Герой по вызову - Лоуренс Блок

— Все говорят, что Леону можно доверять, — спокойно сказал тот.

Я промолчал.

— Хотя пятьсот долларов немаленькая сумма, — задумчиво продолжал водитель. — Что-то около двух с половиной тысяч франков, да?

Я мрачно согласился.

— Не стоит доверять отару овец стае голодных собак!

Я не стал возражать.

— Остается одно: сидеть и ждать, — резюмировал французский мудрец.

Леон вернулся к рассвету с бельгийским паспортом на имя Поля Морнэ. Месье Морнэ, пятидесяти трех лет, имел рост сто шестьдесят пять сантиметров и весил девяносто семь килограммов, причем мне пришлось все эти сантиметры и килограммы перевести в футы, дюймы и фунты, чтобы понять, насколько разительно не похожи друг на друга были мы с месье Морнэ. Несовпадение его фотографии и моей внешности оказалось столь же разительным. У него было кругленькое лицо, плешивая голова и крошечные усики, и он скорее смахивал на поросенка Ниф-Нифа, чем на Эвана Таннера.

— Зато ксива настоящая, — уверил меня Леон.

— А месье Морнэ?

— Месье Морнэ вчера вечером решил порезвиться в койке с самой заводной девчонкой на Монмартре.

— Судя по этой фотке, он из койки отправится прямиком в гроб, — заметил я.

— То-то и оно! — кивнул Леон. — Он испытал летальный оргазм. Что ж, толстые коротышки всегда кончают до смешного нелепо. Вот каким образом его паспорт и попал на черный рынок. Зато можно быть уверенным, что месье Морнэ не заявит в полицию о пропаже.

— Уж если суждено умереть, нет смерти милее, чем эта! — выдал очередной афоризм мой шофер.

А в машине он добавил:

— Вынужден извиниться за Леона. Я-то думал, ему можно доверять.

— Что такое? — не пронял я. — Он же достал паспорт.

— Если он заплатил за этот паспорт больше, чем тысячу франков, то тогда я внебрачный сын Даймлера-Бенца и румынской королевы. За две с половиной куска можно раздобыть чистый британский или американский паспорт, а не потрепанную бельгийскую хреновину, с которой хлопот потом не оберешься. Понятно, что Леон не будет работать себе в убыток, но это уж форменный грабеж.

— Я думал, он вообще не вернется.

— Ну ты даешь! — обиделся мой шофер. — Я же тебе сказал, что ему можно доверять.

Моему парикмахеру я тоже мог доверять. Среди белогвардейцев, бежавших когда-то из России в Париж, он один из немногих, кто не настаивает, что до революции был великим князем. Он говорит, что был парикмахером, да так парикмахером и остался. Его мастерство, правда, со временем несколько поблекло из-за появившейся дрожи в старческих пальцах. Он проницательно заметил, что было бы разумнее подкорректировать не меня, а фотографию в паспорте. Но все же он взялся за дело и побрил меня, оставив на верхней губе щеточку для придания мне сходства с месье Морнэ и с помощью карандаша для подводки бровей придал усикам более отчетливые очертания. Он зачернил мои волосы и даже предложил выбрить на темени залысины, но в итоге мы решили, что бритая голова совсем не похожа на лысую, поэтому вместо того, чтобы лишить себя немного волос, я пририсовал их на плешь месье Морнэ.

Больше изменить свою внешность я навряд ли мог. Мастеровитые изготовители паспортов, вооруженные необходимыми инструментами и многолетним опытом, способны творить чудеса. Я знаю двух таких виртуозов — одного в Афинах, а другого на Манхэттене, но в Париже у меня не было ни возможности, ни времени кого-то искать. Эти художники-паспортисты играючи исправили бы и рост, и вес месье Морнэ, так чтобы его приметы соответствовали моим физическим данным*. Теперь же мне приходилось уповать на вероятность того, что задерганный инспектор службы пограничного контроля не станет долго изучать фотографию в паспорте и сверять ее с моей физиономией.

Поздно вечером того же дня я покинул Париж. Другой алжирский репатриант, но в том же «ситроене», довез меня до аэропорта Орли. На мне был недорогой неброский костюм, чей жуткий покрой подтвердил для меня правоту европейцев, которые предпочитают шить на заказ или подгонять одежду строго по мерке. Тем не менее, даже этот мешковатый костюм оказался куда удачнее для моей новой роли, нежели рабочая одежда сборщика яблок, которую я тоже прихватил с собой в чемоданчике из кожзаменителя…

Я вылетел рейсом на Цюрих через Женеву и на следующее утро пошел в цюрихский «Банк Лье», где у меня открыт номерной счет для валюты, которую я не имею возможности ввезти легально в Штаты. Я проверил текущий баланс и выяснил, что на счету имеется пятнадцать тысяч швейцарских франков, что соответствовало трем с половиной тысячам долларов США.

Я попросил клерка еще раз проверить баланс, и он подтвердил мне ту же самую сумму. Трудно было поверить, что я потратил так много за такой короткий срок. В мире существует масса движений за свободу и независимость, которым я оказываю посильную материальную поддержку, и создавалось впечатление, что я поддерживаю их с куда большим рвением, чем следовало.

— Мне казалось, остаток должно быть больше, — пробормотал я.

— Если месье желает получить полный финансовый отчет…

— Да нет, не стоит, — поспешил я с ответом. — Я вам верю…

Но моя интонация была видимо, не вполне убедительной, так как клерк скроил страдальческое лицо.

— То есть я хочу сказать, что я, должно быть, забыл, когда снял крупную сумму. В этом все дело…

— Ну конечно, — произнес клерк с сомнением.

— Вот подзаработаю, и надо будет доложить… Как только я найду Федру и вернусь из Аф… — только тут я понял, что болтаю лишнее, — оттуда, куда я собираюсь, — закончил я.

Мне не хотелось закрывать этот счет. Я снял три тысячи долларов, оставив на счету такую маленькую сумму, что банк согласился продолжать меня обслуживать исключительно из принципа noblesse oblige. Потом я обменял небольшую сумму в долларах на швейцарские франки и британские фунты и на всякий случай приобрел на пару сотен долларов золотых украшений в оптовой ювелирной лавке на Хиршенграбен.

Время я убил в кинотеатре. Только уже усевшись в зрительном зале, я понял, что попал на фильм, который мне довелось посмотреть в Портсмуте, тот, про великое ограбление поезда, дублированный на немецкий. Но конец был тот же самый. Этот чертов Скотланд-Ярд всех повязал.

Я поймал такси и поехал в аэропорт. Я не мог полететь домой в Нью-Йорк, как и в Англию, как и в Кабул, где русские шпионы порвали бы меня на бефстроганов. В Индию и Пакистан я отправиться тоже не мог, из-за дороговизны авиабилета: ведь я располагал суммой в три тысячи долларов, которых должно было хватить на выкуп Федры. Не мог я лететь и в Иран, потом что рейсы в Тегеран были с посадкой в Афинах или Стамбуле, где я считался нежелательным иностранцем по политическим соображениям. Возможно, я мог бы добраться до Багдада, но я не знал наверняка, насколько серьезно иракцы относятся к моим связям с курдскими повстанцами. Еще, вероятно, можно было бы улететь в Амман, но вдруг иорданцам известно, что я являюсь членом организации Звезды Давида?

Я ощущал себя безродным космополитом, а равно бомжом, беженцем, перемещенным лицом, инородцем…

Короче говоря, я вылетел в Тель-Авив.

Глава 7

У туристов, въезжающих в Израиль, паспорта проверяют с особым тщанием. И багаж тоже изучается весьма придирчиво. Я понятия не имел, делается ли это просто по долгу службы или служба безопасности получает наводку на каких-то злоумышленников, но мне было совершенно ясно, что бельгийский паспорт месье Поля Морнэ в любом случае не станет для меня пропуском в землю обетованную.

Посему Поль Морнэ вышел из очереди туристов и встал в другую очередь, примкнув к лицам, собирающимся переехать в Израиль на постоянное жительство, а в этой очереди паспорта не подвергали слишком суровой проверке. На чистом иврите я сообщил инспектору, что сим осуществляю мечту всей своей жизни вернуться на историческую родину моих предков. На не менее чистом иврите он ответствовал, что я здесь желанный гость.

— Вы даже говорите на языке! — похвалил он меня. — Это очень важно преимущество. Вот прочему мы всегда рады репатриантам из Европы. Страна захлебывается от наплыва сефардов. И в бумажном море. Вы не представляете, сколько всяких бланков нам нужно заполнять! Но вам я помогу с удовольствием.

Он и впрямь помог мне с удовольствием, и очень скоро месье Поль Морнэ заполнил прошение о предоставлении ему израильского гражданства, подтвердив, что сам он еврей и его мать еврейка — последнее было sine qua non для подтверждения его иудейского происхождения.

— Как видите, у нас правила строже, чем в гитлеровской Германии, — пошутил инспектор. — Чтобы попасть в Освенцим, достаточно было просто иметь родственника-еврея по любой линии, а чтобы попасть в Израиль, вам потребуется еврейская мама.

Я понятия не имел, была ли у настоящего Поля Морнэ — тот еще поц, говорю вам! — еврейская мама, но мои родители явно не принадлежали к иудейскому племени, хотя я смутно припоминаю, что сестра моего отца вышла замуж за Морица Стейнхардта, после чего все члены нашего клана перестали с ней разговаривать. Но убей бог, не помню точно, отчего ее подвергли остракизму в нашей семье — потому что ее муж оказался евреем или немецким нацистом…