Русская троица ХХ века: Ленин,Троцкий,Сталин - Виктор Бондарев

Если подытожить краткий обзор революционных биографий в категориях важнейшего, по Ленину, из искусств — кинематографа, то истории трех вождей могут выглядеть примерно так.

Ленин: 15 лет — роли третьего-второго плана: пять лет — главная роль, и еще около 70 в пантеоне «легенд и мифов Голливуда»;

Троцкий: 15 лет — наиболее видная роль второго плана, еще пять лет на центральных ролях, 15 лет — «самый плохой из всей банды плохих парней». Получив в конце долгой схватки заключительный смертельный удар, как положено по сценарным канонам, злодей превращается в привидение, которым выжившие участники драмы пугают детей. За последней строкой титров — полное забвение и попкорн.

Сталин: 15 лет — квалифицированная массовка, что-то вроде каскадерской группы. Пять лет в затемнении в глубине первого плана, но часто упоминается в основных диалогах. Аж тридцать лет — в титульной роли, а в дальнейшем и по сей день функции этого персонажа невиданно разнообразятся. «Эффективный Джо» то держит на себе краткую экспозицию какого-нибудь сюжета, то возникает во флэшбэках, иногда присутствует на планах в виде памятника или же мистическим двойником существа, которое вовсе не должно появиться на подмостках, но непрерывно занимает своей персоной всех действующих лиц. «Эстрагон и Владимир хотят повеситься, но у них нет крепкой веревки. Завтра они принесут веревку, и если Годо снова не придет, повесятся. Они решают разойтись на ночь, чтобы утром вернуться и снова ждать Годо. «Идем», — говорит Владимир. «Да, пошли», — соглашается Эстрагон. Оба не трогаются с места». (Финал пьесы Сэмюеля Беккета «В ожидании Годо» в кратком пересказе, составленном неизвестным автором для Интернета.) Наконец, придуман и такой коронный пиаровский трюк, как посмертная номинация на заглавную роль в еще не снятом фильме.

А какую «фильму» о собственных приключениях смотрели сами революционеры? Ради чего каменный мешок в равелине и стылая тундра, подвиги нищей маеты или более комфортное и безопасное, но все ж таки незавидное прозябание в европейских столицах, в бесконечных коммунальных сварах с соплеменниками?

Принципиальный ответ на эти вопросы дали еще у истоков движения Бакунин и Нечаев.

Катехизис беспредела

Михаил Бакунин показал, что и один в поле воин, можно в одиночку сразиться с целой системой и если не побеждать, то по крайней мере, выстаивать. Он же задал цель — уничтожение ненавистного государства.

Сергей Нечаев, несмотря на весь «демонизм натуры», о котором охотно вспоминают биографы (будто бы этот тщедушный человечек, сидя в предварительном заключении, одним своим взглядом заставлял лютых церберов носить на волю письма и оказывать ему прочие нелегальные услуги!), оказался, как нынче говорят, типичным лузером, поскольку ничего из своих грандиозных планов осуществить самолично ему не удалось. Кончилось все одноразовым «съедением чижика» — убийством несчастного студента Иванова, первым в России гласным политическим процессом и полным разгромом нечаевской группы «Народная расправа». Однако именно он не только составил генеральный кодекс правил, которым должен следовать истинный революционер, но и вполне убедительно показал своим примером, как к этому стремиться. Вот трагический парадокс: почти все собратья Нечаева по бунтарскому призванию на словах решительно отвергли его методы. Но на деле к ним прибегали — с теми или иными оговорками — очень многие. В том числе сам Ленин, и Сталин, и Дзержинский, и еще легион «пламенных сердец». Хотя, разумеется, ни один из них не стал бы признаваться в этом публично.

Катехизис Нечаева безукоризненно последователен и логичен: позиция доведена до предельного заострения, можно бы сказать до абсурда, если б через несколько десятков лет она не была реализована в пределах целой страны с многомиллионным населением. Более того, рискнем утверждать, что в дальнейшем эти «вершины духа» послужили основой для весьма своеобразного антропологического отбора, а тем самым повлияли на формирование национального характера в его новейшей истории. Посему стоит припомнить текст целиком.

«Отношение революционера к самому себе

§ 1. Революционер — человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единственным исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью — революцией.

§ 2. Он в глубине своего существа, не на словах только, а на деле, разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром, и со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью этого мира. Он для него — враг беспощадный, и если он продолжает жить в нем, то для того только, чтоб его вернее разрушить.

§ 3. Революционер презирает всякое доктринерство и отказался от мирной науки, предоставляя ее будущим поколениям. Он знает только одну науку, науку разрушения. Для этого и только для этого, он изучает теперь механику, физику, химию, пожалуй, медицину. Для этого изучает он денно и нощно живую науку людей, характеров, положений и всех условий настоящего общественного строя, во всех возможных слоях. Цель же одна — наискорейшее и наивернейшее разрушение этого поганого строя.

§ 4. Он презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит во всех ее побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него все, что способствует торжеству революции.

Безнравственно и преступно все, что мешает ему.

§ 5. Революционер — человек обреченный. Беспощадный для государства и вообще для всего сословно-образованного общества, он и от них не должен ждать для себя никакой пощады. Между ними и им существует тайная или явная, но непрерывная и непримиримая война на жизнь и на смерть. Он каждый день должен быть готов к смерти. Он должен приучить себя выдерживать пытки.

§ 6. Суровый для себя, он должен быть суровым и для других. Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела. Для него существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение — успех революции. Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель — беспощадное разрушение. Стремясь хладнокровно и неутомимо к этой цели, он должен быть всегда готов и сам погибнуть и погубить своими руками все, что мешает ее достижению.

§ 7. Природа настоящего революционера исключает всякий романтизм, всякую чувствительность, восторженность и увлечение. Она исключает даже личную ненависть и мщение. Революционерная страсть, став в нем обыденностью, ежеминутностью, должна соединиться с холодным расчетом. Всегда и везде он должен быть не то, к чему его побуждают влечения личные, а то, что предписывает ему общий интерес революции.

Отношение революционера к товарищам по революции.

§ 8. Другом и милым человеком для революционера может быть только человек, заявивший себя на деле таким же революционерным делом, как и он сам. Мера дружбы, преданности и прочих обязанностей в отношении к такому товарищу определяется единственно степенью полезности в деле всеразрушительной практической революции.

§ 9. О солидарности революционеров и говорить нечего. В ней вся сила революционного дела. Товарищи-революционеры, стоящие на одинаковой степени революционного понимания и страсти, должны, по возможности, обсуждать все крупные дела вместе и решать их единодушно. В исполнении, таким образом, решенного плана, каждый должен рассчитывать, по возможности, на себя. В выполнении ряда разрушительных действий каждый должен делать сам и прибегать к совету и помощи товарищей только тогда, когда это для успеха необходимо.

§ 10. У каждого товарища должно быть под рукою несколько революционеров второго и третьего разрядов, то есть не совсем посвященных. На них он должен смотреть, как на часть общего революционного капитала, отданного в его распоряжение. Он должен экономически тратить свою часть капитала, стараясь всегда извлечь из него наибольшую пользу. На себя он смотрит, как на капитал, обреченный на трату для торжества революционного дела. Только как на такой капитал, которым он сам и один, без согласия всего товарищества вполне посвященных, распоряжаться не может.

§ 11. Когда товарищ попадает в беду, решая вопрос спасать его или нет, революционер должен соображаться не с какими-нибудь личными чувствами, но только с пользою революционного дела. Поэтому он должен взвесить пользу, приносимую товарищем — с одной стороны, а с другой — трату революционных сил, потребных на его избавление, и на которую сторону перетянет, так и должен решить.

Отношение революционера к обществу