Разведчик в Вечном городе. Операции КГБ в Италии - Леонид Колосов

– Вы верите в бессмертие души, Леонид?

– Я – коммунист, Мариэтта Сергеевна…

– Это ничего не значит. Возможно, в убитой вами собаке жила переселившаяся в нее душа какого-нибудь итальянского мореплавателя, который погиб во время кораблекрушения.

– Почему именно мореплавателя?

– Потому что Италия – морская страна. Так вот, мореплаватель, возможно, был нехорошим человеком, и ему не дали прежнюю земную оболочку.

– Вот видите, сделали мореплавателя собакой…

– Ничего не вижу. Убивать нельзя никого. Вот мне уже за семьдесят, но я не боюсь смерти, так как моя душа станет другой Мариэттой, ибо я всю жизнь творила только добро…

– Дай-то Бог!

В Турин мы приехали уже к вечеру, довольно подуставшие от слишком однообразной автострады и пережитых волнений. Итальянскую автомобильную столицу я знал хорошо, мы сразу же нашли очень приличный отель, против которого Мариэтта Сергеевна возражать не стала, ибо она уже знала, что за все заплатит редакция моей газеты.

Утром нас принял профессор Витторио Валетта, генеральный директор мощнейшего автомобильного концерна. Здесь я сделаю небольшое и отнюдь не лирическое отступление.

Шестидесятые годы в Италии были ознаменованы поисками новых путей во внутренней политике. Ими занялись прежде всего те круги итальянской буржуазии, которые были связаны с наиболее развивающимися отраслями промышленности, приносившими огромные сверхприбыли, что позволяло подкупить определенную часть трудящихся и профсоюзы. Не удивительно поэтому, что политическими новаторами от класса буржуазии выступили круги, группировавшиеся вокруг концерна „Фиат“, с одной стороны, и государственного нефтеметанового объединения „ЭНИ“ – с другой. Могу с уверенностью утверждать, что такие лица, как Витторио Валетта и президент „ЭНИ“ Энрико Маттеи, стали отцами новой политики итальянской буржуазии. А конкретную форму ей придали люди типа Фанфани, Моро, Румора, Андреотти, Коломбо, принадлежавшие к старому поколению политических деятелей страны, вовремя изменивших политическую ориентацию в свете новых требований народившегося монополистического капитала. Эта новая политика, получившая с 1962 года название „левого центра“, ибо означала собой союз христианских демократов с социалистами, социал-демократами и республиканцами, действительно была сдвигом влево…

Профессор Валетта узнал меня сразу: „А, дотторе, рад вас видеть. Что, переквалифицировались из коммерсанта в журналиста?“ Я не стал развивать тему о смене моей профессии и поспешил представить Мариэтту Сергеевну, подробно перечислив все ее титулы и звания, добавив, что она в данный момент является „самой известной советской писательницей“. Профессор церемонно поцеловал руку моей скандалезной бабке и предложил для начала объехать на открытой машине самые невралгические центры „Фиат“. В результате трехчасового путешествия вместе со специально выделенным гидом Мариэтта Сергеевна узнала, что „Фиат“ родился немного позже, чем она, – в 1899 году. Что ежегодно его заводы со 143 тысячами занятых выпускают полтора миллиона автомобилей, а сие составляет 80 процентов всего автомобильного производства Италии. Кроме того, Мариэтте Сергеевне стало известно, что „Фиат“ производит наиболее дешевые „народные“ автомашины, которые доступны по цене простому человеку, что фиатовские рабочие получают одну из самых высоких заработных плат в стране, что дети этих рабочих имеют бесплатные ясли и детские садики, а также семилетние школы, что наиболее талантливые ребята направляются на учебу в университеты и технические учебные заведения, в том числе и за рубеж на полном обеспечении концерна, а затем, окончив их, возвращаются на заводы концерна, занимая должности инженеров, бухгалтеров, специалистов по рекламе и так далее. „Да это же полный социализм!“ – воскликнула вконец ошарашенная писательница, но затем, подумав, добавила убежденно, обращаясь ко мне: „И все-таки ваш Валетта типичный эксплуататор!“

А затем был шикарный обед с „эксплуататором“, во время которого Мариэтта Сергеевна и генеральный директор „Фиат“ обнаружили, что оба прекрасно говорят по-немецки. Я-то знал, почему. Во время войны Валетта работал на немцев, выпуская для них и специальные автомобили, и другую оборонную технику. Ну, а Шагинян, как нам уже известно, окончила медицинский факультет в Германии. Короче говоря, мои услуги переводчика сразу же оказались ненужными. После обеда мы перешли в кабинет Валетты, где старики продолжали оживленно болтать по-немецки, а я, удобно пристроившись в старинном кресле, даже задремал. И вдруг мой блаженный покой нарушился басовитыми, почти мужскими рыданиями Мариэтты Сергеевны. Я открыл глаза. Писательница обнимала вышедшего из-за стола профессора Валетту, у которого из глаз тоже текли слезы.

– Что с вами, Мариэтта Сергеевна?

– Не суйте свой нос куда не надо, Леонид! Потом все расскажу. Это замечательный человек, замечательный! Как вы, журналист, могли пройти мимо такого исторического персонажа?

– Я всегда с большим уважением относился к профессору Витторио Валетте и его роли в становлении итальянского автомобилестроения.

– Помолчите уж лучше.

Я замолчал. Валетта вернулся за письменный стол, вынул из красивой рамки свою фотографию, сделал на ней теплую (я потом прочитал) надпись и отдал растроганной бабке. А потом нам вручили сувениры. Писательница получила большую картонную коробку, с содержимым которой она меня так и не познакомила, а я – маленькую коробочку, в которой находился изящный швейцарский будильник. Когда мы тронулись, Мариэтта Сергеевна поведала мне удивительную историю, которую я впервые рассказываю моим читателям.

Конец апреля 1945 года. Уже расстрелян Муссолини и вместе со своей любовницей Клареттой Петаччи повешен вверх ногами на железной балке одной из бензоколонок на площади Лорето в Милане. Освобожден партизанами и Турин, где арестованы некоторые инженеры с „Фиат“, в том числе и главный инженер Витторио Валетта, которые „сотрудничали с немецкими фашистами“. Итальянские товарищи быстренько приговаривают их к расстрелу. Но приговор должен утвердить кто-либо из руководства Сопротивления. Список, к счастью, попал в руки заместителя командующего корпусом добровольцев Освобождения Луиджи Лонго. „Вы что, совсем рехнулись? – грозно спросил товарищ Лонго у партизан. – А кто будет автомобили производить в послевоенной Италии? Разве можно уничтожать цвет инженерной мысли? Освободить немедленно инженера Валетту и иже с ним…“

Ты понимаешь, Леонид (бабка заметно помягчела ко мне и стала называть на „ты“), коммунист спас жизнь капиталисту, да еще пособнику гитлеровцев. Разве это не удивительнейший парадокс нашей жизни? И с тех пор они дружат между собой: генеральный директор „Фиат“ и генеральный секретарь итальянской компартии. И ты знаешь, но это страшный секрет, когда коммунистам бывает туго, Валетта помогает им деньгами. Вот молодец! Я просто влюбилась в этого человека. Ну и очерк я отгрохаю о нем и его концерне…

И отгрохала. Его, не посоветовавшись со мной, опубликовали „Известия“ в тот день, когда, по призыву Всеобщей итальянской конфедерации труда и коммунистов, по всей стране была объявлена всеобщая забастовка. Подключились к ней и фиатовцы. И вот тут-то к ним на митинг, как мне рассказывали позже, вышел профессор Витторио Валетта с газетой „Известия“ в руках. Он с выражением прочитал перевод статьи Мариэтты Шагинян о том, каким великолепным является концерн „Фиат“, какие изумительные на нем трудятся рабочие и инженеры и какие замечательные автомобили они выпускают. „У нас, вероятно, предстоят серьезные переговоры с советскими товарищами по поводу строительства в СССР автомобильного гиганта, – заявил в заключение генеральный директор, – а вы мне подкладываете такую свинью этой совершенно вам не нужной стачкой“. Сказал и ушел с митинга. И заработали конвейерные линии „Фиат“, и не получилось в Италии всеобщей забастовки. Об этом написали все итальянские газеты. А орган итальянской компартии газета „Упита“ поместила передовую статью за подписью члена ЦК компартии Джанкарло Пайетты, в которой выражалось удивление по поводу того, как может „Известия“ – правительственная газета – держать в Италии в качестве собственного корреспондента такого идиота, как Леонид Колосов, который не только ни хрена не смыслит в классовой борьбе, но и подыгрывает итальянскому монополистическому капиталу в лице эксплуататорского концерна „Фиат“. Затюканный партийными делами член ЦК не удосужился выяснить имени автора известной статьи и перепутал Мариэтту Шагинян с Леонидом Колосовым. Но наше посольство в Риме сработало молниеносно. Во всяком случае, утром в телефонной трубке зазвучал необычно сухой голос главного редактора, моего любимого Льва Николаевича.