильщик. – Скажи правду, потом позора…

– Но мы обязательно бы гораздо раньше пришли, если бы знали, что вы не смогли услышать историю, – не дала договорить ему Филлис.

– Я верю, мисси, что ты сказала чистую правду, – откликнулся он и сиганул через пути всего в каких-нибудь шести футах перед подъезжающим поездом.

Девочкам такой риск пришелся не по душе, а Питера лихость Перкса, наоборот, восхитила.

Русский джентльмен до того обрадовался клубнике, что дети принялись сразу же думать над новым сюрпризом, но сколь ни ломали головы, на ум им пришла только дикая вишня. Идея о ней возникла на следующее утро. Весной они видели, где она цвела, и теперь надеялись там собрать созревшие ягоды.

Вишневые деревья росли на вершине и вдоль склона каменистого утеса, в котором чернел зев туннеля. Там вообще было много разных деревьев: берез, буков, небольшого размера дубов, орешника и уже упомянутых вишен, цветы которых весной сияли, как снег, отливающий серебром.

Путь от их дома до зева туннеля занимал достаточно времени, поэтому мама им разрешила не возвращаться к обеду, и они захватили еду в корзине, которую собирались наполнить потом вишневыми ягодами, если, конечно, им повезет их набрать. И еще мама им одолжила свои серебряные часики, чтобы они не опоздали к чаю, ибо часы «Уотерберри» Питера имели наглость остановиться после того, как он испытал их купанием в бочке для дождевой воды. Достигнув обрыва, дети перегнулись через забор и глянули вниз на железнодорожные пути.

– Вот если бы их здесь не было, то это бы стало очень похоже на ущелье в горах, где еще не ступала нога человека, – сказала Филлис.

На самом же деле именно люди это ущелье и вырубили в центре естественной узкой долины, чтобы железнодорожный путь шел вровень с туннелем, и по прошествии времени его неровные каменистые склоны поросли травой и цветами, а птицы, великие сеятели природы, разнесли по расщелинам семена кустарника и деревьев, которые здесь теперь произрастали во множестве. От забора к туннелю спускались ступени из грубого бруса, втрамбованного в поверхность склона. Перила отсутствовали, и это сооружение смахивало на приставную лестницу.

– Лучше всего спуститься, – сказал Питер. – Уверен, что со ступенек нам будет очень легко собрать вишню. Мы ведь таким же образом срывали с нее цветы на могилу умершего кролика.

И они двинулись вдоль ограждения к узкой калитке, которая выводила к ступенькам. Уже почти возле нее Бобби вдруг прошептала:

– Тихо. Остановитесь. Что это?

Звук, который сперва услышала только она, а потом, замерев, уловили и Бобби с Питером, был до странности необычен. Этот мягкий, но очень настойчивый шум отчетливо пробивался сквозь шелест ветра в ветвях деревьев и гул телеграфных проводов. Будто что-то тихонечко погрохатывало и одновременно шипело. Чуть погодя звук вроде затих, но почти сразу же возник снова.

И теперь он делался все отчетливее и громче и уже гораздо сильней грохотал и шипел.

– Смотрите! – неожиданно бросилось в глаза Питеру. – Вон то дерево! Там!

Палец его указывал на одно из деревьев с шершавыми серо-зелеными листьями и белыми цветами, чьи ярко-алые ягоды, придя на смену цветам, сулят вам сплошной обман, ибо, пока вы их донесете до дома, они почернеют. Но Питер сейчас указывал на него совершенно не из-за цветов или ягод, а потому что оно двигалось. Это было совсем другое движение, чем когда просто ветви шевелятся от дуновения ветра. Дерево, словно какое-нибудь животное, шло вниз по склону.

– Оно спускается! – вырвался изумленный возглас у Бобби. – Глядите-ка, и другие тоже! Прямо как лес у Шекспира в «Макбете»!

– Настоящее волшебство, – с придыханием прошептала Филлис. – Всегда знала, что эта железная дорога заколдована.

И это действительно было очень похоже на настоящее волшебство. Площадь приблизительно ярдов в двадцать на противоположной от той, на которой стояли дети, стороне склона вдруг словно бы ожила, и росшие там деревья дружно двинулись вниз к железнодорожному полотну. Шествие их замыкало дерево с серыми листьями, словно старый пастух, погонявший отару овец.

– Ой-ой-ой! – в панике восклицала Филлис. – Для меня это как-то уж слишком волшебно. Пойдемте лучше скорее домой.

Но Бобби и Питер крепко вцепились в ограду, с затаенным дыханием наблюдали за происходящим, и Филлис не захотела без них пускаться в обратный путь.

Деревья все шли и шли. На рельсы валились с грохотом камни и комья земли.

– Скоро все они будут внизу, – хотел сказать Питер, но обнаружил, что голос его не слушается, и в этот самый момент шагающие деревья, встретив на своем пути огромный камень, поддели его.

Камень чуть накренился, но с места пока не двинулся. Деревья тоже застыли в полупоклоне, мгновение будто о чем-то подумали, а затем вместе с камнем, травой и кустами соскользнули стремительно на пути, подняв такой оглушительный грохот, что его, наверное, можно было услышать и за полмили от этого места. В воздух взметнулось огромное пыльное облако.