Бортжурнал N 57-22-10 - Игорь Фролов

— Это точно, — согласился правый. — А если прямо в лобовое остекление влетает глупый орел, то борттехник с проломленной грудной клеткой валяется в грузовой кабине. Да и в случае покидания вертолета мы с тобой выбрасываемся через свои блистера, а борттехнику нужно ждать своей очереди или бежать в салон к двери.

— В любом случае не успевает, — кивнул командир. — Наверное, поэтому потери среди борттехников намного выше, чем у других категорий летно-подъемного состава…

— Ну, все, командир, — сказал борттехник. — Останови, я прямо здесь выйду.

И все трое засмеялись.

Через неделю непрерывных полетов жизнь на войне вошла в свою колею. Уже не болела голова от посадок в стиле "кленовый лист", когда вертолет просто падает по спирали со скоростью 30 м/с, уши закладывает, а при их продувании (зажав пальцами нос) воздух сквозит из уголков глаз…

Личный состав из палаток переехал в модули. В комнатах гнездилось по пять-семь человек, старые помятые кондеры работали в основном в режиме вентиляции, гоня с улицы пыльный воздух. Но главной проблемой стали клопы — как и любая насекомая живность в этой местности (например, десятисантиметровые кузнечики) клопы были огромны. Насосавшись крови, клоп раздувался в лепешку диаметром с двухкопеечную монету. Ворочаясь в кровати, спящий вертолетчик давил насекомых, и утром, расчесывая укусы, с изумлением рассматривал на простыне бурые — уже величиной с пятак — кляксы. Возникла проблема частой смены постельного белья — спать на заскорузлых, хрустящих простынях было не очень приятно. Единственная стиральная машина не справлялась, стирали в больших армейских термосах для пищи. Эта процедура утомляла, да и в умывальной комнате на всех желающих не хватало места.

И вот под самый Новый год борттехнику Ф. повезло. С утра борт № 10 загрузили под потолок разнообразным имуществом — теплыми бушлатами, коробками с тушенкой, консервированной картошкой, сухпаями, — но главной ценностью были тугие тюки с новым хрустящим постельным бельем. Все это добро в сопровождении двух пехотных офицеров вертолеты должны были забросить на высокогорный блок-пост.

Добра здесь было на три блок-поста. Борттехник уже знал, что часть имущества вернется с тем же бортом назад и пропадет в недрах войны, направленное куда надо умелыми руками вещевиков. Поэтому ни один борттехник не упустит шанс, везя уже наполовину украденный груз, кинуть на створки ящичек тушенки или того же сухпая.

Но теперь ему был нужен всего один тюк постельного белья. При торопливой разгрузке считать никто не будет, а если и спохватятся, то тюк сам закатился за шторку.

Но вылета все не давали. Близился обед. Борттехник начал чувствовать неладное. И предчувствия его не обманули. Прибежал инженер, приказал разгружать борт — срочно нужно досмотреть караван, только что обнаруженный воздушной разведкой. Барахло подождет. Инженер пригнал с собой двух солдат и лейтенанта М., с которым лейтенант Ф. не только делил в первый месяц борт № 10, но и койки их стояли голова к голове.

Быстро разгрузили борт, складывая имущество в кучу прямо на стоянке возле контейнера. Досмотровый взвод уже пылил к вертолету. Борттехник, увидев, что двое солдат-помощников с голодными глазами стоят возле кучи и уходить явно не собираются, прогнал их.

— Слушай, Феликс, — сказал он лейтенанту М. — Мы сейчас улетим, и ты провернешь полезную операцию. Возьмешь один тюк с постельным бельем и незаметно сунешь его в контейнер. Если пехотинцы при погрузке спросят тебя, что и где, все вали на меня, — улетел, мол, не знаю, не ведаю. Потом отнесешь в комнату. Представляешь, теперь мы на весь год обеспечены чистыми простынями, а грязные будем на тряпки рвать.

Лейтенант М. молча выслушал и кивнул. Борттехник Ф. улетел на караван в хорошем настроении, предвкушая вечернюю баню, и сон на свежей простыне.

Когда пара вернулась, вещей на стоянке уже не было, лейтенанта М., естественно тоже. Борттехник Ф. заглянул в контейнер — тюк там не наблюдался. "Уже унес в модуль", — подумал лейтенант Ф. и, улыбаясь, пошел домой.

— Ну, где? — спросил он, входя в комнату, у лежащего на кровати лейтенанта М.

— В Караганде! — злобно ответил лейтенант М. — Ничего не получилось.

— Что, застукали, что ли?

— Да при чем тут это! — махнул рукой лейтенант М. — Ну не смог я, понимаешь, солдатиков сграбить!

…Тут в комнату вошел лейтенант Л., который вместе с лейтенантом Ф. летал на караван ведомым.

— Что такие грустные, дурики? — весело спросил он.

Лейтенант Ф. рассказал коротко и возмущенно о том, как они лишились новых простыней. Лейтенант М. лежал на кровати и молча смотрел в потолок.

— Подумаешь, херня какая, — сказал лейтенант Л. — Я сегодня нашел и потерял намного больше. На этом сраном караване, между прочим…

…На караван они вышли быстро — выпали из ущелья прямо на караванный хвост.

— Останови его, — сказал командир борттехнику Ф.

Борттехник положил длинную очередь вдоль каравана. Погонщики засуетились, верблюды, наталкиваясь друг на друга, останавливались.

Ведущий сел. Пока досмотровый взвод выгружался, караван снова колыхнулся и двинулся огромной гусеницей.

— Ну, что за еб твою мать, — сказал командир. — Успокой ты их!

Борттехник Ф. снова дал очередь — так близко к каравану, что пыль от пулевых фонтанчиков брызнула на штаны погонщиков. Караван замер, переминаясь. На него накинулись солдаты — ощупывали людей, стоявших с задранными руками, били прикладами по тюкам.

Ведомый, барражирующий над ними, сказал:

— Там в ущелье мешочек валяется, — что-то скинули бородатые. Присяду, посмотрю?

— Только осторожненько и быстро…

Ведомый присел недалеко от мешка, одиноко лежавшего в пыли. Борттехник лейтенант Л., прихватив автомат, побежал к мешку.

— Бегу, и думаю, — рассказывает лейтенант Л., - а чего это я бегу, мало ли что там? Останавливаюсь, поднимаю автомат, прицеливаюсь метров с пяти, нажимаю на спуск. И вот, когда пули уже отправились в полет, до меня доходит, какой я идиот! А что если в мешке мины? Не зря же скинули! Это конец! — пронеслось в голове. Пули вошли, что-то звякнуло, жизнь перед глазами понеслась. Стою — даже упасть не догадался. Тишина — в смысле, даже винтов не слышу. Но время идет, мешок лежит, я жив. Подхожу, развязываю, а там — чайники! Пять маленьких металлических чайников, три пробиты моими пулями. Покопался еще, достаю сверток, раскрываю, а в нем — ох, до сих пор сердце екает! — толстая пачка долларов!!! Я сразу вспомнил того бубнового туза в Чирчике — сбылось, думаю! Сунул сверток в карман, и назад. Доложил: так и так, одни чайники. Вы как раз караван шмонать закончили. Взлетели и домой. Летим, а я пачку в кармане щупаю, ликую — ну не меньше десяти тысяч! Начал думать: везти их в Союз контрабандой, или на чеки менять? Всю дальнейшую жизнь распланировал. Правда, очко играть стало — сейчас, думаю, на гребне удачи и завалят — недаром же туз бубен выскочил на вопрос — собьют ли меня? А тут все сошлось. Вот я перепарашился, пока назад перли. Прилетели, еле дождался, когда летчики ушли. Достаю, разворачиваю трясущимися руками, и вижу: стопка зеленых листков, в формате стодолларовых купюр — один к одному, но с арабскими письменами, да еще сшиты по одному торцу — молитвенник! Как я там проглядел? Уж лучше бы пару целых чайников взял — две тысячи афошек![11] А вы тут по каким-то простыням грустите…

— Значит, тебе сегодня досталось Слово Божие, — сказал лейтенант Ф. — Покажи хоть, как оно здесь выглядит.

— Да выкинул я его нахуй, это слово, — махнул рукой лейтенант Л. — В окоп с гильзами.

— Ну и зря! — вдруг вскочил лейтенант М. — Как мусульманин должен заявить, что здесь мы находимся на территории Аллаха. И если он посылает тебе свое Слово, а ты его выкидываешь, то тебе, — переходя на крик, закончил Феликс, — действительно пиз-дец!

— А туз бубен — не обязательно деньги, — добавил лейтенант Ф. — Это — ценные бумаги вообще…

Лейтенант Л. растерянно перевел взгляд с одного на другого, хлопнул себя по лбу, и, пробормотав "вот блин!", выбежал из комнаты.

15 января 1987 года. На утреннем построении до личного состава было доведено, что в ДРА объявлена политика национального примирения.

— С сегодняшнего дня война окончена, — сказал замполит (в строю прокатился смешок). И нечего смеяться — устанавливается перемирие, а это означает, что мы зачехляем стволы. Плановые задания выполнять продолжаем, но первыми огня не открывать. (Строй возмущенно загудел). И нечего возмущаться — это приказ командующего армией!

Борт № 10 был запланирован на ПСО (поисково-спасательное обеспечение, иными словами — прикрытие истребителей-бомбардировщиков, на тот случай, если их собьют). По вчерашнему плану пара «свистков» должна была отработать бомбами по обнаруженному складу боеприпасов, но сегодня, в связи с внезапным перемирием, она была переориентирована на воздушную разведку.