До новой встречи - Василий Николаевич Кукушкин

завод дал училищу заказ изготовить партию соединительных валиков. Антон видел образец этой детали у военпреда. Красивая, на концах резьба, в середине выемка для шпонки. Вот удивится мастер, когда Антон положит на стол еще тепленькую деталь и скажет: «Да уж, Евгений Владимирович, мало у меня задатков токаря-универсала». Мастер шутливо погрозит пальцем, а начальству будет показывать: «Полюбуйтесь, Антонова работа».

Антон взял у военпреда валик. Он уже видел на тумбочке десятки других таких валиков, и военпредовский образец можно было отличить только по опознавательному знаку.

Но то, что поначалу казалось простым, на деле получалось сложным. Антон сбегал в соседнюю мастерскую, там работали ученики второго года обучения. Посмотрел, как они нарезают резьбу, и ничего хитрого не обнаружил. Разве он не сумеет подвести резец к металлу, а дальше — сущий пустяк: нужно дать одновременно вращение детали и продольное перемещение резцу. Пожалуйста, готова винтовая линия, стоит сделать еще заход, и готова канавка…

Чтобы мастер подольше не заглядывал к его рабочему месту, Антон сам подозвал Евгения Владимировича и похвастал:

— На два треугольника чистоту даю.

Евгений Владимирович ладонью провел по валику. Антон прав. Поверхность на заготовке получилась чистая, и размеры точны. Не подозревая о хитрости, Евгений Владимирович направился в другой конец мастерской. Антон зажал заготовку, проверил на глазок, не бьет ли. Показалось, что прибором лучше не выверишь, торопливо закрепил резец, включил привод. Риска получилась винтовая, но пьяная, рваная и шла в правом направлении. «Это с непривычки, — подумал Антон, — придется повторить». Он снял испорченную заготовку, бросил в противень и прикрыл сверху стружкой. Установил вторую деталь, и снова неточная риска. Решил, что при повторном проходе сумеет выправить резьбу, однако резец упрямо двигался по заданному направлению.

Неудачи озлобили Антона. Теперь он уже не боялся ни мастера, ни ответственности и не прятал загубленные детали. Когда он взял седьмую заготовку, то почувствовал, что кто-то стоит за его спиной.

Лицо у Евгения Владимировича было усталое, но не сердитое, только у рта появилась глубокая складка. В темных стеклах очков Антон увидел себя — растрепанного, грязного, обозленного.

— Хочешь быть токарем-универсалом, а поступаешь как мальчишка, — сказал Евгений Владимирович, и совсем тихо добавил: — Чтобы нарезать однозаходную резьбу, и то нужно уметь подобрать набор шестерен, а на валике резьба-то какая, посмотри лучше, резьба-то левая…

Утром Антон держал ответ за свой поступок. Приведя группу в мастерскую, Евгений Владимирович не распустил ее по рабочим местам, а подвел к станку Антона. На тумбочке лежало шесть загубленных валиков.

— Три аппарата завод недодал военно-морскому флоту, — спокойно начал Евгений Владимирович. — И виноват в этом ваш товарищ Антон Мураш. За самовольство ставлю на вид. Стоимость испорченных заготовок — сорок четыре рубля шестьдесят три копейки — бухгалтерия удержит с первого его заработка.

Антон не понимал — Николай Федорович говорил, что обучить ученика стоит семнадцать тысяч рублей, а Евгений Владимирович трясется над копейками. Антон с готовностью расписался в акте. Темные стекла очков скрыли загадочный огонек в глазах Евгения Владимировича. Акт забыт не будет, и, конечно, Антон горько пожалеет о своем поступке.

13

Сквозь дремоту Антон слышал, как Анатолий вернулся из театра, присел на кровать брата, шепотом рассказывал, что какой-то подросток ночует в парке… Так он и уснул под этот шепот, и вдруг сразу проснулся, точно от толчка.

У окна, освещенного лунным светом, стоял младший Ростов — босой, в нижнем белье.

— Замерзнет парнишка, пятнадцать градусов на улице!

Закутавшись в одеяло, Антон подошел к окну. В эту лунную ночь старинный парк был особенно красив. На дорожках сталкивались причудливые тени можжевельника, ивняка, акаций. Яркие блестки светились на заснеженных деревьях. Ледяная горка казалась замерзшей стеклянной лавой, падающей в темную пропасть.

Антон вгляделся. Действительно, на скамейке лежало что-то темное.

— Кто тебе, браток, телеграфировал, что это парнишка? — спросил Антон, плотней кутаясь в одеяло. — Может, сторож тулуп забыл?

— Мальчишка, — горячо уверял Анатолий, — пробовал его разбудить — злой, обещал дать в зубы.

— А твоя какая забота? Не понимает, что ему желают добра, пусть мерзнет, — сказал Антон, проворно забираясь в постель.

Однако он не мог заснуть. Вспомнил про свои блуждания, вспомнил ночевки в подвалах, в парадных у батарей парового отопления, вспомнил, как ночью дворники выгоняли на мороз. Он закрывал глаза, а видел скамейку в парке. Может быть, у паренька разбомбили дом? Видать, он не из безнадзорных, не знает, что в мороз нужно ходить и ходить, а не валяться по скамейкам, иначе конец. Антон приподнял голову.

— Анатолий!

— Я.

— Не спишь?

— Раз отвечаю, выходит, что не сплю.

— Сбегаем в парк, пожалуй, и верно, замерзнет.

Чтобы незаметно уйти из общежития, Антом и Анатолий вынесли одежду на черную лестницу и там оделись. Назад вернулись через четверть часа. Анатолий пожаловался дежурному на горло и услал его вниз за стрептоцидом. Выйди ремесленники часом позже, замерз бы парнишка. Антон втащил подростка в спальню, положил прямо на пол к батарее парового отопления. Паренек так окоченел, что не ощущал тепла, не хотел скидывать меховые рукавицы. Он рассердился, полез было драться, когда Антон силой стащил с него полушубок.

Проснулись и остальные ребята. Сонные, не понимая еще в чем дело, они теснились к Антону. Незнакомый паренек немного отогрелся, исчезла с лица угрюмость. Про свое житье он рассказывал не по летам солидно, явно кому-то подражая. Звали подростка Иван Лосев. Родился он под Новгородом. История его несчастий была обычной в те годы на земле, оккупированной немцами. Ночью гитлеровцы подожгли родную деревню Лосева, часть жителей погибла в огне, другая — от пуль. Ивана нашли в придорожной канаве партизаны и взяли к себе в отряд. Полгода он прослужил разведчиком. Приехал в Ленинград учиться, хочет быть токарем, а в училище до осени не берут. Родных в городе нет, ну и начал скитаться.

Лосев обогрелся, но ребятам жаль было выгонять его на мороз. Сказать «уходи» — жалко, оставить — потом могут быть неприятности. Вот положение! Кого спросить? Андрей Матвеевич как назло ночевал в эту ночь дома, а директор уехал в Москву, Максима же Ильича ребята побаивались — вдруг у него плохое настроение. Они-то останутся в тепле, а мальчишке придется провести ночь на улице.

Жалел паренька и Вадим, но он был более недоверчив:

— Общежитие — не проходной двор, — шепотом сказал он Антону. — Оставить незнакомого человека на