Береговая стража - Далия Трускиновская

Рано утром по ту сторону забора появился человек в светлом тулупе, такой же шапке и с потайным фонарем, закутанным в полотенце. Этот человек медленно шел по пустынному пространству между участком, который занимал особняк Лисицыных, и рекой.

Он старательно изучал великолепные сугробы напротив забора. Каждое сомнительное пятно освещалось на краткий миг. Так была найдена веревочка. Потянув за нее, человек вытащил из снега стрелу. За углом его ждали санки, и он укатил.

Утром Лиза и ее супруг занялись каждый своим делом. Обсуждать при слугах историю с дансеркой они не стали – да и незачем. Супруг, Николай Петрович Лисицын, позавтракав, пошел в кабинет отвечать на письма и ждать поверенного – он впутался в заковыристый судебный процесс, отнимавший прорву времени и денег, из-за сомнительных прав на две деревеньки под Саратовом. Лиза приказала закладывать сани, чтобы, как было договорено, ехать по лавкам и к мужниной родне.

Идя к сеням, Лиза увидела склонившегося в поклоне Матвеича и улыбнулась. То, что Матвеич в доме, – хороший знак. Значит, дело, к которому наконец удалось приступить, продвигается, и он мужу принес новые сведения. Матвеич, правда, бескорыстием не мается, в его годы оно и смешно, однако лучше заплатить ему сто, двести, триста рублей – и потом получить многие тысячи. Если бы только можно было отдавать ему приказы напрямую, минуя тугодумную голову супруга… он догадлив, одна беда – слишком высоко ценит некую давнюю услугу…

Матвеич выпрямился, взоры встретились.

– Я к тебе благосклонна, – без слов сказала Лиза. – Ценю твое усердие. Потрудись – и я тебя не забуду…

– Уж не ты ли, добрая барыня, все это затеяла? – столь же безмолвно отвечал Матвеич. – Давно пора…

И пошел прочь – невысокий, коренастый, плешивый. Эта откровенная плешь, которую он даже не старался прикрыть, Лизу отчего-то беспокоила. Человек, пренебрегающий париком, в ее богатом доме был явно не ко двору. Да и держался уж больно по-хозяйски. С этим во благовременье придется что-то делать…

Чтица, небогатая и немолодая особа, лет двадцати восьми, из семьи вконец обрусевших французских дворян, взятая за знание языков, ждала Лизу в сенях, уже одетая, чтобы не получить выговора за нерасторопность. Третьей взяли с собой горничную девку Палашку – для услуг. Если бы ехали летом – то и болонку Колетту бы прихватили, и левретку Зизи. Но морозить собачек на петербуржском ветру хозяйка не пожелала.

Особняк Лисицыных стоял в хорошем месте, за Троицким храмом. Зимой оттуда было очень удобно добираться до Невского. А там и в мороз – гулянье, прекрасные экипажи, встречи и веселье в модных лавках, хоть весь день блистай и радуйся.

– А обедать поедем к сестрице Катерине Петровне, – сказала Лиза, выходя в сени. – Что, мамзель, не замерзнешь?

– Нельзя, сударыня, – отвечала чтица.

На крыльце Лиза встала, запрокинула голову, вдохнула полной грудью. Ей было хорошо. Все, чего она желала, давалось в руки – и новости были удачными, и ночь сложилась хорошо.

– Едем, мамзель!

Лиза любила эти зимние поездки – по прямой, не хуже Невского, Загородной улице можно было отлично разогнать санки. Именно с этой целью Лиза настояла, чтобы Николай Петрович самолично выбрал на конном заводе графа Орлова двух крупных рысаков отменной крови, по отцовской линии – от самого славного жеребца Сметанки, по материнской – от датских кобыл. Один из жеребцов светло-серый, другой – темно-серый в яблоках. Сейчас в санки заложили светлого, Желанного. Фролка сидел на облучке вполоборота, Лиза поймала его восхищенный взгляд, который сказал ей, что она сегодня дивно хороша и отменно одета.

До Невского было около трех верст, и Желанный пробежал это расстояние минут за десять. А там уж не побегаешь – то у Гостиного стой, то у всех модных лавок поочередно. Тем более что чуть ли не каждый день в Гостином новые прибавляются – он совсем недавно достроен.

Наконец, умаявшись и нагрузив Палашку свертками, Лиза велела ехать к Васильевым.

Екатерина Петровна, младшая сестра мужа, жила на Итальянской, нанимала там хорошую квартиру. Она загодя была предупреждена записочкой и ждала родственницу в малой гостиной. При ней была единственная дочка Марфинька, над которой мать прямо-таки трепетала. Марфиньке недавно исполнилось шестнадцать, и первые женихи уже появились в доме. Екатерина Петровна их привечала – она хотела успеть отдать дочку замуж.

Это была печальная история. И брат ее, муж Лизы, и старшая сестрица Марья Петровна, княгиня Ухтомская, были крепкого здоровья, а Екатерина Петровна уродилась хворенькой. Она рано и по любви вышла замуж за красавца офицера, но трое мальчиков, один за другим, умерли во младенчестве. Наконец доктор-немец, яростно махая у нее перед носом длинным перстом, запретил ей рожать. Она несколько месяцев сторонилась мужа, спала даже отдельно, и не выдержала – жалость ее одолела.

Так появилась на свет маленькая Марфинька. И ей-то удалось выжить.

Потом было много разных событий. Умер батюшка Петр Василь евич, по завещанию Екатерина Петровна получила куда менее старших братца и сестрицы, но довольно для безбедного жилья. Пять лет спустя приказала долго жить бабка ее мужа – и наследство оказалось неожиданно хорошим, так что Марфинька вмиг стала богатой невестой. Тут бы жить да жить – но муж поехал с приятелями зимой на охоту и там провалился под лед лесной реки. К Екатерине Петровне многие сватались, но она всем отвечала, что милый Ипполитушка ждет ее на том свете, обмануть его никак нельзя. И сама с удивительной регулярностью собиралась помирать – вот только дочка удерживала ее.

– Ну, недолго мне вас собой обременять, – сказала она Лизе, усадив невестку в гостиной. – Марфиньку замуж отдам – и в дорожку.

– Побойся Бога, – отвечала Лиза. – А внуков понянчить?

– Это уж без меня. Ночью сердце так билось, так билось, думала за попом посылать…

– За доктором Фалькенбергом тебе надо посылать и за лавровишневыми каплями! – сердито ответила Лиза. – Ты, Марфинька, будь умна и сразу шли за доктором, без промедления.

– Да, тетенька Лизавета Васильевна, – ответила тихая и застенчивая, подлинная девица на выданье, Марфинька.

Лиза глядела на нее с тайным неудовольствием – этой бы девчонке, по всем признакам, в колыбели помереть, а она, вишь, выросла и стала хороша, как святая у итальянских живописцев, – тонкая, белокожая, с длинной нежной шейкой, с круглым личиком, с нежным румянцем и губками бантиком. Ни белил, ни румян – все свое, не покупное.

Решив сегодня же вечером поговорить о Марфиньке с супругом, а он уж что-нибудь придумает, Лиза велела чтице развернуть свертки, показать покупки.

– А для тебя, голубушка, я конфектов накупила, и пастилы, и бисквитов, – сказала она Марфиньке. – Помню, в девках только ими и утешалась. Подружек назовешь, повеселишься.

– Не умеет она, – заметила Катерина Петровна. – И на Святках не гадала. Я уж ей говорю – одевайся потеплее, ступай ночью с девками снег полоть, женихов окликать, Кузьма с Данилой присмотрят, чтобы вас не обидели. Нет, какое там – сидела в комнате за книжкой. То ли в наше время!

Лиза не подала виду, что обижена. Катерина Петровна считала ее ровесницей на том основании, что Лиза – жена ее брата. А Катерине-то Петровне – все сорок пять! Хороша ровесница!

– А вот новинка, – сказала она. – Такое впервые вижу. Мамзель, где баночка?

На столик явилась коробка продолговатой формы, обтянутая голубым шелковым лоскутком, с ленточным бантиком.

– Бонбоньерка, а в ней – карамель! – объяснила Лиза. – Новомодное лакомство. Вы бы почаще выезжали, светики мои, на Невском каждый день что-то неслыханное.

– Да Марфиньке одно лишь малиновое варенье подавай! – Катерина Петровна засмеялась. – Для нее одной держим! И пирог печем, и в стакане с водой непременно ложка-другая размешана, и на калач или булку мажет. Так и сидит – в одной руке книжка, в другой булка с вареньем.

– А что женихи? Кто сватался?

– Не приведи Господь кто. Красовецкий!

– Матерь Божья! – Лиза ужаснулась неподдельно. – И у него достало наглости?! К благородной девице? Погоди – разве ж он не женат?

– Божится, что овдовел.

– Когда, как?.. Дожили – прощелыга, приказчик бывший, лезет из грязи в князи!

– Кто его знает, как. Приехал, цветы привез, еле в креслах поместился. Ступай прочь, Марфинька, – велела Катерина Петровна дочке. – Поди, поди! Потом спустишься в столовую!

Дочь встала, присела перед Лизой и с самым скромным видом, даже не подумав возражать, удалилась.

– Ангела мне Бог послал, – сказала Катерина Петровна. – Ну вот, ушла. Я его, старого черта, спрашиваю – уж не от своей ли дансерки он ко мне жаловать изволит? Весь Петербург знает – он Платову содержит. А он мне – дансерку брошу и от прежних шалостей отстану, коли отдадите девицу.

– Сие даже забавно! Ничего, сестрица, дурак сватается – умному путь кажет! А нет ли у Марфиньки кого на примете?