Бортжурнал N 57-22-10 - Игорь Фролов

— Мы подумали, что вам подарить, — краснея, сказала она, — и вот…

— Спасибо, — сказал борттехник. — Это мой любимый оратор.

После того, как диверсантки уехали, начался разбор полетов.

— Ну-с, что у нас случилось? — спросил командир. — Почему сработал аварийный сброс блистера?

Он показал на красную ручку, которая болталась на разорванной контровке.

— Потому что борттехник у нас — распиздяй, — сказал правак. — Ручка была не законтрена.

— Распиздяй вовсе не борттехник, а правый летчик лейтенант С. - сказал борттехник. — И доказать это легко. Первое — контровка, как мы видим, порвана, но слом свежий. Значит, сорвано недавно. Второе — полчаса назад лейтенант С., влекомый преступным чувством к несовершеннолетней парашютистке, выбросился из окна. Во время эвакуации — обрати внимание, командир, — лейтенант С. был в шлемофоне, и шишаком этого самого шлемофона — как лось рогами — он сбил ручку и сорвал контровку. Когда он дернул блистер, ручка соскочила с упоров. Поэтому мы поимели то, что поимели.

— Не верь ему, командир, — взвизгнул правак. — Этот Цицерон от чего хочешь отпиздится!

— Ладно, — сказал командир. — Кончай ругаться. Баба на борту — всегда предпосылка. Давайте блистер на место ставить.

В сентябре 1987 года борттехник Ф. заменился из Афганистана. Он отгулял отпуск и вернулся в Магдагачи дожидаться приказа на увольнение. Из отпуска он опоздал (принял транзитную дату вылета из Новосибирска за дату вылета из Уфы), его друзья уже уволились в запас и отбыли по домам.

Старший лейтенант Ф. живет в том же офицерском общежитие, что и до Афганистана, но в угловой комнате на втором этаже. Стоит ноябрь. Уже выпал снег, в батареях комнаты — воздушная пробка, и тепло не доходит до старшего лейтенанта. Поэтому он живет в четырехместных апартаментах один и, несмотря на предложения, переселяться не собирается. Никого из его эскадрильи в Магдагачах пока нет — они заменились в октябре, и еще отгуливают свои отпуска. Поэтому старший лейтенант на службу не ходит, — лишь раз в неделю он наведывается в штаб — узнать, нет ли приказа из Хабаровска на увольнение.

Каждый день после обеда он идет на железнодорожный вокзал к газетному киоску и покупает свежую прессу — киоскерша даже оставляет ему «Огонек» (перестройка в разгаре). Вернувшись в свою холодную комнату, он заваривает чай, пьет, курит и читает. Вечером, когда все прочитано, он идет на ужин, возвращается, заваривает чай, пьет, курит, и, набросив на плечи и на колени по одеялу, пишет что-то в блокноте с твердой синей обложкой.

Окна искрятся льдом. Иногда в общежитии отключают воду, и тогда можно наскрести ложкой с форточки пушистой изморози и заварить на талой воде (ровно стакан) чаю, пахнущего сигаретным дымом. Иногда в нижнем поселке отключают свет. В местных магазинах почему-то нет свечей, поэтому в такие вечера старший лейтенант читает и пишет при свете негасимых фонарей за окном.

За стенкой — комната дежурных по общежитию. Одна из них — рыжая, с наглыми глазами, нравится старшему лейтенанту. Иногда, в ее дежурство, по ночам он слышит, как за стеной ритмично скрипит кровать. Утром, встречаясь в коридоре, они с понимающей улыбкой смотрят друг на друга. Старший лейтенант готов к контакту, но его сдерживает одно обстоятельство. Он не может сходить в магдагачинскую баню, боясь, что украдут его летную шевретовую куртку (раньше ходили в баню группой, и один всегда был рядом с одеждой). Старший лейтенант одет в джинсы и вареную рубашку, приобретенные в Афганистане, рубашка, по-видимому, крашена чернилами, поэтому торс старшего лейтенанта до самого горла имеет страшный мышиный цвет — тот же цвет имеет простыня, на которой он спит.

Но, в общем, ему тепло, уютно и по-хорошему одиноко. Так он проживет целый месяц.

Однажды вечером, когда старший лейтенант, заварив чаю, приготовился писать, в дверь постучали, и в комнату вошел незнакомый авиалейтенант в заснеженной шинели.

— Здравствуйте, я — истребитель с Возжаевки, — сказал он. — Только сегодня приехал, ищу, где переночевать.

Старший лейтенант Ф. посоветовал ему идти к дежурной и проситься в нормальную теплую комнату.

— Я сам тут временно сижу, — сказал старший лейтенант. — Жду отпуска после Афгана.

— А вы вертолетчик? — спросил лейтенант.

— Вертолетчик, — сказал старший лейтенант, и непринужденно добавил: — Пока на правой чашке, но после отпуска пересяду на левую.

— И как — трудно на вертолете летать?

— Да что тут трудного, — удивился старший лейтенант Ф. — Шаг-газ на себя, ручку вперед и пошел педалировать! Ну, есть, конечно, своя специфика — в чем-то и труднее, чем на самолете.

И старшего лейтенанта понесло. Он вкратце обрисовал специфику управления вертолетом, потом перекинулся на воспоминания об Афганистане, о боях-пожарищах, о том, как заходишь на боевой, делаешь горку, отдаешь ручку вперед, жмешь на гашетку, уходишь от собственных осколков — плотно работали, брат, в ближнем бою, почти врукопашную, — как мостишь машину на какое-нибудь "орлиное гнездо" на четырех тысячах, притирая одним колесом к краю площадки, как, перегруженный, срываешься в пропасть, и переводишь падение в полет…

Истребитель слушал, открыв рот, глаза его блестели.

— Да, — сказал он, — Это поинтереснее, чем на истребителе будет. Мне надо у вас еще многое узнать. Вот, например, — какая у вас ширина полосы?

— Да зачем тебе наша ширина полосы? — засмеялся борттехник Ф. — Нормальная полоса, широкая — никто еще не промахивался.

Но лейтенант продолжал допрос. Он интересовался допусками и минимумами, о которых борттехник Ф. только слышал от летчиков, но никогда не стремился узнать подробности.

— Да ты, брат, не шпион ли, часом? Не Беленко твоя фамилия? — сказал борттехник. — Зачем тебе, истребителю, вся эта вертолетная кухня?

— Да, понимаете, я ведь с истребителей по здоровью списан — буду у вас летать, на вертолетах. Вы мне расскажите…

— Стоп, — сказал борттехник, скучнея на глазах. — Успеешь еще. Сейчас тебе надо дежурную найти, а то не устроишься. У меня нельзя — я один под всеми одеялами сплю, так что тебе не достанется. Знаешь, ты иди, как-нибудь поговорим еще…

Лейтенант ушел. Старший лейтенант остался в своей холодной комнате, Он посмеялся над своим случайным враньем (думал ведь — истребитель проездом), и забыл о лейтенанте.

На следующее утро, войдя в столовую, он поднял руку, приветствуя молодых борттехников за дальним столиком, и увидел, что с ними сидит вчерашний лейтенант. Судя по глазам лейтенанта, он уже знал от соседей по столу, кто живет в угловой комнате. Истребитель смотрел на борттехника Ф. испуганно и одновременно удивленно — как грузины на Остапа. Взгляд его, казалось, спрашивал: но зачем, за что? Старший лейтенант Ф. пожал плечами, подмигнул лейтенанту, и, сел к нему спиной.

Когда старший лейтенант Ф., получив приказ на увольнение, подписывал обходной лист, случилась неприятность. Он не смог получить подпись начальника службы ГСМ. Еще в самом начале его летной карьеры молодого лейтенанта пригласила в гости одна прапорщица, служившая на горюче-смазочной ниве. Все бы ничего, но двухметровая и совсем не тонкая служивая девушка не очень приглянулась хрупкому лейтенанту. Он тактично избежал свидания, сославшись на то, что заступает в наряд. Приглашение повторилось еще несколько раз, пока, наконец, жаждущая общения не поняла, что лейтенант ушел в глубокий отказ. Притязания прекратились.

Однажды вертолет борттехника Ф. был откомандирован в Шимановск на тушение лесных пожаров. Летали много — лили воду, высаживали на горящий торфяник пожарников. Возвращались на аэродром насквозь продымленные, с закопченными днищем и боками, с застрявшими в стойках шасси обгорелыми кедровыми ветками. Когда работа закончилась, борттехник Ф. вручил водителю ТЗ свой командировочный талон, вписав в него 100 тонн керосина — столько они сожгли за время командировки. В спешке борттехник забыл оставить себе отрывную часть талона для отчета в родном полку.

И вот теперь, зайдя в кабинет за подписью, он увидел обиженную им прапорщицу, которая, покопавшись в бумагах, злорадно сказала:

— Подписать не могу. Вы должны армии сто тонн керосина, товарищ старший лейтенант. Откуда я знаю, может быть, вы этот керосин налево загнали. Езжайте в Шимановск, ищите отрывной корешок талона — или платите. Расплачивайся, старлей! — и Брунгильда мстительно захохотала.

Старший лейтенант, посмотрев в глаза ГСМщицы, понял, что проиграл. Со словами "я поехал в Шимановск", он вышел из кабинета. Достал из кармана ручку, положил «бегунок» на подоконник в коридоре, и нарисовал в нем что-то похожее на подпись.

Он благополучно уволился в запас. Но еще несколько лет после армии бывшему борттехнику Ф. в кошмарных снах приходил счет за призрачные сто тонн керосина.