Воющий мельник - Арто Паасилинна

Хуттунен любил сидеть на этих жердочках, смотреть на простиравшиеся вокруг бескрайние болота, по которым аккуратно ступали журавли и вечно спешили куда-то водяные птицы. Однажды Хуттунен видел на другом конце болота серого медведя, который время от времени привставал на задние лапы. Но взяв бинокль, увидел в знойном тумане болот лишь журавлей — медведь исчез. Убежал? А может, не было никакого медведя?

Хуттунен воткнул в прибрежную осоку палки для сушки сетей. Для переправы через реку соорудил из бревен плот и прикрепил его колышками к «пристани» рядом с очагом.

Перед входом Хуттунен повесил календарь. Выпилив из бревна дощечку в две ладони шириной и три длиной, обработав ее рубанком, он вырезал даты по горизонтали и по вертикали. Каждое утро он втыкал в число нож — вот и прошел день. Вообще, отшельник давно потерял счет времени. По его расчетам, шла вторая половина июля. За точку отсчета он брал Иванов день. Хуттунен вырезал на сосне цифры для дней и месяцев. Черника поспела — значит, точно июль.

Июль выдался жаркий. Рыба клевала хуже, чем ранней весной или в августе. Благородная рыба была сыта и пуглива, ночи были для нее еще слишком светлые, а вода в реке слишком теплая, она усыпляла холоднокровную речную форель. Хуттунен взял поплавки, но для форели они не годились. На блесну удалось поймать лишь несколько щук, но если их зажарить на углях, получится очень даже ничего.

На жирную рыбу Хуттунен ставил сеть, заходил ниже и начинал мутить воду, рыба пугалась, уплывала и попадала прямо в западню. Форели и хариуса было столько, что впору солить, но для этого нужна посуда, которой у мельника не было. Хорошо еще догадался захватить рубанок. Осенью можно будет выстругать из сухостоя бочки. Несколько бочек соленой рыбы помогут выжить зимой. Речной лосось — жирная рыба, но если ее правильно засолить, простоит до конца зимы.

Хуттунен думал даже построить на зиму сауну и маленький домик. Спать на морозе под навесом — такая перспектива его совсем не радовала.

Еще ревматизм схватишь!

Хуттунен хотел построить маленький, метра три, сарайчик. Из мебели — койка и столик, в углу можно поставить шкаф, а на стену повесить оленьи рога для красоты. В дальнем углу выложить из камня очаг, у двери прорубить окно.

Хорошо бы достать где-нибудь стекло и кусок трубы — дымоход сделать, а крышу можно и корой покрыть, размышлял Хуттунен.

Хуттунен любил выйти из лагеря и пойти куда глаза глядят. Он часто забирался на сопку и смотрел в бинокль на деревню, на ее малюсенькие домики, на церкви — большую новую и маленькую старую. В ясную погоду на западе можно было увидеть дым от скорого поезда. Сам поезд было не слышно — не видно, не видать и рельсов, но по направлению дыма можно было определить направление, вез ли он пассажиров из Кеми смотреть Лапландию, или тех, что Лапландию уже посмотрели, вез домой, в Рованиеми.

На болотах было много сочной прошлогодней клюквы, зацвела морошка, значит, скоро созреет. Лето обещало быть урожайным. Черники тоже было вдоволь — отшельник каждый день собирал в берестяной коробок по литру — по два. Особенно вкусна она бывала по вечерам после кофе.

Хуттунен наслаждался летней безмятежностью. Иногда в солнечный день шел на сопку загорать. Подложив под голову штаны, ложился на мягкий мох, жарился на солнышке, глядел на облака и представлял себе разных чудесных животных. Легкий ветерок разгонял комаров. Было так тихо, что, казалось, можно услышать, как мысли разговаривают друг с другом. То безумные, то вполне нормальные — нескончаемый поток, от которого голова тяжелела.

А когда шел дождь, мельник сидел под навесом и смотрел, как тяжелые капли скатываются по крыше на землю: угли шипели, а ему было тепло и сухо. После дождя рыба особенно хорошо клевала, даже сеть была не нужна, форель жадно впивалась в поплавок у самого берега.

По ночам Хуттунен любил смотреть на бледное звездное небо, напевая себе под нос. Песня перерастала в тихое подвывание, оно становилось все громче — и вот из горла отшельника вырывался громкий дикий вой. На душе становилось легче. Услышал свой голос, такой чужой, животный — и одиночество отступило.

Прогуливаясь вдоль бесконечных голых болот Реутуаапа, Хуттунен иногда по привычке изображал лесных зверей, которых ему удалось разглядеть в бинокль. То он ходил по болоту, покачиваясь, словно олень-рогач, бегал по воде, спасаясь от комаров, мычал и рыл землю, а то вдруг расправлял крылья и яростно пускался в полет, словно дикий гусь. Набирал высоту, исчезал за лесом, чтобы вернуться в другом обличье и, разбрызгивая ил, спуститься в камыши. Превратившись в журавля, он вытягивал шею, прохаживался, высматривая лягушек и черных щук, которые, когда сходил весенний лед, заплыли в болото и стали пленниками ржавой воды.

Журавли побросали лягушек, вытянули шеи и, накренив голову на бок, внимательно разглядывали длинноногого мужчину, расхаживающего по болоту. Вожак стаи поднял клюв к небу и издал долгий ответный крик. Только тогда мельник пришел в себя, снова принял человечий облик и удалился восвояси. Он сидел под темным навесом, курил и думал, что такая жизнь ему вполне даже по душе.

Была бы еще Роза рядом!

глава 23

Неделя пролетела незаметно. Наступил день, когда Роза Яблонен обещала встретиться с Хуттуненом на развилке Реутуаапа. Нетерпеливый отшельник пришел на место загодя. Он хорошо помнил здоровые пышные формы, синие глаза, золотые волосы, мягкий и нежный голос. Мельник залег в лесу близ дороги. Время шло, комары кусали, но Хуттунен их не замечал, так страстно он ждал встречи.

Около шести вечера Хуттунен заметил на дороге женщину на велосипеде. Это она, Роза! Он так обрадовался, что готов был выскочить ей навстречу, но сдержался — договорились в лесу, и он будет ждать ее в тени елей.

Председательша подъехала к развилке. Бросив велосипед на обочине, она перепрыгнула канаву и шмыгнула в лес. Боязливо оглядываясь, прошла метров двадцать вдоль трассы и стала ждать, что ее заметят.

Только Хуттунен собирался выйти к ней и обнять, как послышался хруст веток. Лось? Олень? Да нет, Гнусинен и Портимо! Потные и запыхавшиеся, они пробирались сквозь чащу, преследуя добычу. Залезли на кочку и стали наблюдать. Роза Яблонен их не замечала. Судя по всему, они бежали за ней от самой церкви и явно готовили отшельнику коварную ловушку.

Хуттунен попятился, встал на кочку под кроной пушистой ели, откуда мог видеть и слышать, что происходит у дороги. Он изнывал от тоски, но приблизиться к девушке не смел — преследователи слишком близко. Они утирали пот и били комаров. Тяжело им, видно, пришлось — председательша-то ехала на велосипеде и по гладкой дороге.

Знала ли Роза, что за ней следили? Неужели ее принудили содействовать общине и полиции, сделали приманкой? Неужели она тоже хочет, чтобы его арестовали и отправили в лечебницу, в тесную больничную палату помирать от черной апатии и горького безделья?

— Гуннар, любимый Гуннар! Это я! Я пришла!

Хуттунен затаил дыхание, он не решался выйти из укрытия. В руках у Гнусинена он заметил ружье. Неужели его считали убийцей, зачем с ружьем пришли?

Полицейский Портимо сел на кочку перевести дыхание. Но и он внимательно смотрел по сторонам.

Хуттунен беззвучно залег под елью, сжав зубы. Сердце его разрывалось от криков председательши.

— Гуннар! Где же ты, милый?

Прождав довольно долго и не получив от мрачного безмолвного леса ответа на свои отчаянные призывы, она поставила корзину с едой под елку, прикрыла платком и, грустная, вернулась на трассу.

Гнусинен был разочарован. Он что-то рявкнул полицейскому, но что — Хуттунен не разобрал.

Вся в слезах, председательша села на велосипед. Хуттунену захотелось завыть во весь голос, словно он был огромным волком, безжалостным вожаком стаи. Но он сдержался.

Председательша поехала по дороге в сторону деревни и вскоре исчезла за поворотом.

Гнусинен и Портимо никак не обнаружили своего присутствия, председательша, похоже, не знала, что за ней следили. Она не предала его, наоборот — принесла еду, как и договорились неделю назад. Налившимися кровью глазами Хуттунен глядел на корзину, которую Роза Яблонен оставила под елью.

Как только велосипед скрылся из виду, Гнусинен бросился осматривать содержимое корзины. Портимо последовал за ним и тоже неохотно порылся в припасах.

— Черт бы его побрал! Молоко и хлеб, — злился фермер, вытряхивая продукты на землю.

Хуттунен видел, что в корзине была бутылка молока и свертки промасленной бумаги, от которых шел аромат свежеиспеченных булочек.

— И даже булочки, дьявол его дери!

Гнусинен разорвал пакет с продуктами, оттуда вывалились сало, пачка кофе, хлеб. На дне корзины лежало несколько килограммов овощей: репа, морковь, свекла. На землю упал букет ноготков, перевязанный ленточкой.