Дети железной дороги - Эдит Несбит

Этот час им сулил интересные и значительные события, потому что до маминого приезда здесь должны были появиться еще целых два других поезда, которые прибывали с разных сторон.

– Может, конечно, дождик и прекратится, – сказала Бобби. – Но все равно я рада, что догадалась для мамы взять ее зонтик и плащ.

Они перешли в пустынную комнату под названием «Зал ожидания» и затеяли там игру в рекламу. Если она незнакома вам, то спешу сообщить: это практически то же самое, что шарады, только изображать и угадывать в ней надо не просто какую-нибудь любую вещь, а исключительно рекламные картинки.

Бобби, раскрыв мамин зонтик, уселась под ним с такой хитренькой рожицей, что Питер и Филлис тут же узнали Лисичку с известного рекламного плаката. Филлис хотела при помощи маминого плаща изобразить ковер-самолет из другой рекламной картинки, но плащ оказался чересчур мягким, чтобы повиснуть в воздухе твердым прямоугольником, как это свойственно настоящим коврам-самолетам, и никто ее замысла не распознал. Питер и вовсе, по общему мнению, сильно перестарался, когда, вымазав угольной пылью лицо, пауком заелозил по полу, заявив, что он – клякса с рекламы необычайно насыщенных сине-черных чернил.

Бобби уже собиралась изобразить сфинкса с рекламы какого-то деятеля, жаждавшего обогатиться организацией индивидуальных туров по реке Нил, когда резкий звонок возвестил о приходе поезда, и все трое ринулись на платформу, потому что он останавливался совсем ненадолго. В кабине паровоза сидели входящие в круг их лучших друзей Билл и Джим, с которыми они немедленно обменялись радостными приветствиями. Джим поинтересовался здоровьем игрушечного паровозика. А Бобби, не допуская с их стороны никаких возражений, вручила им промасленный сверток с большой ириской, сваренной ею совершенно самостоятельно.

Польщенный таким вниманием, Билл в ответ на ее просьбу покатать как-нибудь в скором времени Питера на паровозе благосклонно проговорил, что как следует это обдумает.

Они еще немного поговорили, а потом он вдруг крикнул:

– Два шага назад, приятели! Мы сейчас тронемся!

И поезд понесся дальше. Дети провожали взглядами его хвостовые огни до той самой поры, пока они не исчезли за поворотом, а потом, развернувшись, направились снова в пыльный зал ожидания навстречу радостям рекламной игры.

По их расчетам, от пассажиров, сошедших с отбывшего поезда, на станции к этому времени могли остаться лишь несколько человек, замешкавшихся при сдаче билетов на выходе. Платформа, однако, чернела густым пятном, являвшим собою толпу, которая упиралась в зал ожидания.

– Ой! – с воодушевлением выкрикнул Питер. – Там, наверное, что-то случилось! Бежим скорее!

Ринувшись со всех ног вперед по платформе, они уже вскоре были у цели, но ничего не смогли разглядеть, кроме плотно сгруппировавшихся по краю густой толпы отсыревших спин и локтей. Собравшиеся возбужденно что-то бубнили, из чего было ясно, что Питер прав.

– Да говорю ж, натурально сдвинутый, – произнес, как раз когда подоспели дети, массивный мужчина, похожий на фермера, чье красное, гладко выбритое лицо Питер сумел разглядеть в толпе.

– А если вы спросите мое мнение, то это клиент для полиции, – возразил молодой человек с черным портфелем.

– Скорей для больницы, – сказал еще кто-то в толпе.

Тут послышался голос начальника станции, уверенный и официальный:

– Попрошу разойтись. А этим делом позвольте уж мне заняться.

Толпа не послушалась и продолжала стоять на месте. Вдруг откуда-то спереди донеслась непонятная речь. Невидимый им человек говорил на каком-то совершенно им непонятном иностранном языке. Это был не французский, который они изучали в школе. И не немецкий (тетя Эмма знала его и время от времени с чувством затягивала песню на слова «Лорелеи» Гейне, где было что-то такое про «времена», «грехи» и «сожаления»). И это была не латынь, которой Питера в школе мучили целых четыре семестра.

Несколько утешало их то, что и остальные присутствующие не понимали ни слова.

– И чего это он там бормочет? – тяжело пробасил краснолицый фермер.

– Вроде звучит как французский, – не слишком уверенно отозвался начальник станции. – Я однажды провел целый день в Болонье, – добавил он, явно не видя разницы между французами и итальянцами, которые, собственно, и живут в этом городе, изъясняясь на итальянском.

– Нет, это не французский, – вмешался Питер.

– А какой же тогда? – осведомились сразу несколько человек из толпы.

Люди чуть расступились, а Питер, наоборот, поднажал, и ему удалось протиснуться в авангард.

– Не знаю уж, что это за язык, но точно знаю, что не французский. Уж можете мне поверить, – уверенней прежнего констатировал он.

Пробившись еще немного вперед, он смог наконец увидеть происходящее в центре толпы. Там стоял мужчина, и Питер не сомневался, что это и есть носитель неведомого языка. У него были длинные волосы, безумный взгляд и потрепанная одежда такого фасона, которого Питер ни разу в жизни и ни на ком не видел. Руки и губы у незнакомца дрожали. Увидав Питера, он снова заговорил.

– Нет, это не французский, – с еще большей уверенностью повторил Питер.

– А ты б сказанул ему все же что-нибудь по-французскому. Вдруг да поможет, – посоветовал краснолицый фермер.

– Парле ву франсэ? – послушно осведомился у незнакомца Питер.

И толпе тут же пришлось податься назад, потому что, услышав вопрос, незнакомец, сверкая безумным взором, отделился от стены, прижавшись к которой стоял все это время, кинулся к Питеру и, схватив его за руки, исторг поток слов. И, хоть Питер из них ничего не понял, звуки ему на сей раз показались знакомыми.

– Слышали? – повернулся Питер к толпе, в то время как незнакомец по-прежнему держал его за руки. – Вот это сейчас был французский, – с торжествующим видом добавил он.

– А что он сказал? – полюбопытствовали в толпе.

– Не знаю, – вынужден был признаться он.

– Ладно, – опять вмешался начальник станции. – Настоятельно прошу всех разойтись. Вы мне мешаете вникнуть в суть дела.

Несколько пассажиров, более робких или менее любопытных, чем остальные, с видимой неохотой направились восвояси. Филлис и Бобби, наоборот, сумели пробиться наконец к Питеру. Все трое проходили в школе французский. Как же им стало жалко сейчас, что они не удосужились его выучить! Питер, за неимением слов, дружески тряс головой, одновременно с огромной дружественностью потряхивая руки незнакомца и глядя на него исполненным дружелюбия взглядом. Кто-то в толпе, мешая родной английский с французским, с чудовищным произношением выкрикнул:

– Ноу компрене! (Не понимаю!) – И, застеснявшись своих бесполезных усилий, с зардевшимся от стыда лицом спешно покинул место событий.

– Отведите его, пожалуйста, в свою комнату, – прошептала начальнику станции Бобби. – На следующем поезде из Мейдбриджа приедет мама, и она может говорить по-французски.

Согласно кивнув ей, он совершенно по-доброму схватил незнакомца за руку, но тот, испугавшись резкости его жеста, вырвался и опять отступил к стене, прижавшись к которой начал, трясясь всем телом и кашляя, отпихивать от себя начальника станции.

– Не надо! – остановила его попытки вновь ухватиться за незнакомца Бобби. – Посмотрите, как он напуган. Ему, наверное, кажется, что вы собираетесь его арестовать. Я знаю, он именно это и думает. Посмотрите, какие у него глаза!

– Ровно как у лисы, коль в капкан угодила, – подал реплику краснолицый фермер.

– Ой, дайте-ка я попробую, – предложила Бобби. – Я знаю несколько слов по-французски. Вот только бы их сейчас вспомнить.

В мгновения крайней необходимости мы иногда оказываемся способны на многое из такого, чего обычно за нами не водится. Бобби отнюдь не принадлежала к числу лучших учеников французского класса, однако, видимо, все же, сама не подозревая об этом, что-то запомнила. Иначе не объяснишь, каким образом ей сейчас удалось, поглядев в безумные и затравленные глаза незнакомца, вспомнить и даже произнести несколько относительно связных французских слов. Если точно перевести ее речь, то она прозвучала так:

– Мы ждать. Моя мама говорите по-французски. Мы… Как по-французски «добрый»? – спросила она у присутствующих.

Никто не зал, кроме Филлис, которая подсказала:

– Бонг, – добавив к действительно существующему французскому слову никогда не существовавшую в нем букву «г».

– Мы быть добрыйг для вас, – радостно сообщила Бобби.

Трудно сказать, разобрался ли совершенно смятенный мужчина в этой абракадабре. Больше похоже на правду, что он почувствовал доброту рук Бобби, одна из которых касалась его ладони, а другая – потертого рукава. И вот таким образом она осторожно его потянула в сторону внутреннего убежища начальника станции. Едва они там оказались, начальник захлопнул дверь, преградив путь толпе, которая было ринулась следом за ними. Люди еще потоптались какое-то время возле билетной кассы, с надеждой косясь на закрытую дверь, и мало-помалу стали с ворчанием расходиться.