Бестелесные. Книга 2 - Григорий Мокеев

в небольшие лужи. Леонардо шел молча. Наверное, у него остались какие-то крупицы совести, не позволяющие гению будить всех жителей крепости своими громкими возгласами. А может, он просто хочет получить информацию в более комфортных условиях.

На этот раз лестница, ведущая вниз к озерам, была настолько скользкой, что несколько раз возникало желание продолжить спуск на четвереньках. На полпути жара стала невыносимой, поэтому я снял плащ и понес его в руках. А ведь на этот раз никто мне свежую одежду не приготовит, придется вновь надевать грязные вещи. Если я, конечно, не захочу пробежаться по замку голым. А наш ученый друг, оказывается, ужасно истощен: ребра и ключицы из худого тела прямо-таки выпирают, вдоль «горного хребта» позвоночника идут маленькие рубцы.

– Ты вообще ешь? – не выдержав, поинтересовался я.

Мой спутник посмотрел на меня непонимающим взглядом.

– Ну разумеется, без еды человек жить не способен. Иногда и мне приходится отрываться от дел ради приема пищи, – тоскливо сказал он.

– А иногда – это как часто? – вновь полюбопытствовал я. Ну не может быть такой фигуры у регулярно питающегося человека.

– Раз в пару дней, наверное. Ненавижу эти моменты, но пока не придумал, как прожить без еды, – на полном серьезе пожаловался Леонардо.

От озера шли клубы пара, и в свете факела это выглядело немного магически – будто мы залезли в котел ведьмы из многочисленных детских сказок.

– Итак, первый вопрос! – оживился Лео, плюхнувшись в воду. – Арил сказал «около пятисот человек»? А может, он говорил, например, пятьсот двенадцать? А ты просто не запомнил точную цифру…

Черт, если все вопросы будут в таком духе, водные процедуры затянутся надолго. Мысленно проклиная любознательность нашего молодого гения, я попытался расслабиться и получить удовольствие от горячего озера – пусть это будет компенсацией за бессонную ночь.

Глава 11

Земля

Проснулся я рано утром. Несмотря на ночной допрос Леонардо, я чувствовал себя бодрым и полным сил, будто проспал как минимум восемь часов. Все ущелье заволокло густым утренним туманом. Краски исчезли, оставив меланхолию и неопределенность. Кроме меня, на улице пока ни единой души. Нелепые глиняные домики кажутся абсолютно безжизненными, а при взгляде на нашу потрескавшуюся, разваливающуюся крепость хочется плакать. Она и без тумана вызывает не самые лучшие ассоциации, а сейчас серый кирпич приобрел сотни новых депрессивных оттенков. Мы проиграем войну. И наша деревня в Ущелье, постепенно разваливаясь, еще сотни лет простоит в этом тумане как напоминание о некогда великой человеческой расе. Пройдут тысячелетия, на месте замка останется лишь пара валунов, борющихся с природой за каждый миллиметр своего существования. Но и они проиграют. Ветер, дождь, туман не оставят никакой памяти о тех, для кого это место успело стать домом. Через века волчица будет вести щенят сквозь Ущелье, пробираясь через точно такую же серую пелену. Мне прохладно в самом мерзком понимании этого слова. Иногда прохлада бывает приятной, например, когда зайдешь в монастырь посреди знойного летнего дня. Или когда выпьешь ледяной воды под палящими лучами солнца. Но сейчас я не замерз, кожа не теряет чувствительность, меня не одолевает желание как можно скорее добежать до комнаты и залезть под одеяло, резкий ветер не пробирает до самых костей, ветра вообще нет. Но что-то заставляет основательней закутаться в плащ и ускорить шаг. В воздухе витает запах сырой земли и целый букет ароматов сотен трав – пожалуй, это единственная приятная нота, разбавляющая тягучую депрессивность сегодняшнего утра.

Погрузившись в мрачные мысли, я не заметил ямки, оставленной чьим-то копытом. Потеряв от неожиданности равновесие, я плюхнулся, словно мешок с зерном, в тягучую грязь. Вовремя выставленные вперед руки спасли мое лицо от соприкосновения с поверхностью. С ужасом я понял, что, если бы ладонь приземлилась на десять сантиметров влево, она угодила бы в подсохший лошадиный навоз. Влажная грязь облепила руку – смыть бы с себя эту гадость, но, в отличие от Инрама, площадей с фонтанами тут нет. Поднимаясь, я услышал истеричный женский голос, доносящийся из окна домика, возле которого я так неудачно приземлился.

– Может, ты хотя бы на десять минут уберешь свои проклятые кости?

– Ты решила капать мне на мозг с самого утра? – ответил ей недовольный мужской бас.

Подслушивать, конечно, нехорошо, но мне стало жутко любопытно, как строятся отношения у женатых людей. Присев на ступеньку, ведущую к их двери, я навострил уши.

– Конечно, я у тебя всегда самая плохая. Я изменяю? Нет! Кормлю тебя, когда ты приходишь с поля? Да! Любой мужик в Ущелье о таком мечтает, а ты просто утыкаешься в свои игральные кости и даже на ребенка внимания не обращаешь! – женщина пытается говорить тихо, но у нее это плохо получается.

– Я работаю с утра до вечера, чтобы прокормить вас! Чтобы вы могли гордиться мной! Но, когда прихожу домой, слышу только крики и твои претензии. Ты сама видишь во мне только плохое, не обращая внимания на хорошее! – обиженно ответил мужик.

Пару секунд из окон слышалось только недовольное сопение. Как-то не очень радостна семейная жизнь. Где все те чувства, что есть у нас с Элисс? Неужели исчезают сразу после брака?

– Твое плохое затмевает все хорошее. Где ты работаешь? На сеновале? Посмотри, как мы живем! Наш дом больше напоминает сарай! – в голосе женщины слышались слезы.

Интересно, как выглядят эти люди? Смог бы я сказать, что у них есть проблемы, просто встретив их на улице?

– Ты думаешь, мне нравится там работать? Давай! Попробуй залезть в мою шкуру, покоси сено с утра до ночи, собери его! Перенеси на склад! А когда ты придешь домой, я вместо поддержки буду орать на тебя. Сомневаюсь, что даже неделю выдержишь. У тебя руки сами к костям и выпивке потянутся. Была бы моя воля, я стал бы воином, но надо ведь кормить тебя и сына! – сорвавшись на крик, рявкнул муж.

Из открытого окна послышался детский плач. Сидеть тут дальше нет никакого смысла, все понятно и так. Ни о каком счастье в этой семье не может быть и речи. Заглянув в окно с надеждой понять, почему мужчина это терпит, я впал в ступор. Ребенка в руках держала огромная бабища лет двадцати. Квадратное лицо будто вылепили из теста, и больше всего баба напоминала мужчину с пухлыми и мягкими чертами лица. Нос картофелиной завершал картину, делая образ еще более отталкивающим. Держа короткими толстыми пальцами ребенка, она демонстративно не смотрела в сторону мужа.

А парень выглядел младше своей супруги: