Цезарь Каскабель - Жюль Верн

Тем временем медведь медленно, но уверенно взбирался по стволу и уже показался у развилки, а Сандр все раздумывал, что делать.

И тут у мальчишки возникла идея. Он заметил, что некоторые ветви вытянулись над ручьем на дюжину футов, вспомнил о веревке на поясе, сделал из нее петлю и накинул на один из сучьев; потом согнул сук, подтянув веревку к себе, и схватился за его конец, удерживая в вертикальном положении.

Сандр проделал все быстро, ловко и с большим самообладанием.

Нельзя было терять ни секунды, так как косолапый уже влез на развилку и протянул лапу к мальчишке.

Вцепившись в конец согнутой ветки, Сандр позволил ей распрямиться, подобно пружине, и его перебросило через ручей, как камень, выпущенный из катапульты[81]. Затем, сделав сальто, он приземлился на правом берегу ручья, а гризли озадаченно смотрел на воздушные упражнения своей добычи.

— Вот он, проказник!

Так приветствовал господин Каскабель возвращение блудного сына. Сам он только что вернулся вместе с Жаном и Клу на берег ручья после тщетных поисков мальчишки вокруг лагеря.

— Шалопай! Ну и нагнал ты на нас страху!

— Папа! Надери мне уши, — ответил Сандр — я это заслужил!

Но вместо этого господин Каскабель не устоял перед желанием расцеловать его в обе щеки со словами:

— Не вздумай сделать так еще раз, или я тебя…

— Или ты меня еще раз расцелуешь! — продолжил Сандр, обнимая отца.

И тут он вспомнил:

— Э! А где мой мишка? Убежал? Тоже мне, охотник плюшевый! Ну и дурацкая же морда у него была!

Жан собирался подстрелить зверя, но тот успел отбежать на безопасное расстояние, а о преследовании его и речи быть не могло. Вода прибывала, и приходилось поторапливаться, чтобы уйти от наводнения; все четверо вернулись к «Прекрасной Колеснице».

Глава VIII

ДЕРЕВНЯ НЕГОДЯЕВ

Восемь дней спустя, двадцать шестого мая, экипаж почти достиг поворота Фрейзера на восток. Дождь не прекращался ни днем, ни ночью, но, если верить прогнозам проводника, непогода скоро кончится.

«Прекрасная Колесница» обогнула приток Фрейзера и взяла курс прямо на запад.

Еще несколько дней — и господин Каскабель увидит наконец границу Аляски.

За всю последнюю неделю пути, предложенного Ро-Но, путешественникам не попалось ни одного городка, ни одной деревни. Впрочем, их устраивали услуги индейца, так как он великолепно знал местность.

В одно прекрасное утро проводник предупредил господина Каскабеля, что неподалеку находится деревня, где при желании можно остановиться и дать отдых утомленным лошадям.

— Что за деревня? — спросил по-прежнему недоверчивый господин Каскабель, так как они все еще пребывали на колумбийской территории.

— Деревня Негодяев, — ответил проводник.

— Негодяев?! — воскликнул господин Каскабель.

— Да, — сказал Жан, — именно так значится на карте; но это, должно быть, из-за названия индейского племени ни-годи…[82]

— Понятно! Не надо лишних объяснений, — прервал его господин Каскабель. — Если в ней живет хотя бы полдюжины англичан, то это весьма подходящее название!

В вечерних сумерках «Прекрасная Колесница» сделала привал у околицы. Оставалось от силы три дня пути до границы Аляски и Колумбии, а там господин Каскабель вновь обретет присущее ему веселое и добродушное настроение, столь испортившееся на земле ее величества королевы.

Деревню Негодяев населяли индейцы; но жили здесь и англичане: охотники-профессионалы и просто любители, прибывавшие сюда на время охотничьего сезона.

Среди них было несколько офицеров гарнизона и некий баронет[83] — сэр Эдуард Тернер, надменный, грубый и заносчивый человек, кичившийся своей национальной принадлежностью, один из тех джентльменов, кто считает, что им все позволено только потому, что они родились англичанами. Само собой разумеется, он ненавидел французов не меньше, чем господин Каскабель презирал его соотечественников. Поистине, они были созданы друг для друга!

В тот же вечер, когда Жан, Сандр и Клу отправились за продуктами, собаки баронета неподалеку от «Прекрасной Колесницы» столкнулись с Ваграмом и Маренго, несомненно, разделявшими пристрастия своего господина.

Понятно, что спаниель и пуделиха, с одной стороны, и пойнтеры — с другой, сначала поссорились, а затем устроили шумную свалку и славную битву, потребовавшую вмешательства хозяев.

На гомон из дома на окраине поселка выскочил сэр Эдуард Тернер и начал угрожать хлыстом собакам господина Каскабеля.

Последний не замедлил предстать перед баронетом и заступиться за своих псов.

Сэр Эдуард Тернер — а он в совершенстве владел французским — сразу же сообразил, с кем имеет дело, и решил не церемониться; англичанин не постеснялся выразить «по-британски» все, что думает об артисте и его соотечественниках.

Легко представить чувства господина Каскабеля, услышавшего такие речи.

Однако, чтобы не нажить неприятности на английской территории и не попасть в трудное положение, которое могло бы помешать его путешествию, господин Каскабель взял себя в руки и ответил тоном, в котором не было ничего оскорбительного:

— Ваши псы, мистер, начали первыми и спровоцировали моих собак!

— Ваших собак? — заржал баронет. — Ха! Видали — собаки фигляра! Хорошая взбучка им только на пользу!

— Осмелюсь заметить, — возразил господин Каскабель, который, вопреки собственной решимости сохранять спокойствие, начал понемногу распаляться, — ваши слова не подобают джентльмену!

— Тем не менее это единственный ответ, достойный человека вашего сорта.

— Мистер, я стараюсь быть вежливым… А вы, вы — невежа…

— Эй! Полегче! Вы имеете дело с баронетом Эдуардом Тернером!

Гнев охватил побледневшего господина Каскабеля; глаза его загорелись, кулаки сжались, и он угрожающе двинулся к баронету, как вдруг раздался крик Наполеоны:

— Папа! Иди быстрее! Мама зовет!

Корнелия специально подослала дочку, чтобы отозвать мужа.

— Сейчас! — ответил господин Каскабель. — Скажи матери, Наполеона, пусть подождет, пока я разделаюсь с этим джентльменом!

Услышав имя девочки, англичанин взорвался самым презрительным хохотом:

— Наполеона! — повторял он. — Эта девица — Наполеона! Имя этого чудовища, этого монстра…

Тут терпение господина Каскабеля лопнуло. Он шагнул вперед и, протянув руку, почти дотронулся до баронета:

— Вы оскорбили меня, сэр!