Время красного дракона - Владилен Машковцев

— За што? Я завсегда живу мирно, мухи не обидю. Ленка ждет меня...

Порошин был поражен растерянностью и сговорчивостью Грихи Коровина. Он сразу признался почти во всем, выдал дружка — Антоху Телегина. Правда, Аркадий Иванович взял его «на пушку», обманул:

— Твой дружок Телегин снят с поезда, арестован. Он признался во всем, раскаялся, назвал сообщников. И тебя он, Гриха, выдал. Мол, он, Коровин, главный зачинщик! Мы, однако, полагаем, что Телегин врет. Сваливает вину на товарища зря. Себя выгораживает!

— Ладно, ответю! — сник разоблаченный Коровин.

— Кто с вами был еще? — взялся за карандаш Порошин.

— А што сказал Антоха? Всех выдал?

— Разумеется, всех. Чистосердечное признание смягчает вину.

— Ежли все вам известно, зачем вопрошать?

— Проверяем твою совесть, раскаяние. Да и Телегин мог назвать того, кого там не было. Итак, кто еще участвовал в нападении на бригадмильцев?

— Борька Ручьев и дед Иван.

— Дед Иван Меркульев? Который скрывается?

— Он, знамо.

— А где стояла она, когда вы били бригадмильцев?

— Фроська?

— Да, Фрося.

— Ваша Фрося в стороне стояла.

— А когда степь поджигали, она что делала?

— Вместе с нами подпаляла.

— А лапти с проволокой на электропровода она забрасывала?

— Знамо, забрасывала.

— Где скрывается дед Меркульев?

— Никто не ведает, окромя Фроськи.

— Где взял дед Меркульев пулемет, винтовку, маузер? Где он добыл оружие, которое в гробу прятал?

— Железы у няго с гражданской войны, собственные, личные.

— Для чего он прятал оружие?

— Штоб вы не отняли. Жалко ить.

— У деда где-то еще тайники есть?

— У деда Ивана нет. У казачишек имеются.

— Где еще оружие спрятано?

— В кажной станице по три-четыре схорона.

— Ты лично, Григорий, хоть об одном знаешь?

— По слухам, по рассказам. В станице Зверинке живет дед Кузьма, у него пулемет в наличии. Дед Кузьма с Эсером Цвиллинга убивали. В Анненске есть пулемет у Корчагиных. В Шумихе — у Яковлевых.

Порошин никогда не встречался с таким простодушием. Почему этот парень так легко признается во всем? Надеется, как ребенок, на прощение? Но по всем статьям ему, его другу Телегину и Фроське — не избежать высшей меры наказания. Что же делать? Ведь вместе с ними погибнет и он, Порошин. Они все могут с простодушием, так вот, выдать его как укрывателя контрреволюционной группы. Будто молния во мраке, блеснула мысль: Коровина надо немедленно ликвидировать! Телегин где-то далеко, в армии. Фрося, пожалуй, не выдаст. Она уже выдержала испытание на допросах.

За окном висела в небе красная луна. В соседнем кабинете раздавались вопли. Там кого-то допрашивал лейтенант Груздев. Из кабинета Степанова слышался плач. Порошин раздумывал:

— Кажется, тропинка к спасению найдена. Сейчас я поведу Коровина к месту преступления. И там выстрелю ему в спину. Убью как бы при попытке к бегству. И концы — в воду. Я не злодей, не кровопивец. Обстоятельства заставляют убрать опасного свидетеля. Да и какая разница, как он умрет? От моего выстрела в спину погибнуть не тяжелее, чем от выстрела в затылок после приговора. Даже наоборот: чем раньше он умрет, тем лучше. Останутся живыми и Антон Телегин, и Фроська, и я, и стихотворец Борис Ручьев. Своей смертью он оборвет цепочку других смертей. А смерть он заслужил по закону: за диверсии на линиях электропередач, за покушение на жизнь бригадмильцев.

— Чой-то вам плохо, начальник, да? С лица вы сошли, побледнели. Мож, воды налить? — схватился за графин Гришка Коровин.

— Пойдем, Григорий, на место, где вы убивали Разенкова, Махнева и Шмеля, — встал пошатываясь Порошин. — Ты должен мне показать яму, в которую вы сбросили парней. Пошли! Докажи, что знаешь, где та яма...

— На ночь-то глядя? — поднял белесые брови Гришка, все еще надеясь, что его сейчас отпустят домой, на свидание к Леночке.

— Злодейство вы совершали ночью. Чего ж удивляться?

По дороге к сортирной яме они шли, будто добрые товарищи. Порошин замолкал, когда проходили близко редкие ночные путники. И задавал вопросы один за одним:

— Какая причина или повод были для нападения на бригадмильцев?

— Они шли за нами по пятам, вынюхивали что-то.

— Что вас объединило с этим писакой, с Ручьевым?

— Да мы и не едины. Но он казак по корню. Его дед с дедом Меркульевым знакомы. Борька ить не Ручьев, а Кривощеков. Батя евоный за Дутова стоятельно бился...

— А ты нашу советскую власть принимаешь, Гриша? Социализм приветствуешь? Или несогласным затаился? Скажи честно.

— Во начале был супротив. А теперича вот понимаю: не можно судьбу народную отвергать. Да и большевики ить за нас болеют, за рабочих. Штобы всем было хорошо. Не все пока получается. Троцкисты, должно, вредят. А за морем што творится? Негров вешают, китайцев в кошевки запрягают. Индусы с голоду скоро все до одного вымрут. Загнивает капитализма. Мне сталевар Грязнов глаза открывает. Я даже агитатором выдвинут. Газетки вслух читаю рабочему классу.

— Зачем же решился бить бригадмильцев? — взвел курок револьвера Порошин.

— Они первые закричали: мол, стой, руки вверх!

— Ты сейчас умрешь, Григорий, — остановился Порошин, рассматривая в черном небе кроваво-красную луну, груды медленно плывущих облаков.

— С кой стати я помру? Вы шутите, товарищ начальник. Никто меня к смерти не приговаривал. Я комсомолец.

— И тем не менее, ты умрешь.

— Не пужайте, не поверю.

— Гриша, я должен застрелить тебя сейчас.

— Как это застрелить сейчас? У меня завтра получка.

— Живым тебя, Гриша, оставить не могу. Ты простодушен и болтлив. Ты инфантилен, поэтому и опасен. Если ты останешься живым хотя бы на одни сутки, погибнет друг твой Телегин, арестуют и расстреляют Фросю. И я пострадаю. НКВД без твоих признаний не нашло бы тех, кто поджигал степь, кто совершал диверсии на электролиниях, кто покушался на бригадмильцев. Как ботают по фене, я взял тебя на понт! А ты и раскис. Но если бы тебя допрашивал не я, а кто-то другой? Ты глуп, Григорий! Чистосердечные признания не спасли бы тебя от смерти. Если не расстрел, то десять лет концлагерей тебе обеспечено. Умер бы в лагере. Я спасу тебя от страданий, а твоих товарищей от твоего предательства. Повернись ко мне спиной, Гриша. Будь мужественным!

— Не повернусь, стреляй в грудь.

— Григорий, мне нужна твоя спина. Я должен тебя застрелить как бы при попытке к бегству. Есть и такой вариант: пойдем к железнодорожному переезду. Ты сам бросишься под поезд. Другого выхода у тебя нет.

— Мы ить казаки, — угрозил Гришка Коровин.

Облако ползуче закрыло луну. Стало темно. Где-то запыхтел паровозик. Порошин подумал:

— Он еще и угрожает. Всажу пулю в сердце и скажу, что стрелял при нападении этого придурка.

— Отпусти, не губи! — взмолился обреченный.

Черная тучка сползла с луны, Порошин вдруг замер, парализованный увиденным. Меж облаков, ярко освещенная луной, летела в корыте золотоволосая Фроська. В этот же момент Гришка Коровин метнулся в прыжке на Порошина, ударил его носком сапога, оглушил его своим пудовым кулаком. Аркадий Иванович, теряя сознание, успел нажать на спусковой крючок. Коровин, пробитый пулей, упал замертво. И легли под луной два неподвижных тела. На прогремевший в ночи выстрел прибежал сержант Калганов. Он остановил проходивший мимо грузовик, забросил с шофером два безжизненных тела в кузов, привез их в больницу. Калганову показалось, что они еще шевелились изредка.

— Кого привез? — пробормотал пьяненький фельдшер в приемной.

— Порошина, заместителя начальника милиции.

— А хто второй?

— Не знаю, наверно, бригадмилец. Убили их вот.

Фельдшер шагнул к полуторке с отрытым бортом, но споткнулся, упал и разбил в кровь лицо. Шофер нервничал:

— Я сброшу трупы наземь. Мне некогда. Меня ждут в гараже.

— А к чему мне трупы? — осерчал фельдшер.

— Куда же их девать? — спросил Калганов.

— Сдайте в морг. Бумажку я вам подпишу.

Тела Коровина и Порошина бросили, как бревнышки, среди других мертвецов. Утром в морг приехали — прокурор Соронин, начальник НКВД Придорогин, а с ним — Пушков, Груздев, Степанов, сержанты Матафонов и Калганов. Начальник милиции ворчал на Калганова:

— Ты почему увез трупы с места происшествия? Завтра же сдай оружие. Пойдешь надзирателем на спецпоселок. Чекиста из тебя не получится.

— Товарищ начальник, мне померещилось, будто и Порошин, и бригадмилец были немножко живыми.

Главврач, сопровождающий прокурора и работников НКВД, склонился над телом Порошина:

— Странно, он жив, просто — без сознания. Кто его сдал в морг?

— Это вы нам должны ответить, как он попал в морг? Надеялись, что он здесь дойдет до кондиции трупа? — прицелился прищуром начальник НКВД в переносицу растерявшегося главврача.

Порошина положили торопливо на тележку-каталку, увезли в реанимационное отделение.