Приключения юнкора Игрека - Павел Шуф

— Игрек?! — ахнул Борька. — По телефону?

— Он самый.

— Понимаю! — глубокомысленно протянул Самохвалов. — Точно — Ромка с Катькой! Придется нам теперь избавляться от Игрека.

— В смысле?..

— Больше не будем так подписываться, мало ли есть других слов.

— Вот чудак! — рассмеялся я. — Ты ничего не понял! Они ведь когда так подписывались, — и вовсе не знали, что Игрек — это мы с тобой. Просто знают они — еще с конференции, — что Сиропов слышал такое имя в нашей школе, — вот и решили, что так он скорее поверит всему. Усёк теперь?

Самохвалов вздохнул.

— Высшая математика!

— Футболку жалко небось? — спросил Борька. — Сильно он ее порезал?

Так… — я жестом вспорол воздух перед собой, будто раздевал расфранченный скелет, как это сделал в школе Леопард Самсонович, — Пусть теперь футболку Катька жалеет — ее вещь порезана, а не моя. Так ведь? Леопард, видимо, и ее вызывал? Вызывал ведь?

Еще бы!

А что она сказала?

— Спроси у нее сам. Ее после меня вызвали. Так она, не поверишь, шубу свою новую зачем-то надела — будто ее не к директору зовут, а к рефрижератору.

— А Ромку?.. Шакала?..

— Не знаю.

— И Катька тебе ничего после этого не сказала?

— Сказала… Сказала, что которых завидки берут — те и жалуются. Только, говорит, фигушки что ей будет.

— Она что же — директора не боится?

— А чего ей директора бояться. Директор — не моль, шубу не съест. Она еще чего-то там сказала — про какую-то стенку и краску. Но я ничего не понял. Да мне, честно говоря, и разговаривать с ней было неохота.

— Но почему ты решил, что Леопард их мирил?

— Еще бы! — засмеялся Борька. — Я сам обалдел… Он нашу бутылку открыл. Рюмки полненькие стояли, я видел.

— Папа тоже пил?

— Почем я знаю — кто пил, кто не пил. А рюмки стояли, я их заметил. А бутылку Леопард в корзину для бумаг бросил. А что было потом — не знаю.

Ну, Борька! Целый день был в школе, а толком так ничего и не выведал. «Зашел»… «Увидел»… «Не знаю»… А еще — Игрек! Хотя, если по-честному, пол-Игрека, Ведь остальные «пол»— это уже я.

Папа с мамой пришли вместе. Я приготовился к новой атаке, но, на удивление, они и не собирались меня ругать. Даже мама. А папа взъерошил мне чуб и сказал:

— Все в порядке. Я все уладил. Можешь завтра идти в школу. Ты доволен?

Я промолчал.

Мама достала из сумки листок и протянула мне:

— Держи. Уроки на завтра. Я записала…

…В ту ночь мне приснился странный сон. Сначала приснился сердитый Сиропов. Будто я позвонил ему и сказал:

Примите срочную телефонограмму от юнкора Игрека. — И продиктовал: «Общественность школы возмущена поступком Хурсанда-бобо, который до сих пор не ликвидировал игровой автомат «Кран».

Заметку печатать не будем, — зевая, ответил Сиропов. — Тема — серьезная, пусть ею взрослые газеты занимаются. Ты бы лучше написал, как ваши тимуровцы шефствуют над аксакалом, помогают ему.

Есть! — доложил я. — Будет сделано.

И вот уже весь наш отряд, с Мартой Борисовой в голове колонны, идет с лопатами и кетменями наперевес на трудовой десант — корчевать игровой автомат. Но что это: там уже вовсю орудуют Ромка Суровцев и Шакал. Взломав стекло, они пылесосом Натальи Умаровны вылавливают все: призы подряд.

— Коньяк ищут! — шепчет мне Борька Самохвалов.

Тут дружки замечают нас и вдруг начинают бегать за нами со своим прожорливым пылесосом, и этот их ненасытный питон, не пережевывая, заглатывает наших объятых ужасом друзей. Вот и Борька, обессилев, бесследно пропадает в глухо урчащей утробе, и дружки гонятся уже за мной одним. С бешено колотящимся сердцем я подбегаю к школе и взбираюсь на крышу, чтобы сбить толстенную сосульку над окном кабинета зоологии. «Если метко швырнуть сосульку, — лихорадочно рассуждаю я, — да так, чтобы ее проглотила эта стальная утроба, авось пылесос и подавится!

Не тут-то было! Наталья Умаровна, просунув в форточку указку, пытается сбить меня с крыши — будто я стал вдруг опаснее сосульки, хотя и не собираюсь падать на головы прохожих. Что же делать?

И вдруг я слышу внизу призывный и такой знакомый клич:

— Му-у-у!

Да это же корова Киса! Из Катта-Каравана! Она!.. Киса жалобно смотрит на меня и, кивая головой, как бы приглашает:

Му-у-у-жайся! Я тебя сейчас с этой крыши сни-му-у-у! — и я вижу, как Киса, перебирая копытами, пытается подняться ко мне — по скользкой водосточной трубе.

Погоди, Киса! — кричу я. — Я сам! — и, смело оттолкнувшись от края крыши, я словно обретаю крылья и плавно лечу вниз и опускаюсь на теплую широкую спину терпеливо поджидающей меня Кисы, тотчас же взвившейся на дыбы и понесшей меня со школьного двора. Но уже у самых ворот — новая заминка. Закрыт контрольный автомат.

— Скорее бросай пятак! — взревела Киса. — Сейчас догонят… Гляди — уже скачут за нами, — и, оглянувшись, я вижу, что полку Ромки и Шакала прибыло — впереди них бегут, целя в нас с Кисой указки — словно пики — оба скелета.

Но что это! Из будки выбегает владелец турникета дядя Сидор Щипахин и кричит:

— Не нужен мне ваш пятак! Плату принимаем частушками. Или пойте, или — назад.

И тут Киса, не дожидаясь меня, промычала сольный номер, будто его нашептал ей на ухо знаменитый пионер-акын Рудик Крякин:

На горе стоит му-у-станг,

Бьет копытом звонко.

По какому такому-у-у праву

Му-у-учают ребенка?

— Годится! — засмеялся Щипахин и показал Кисе большой палец — Ого, отлично, цистерна, спела!

Турникет со скрежетом втянул в себя ворота. Вперед, Киса! Ур-ра! И мы оставили преследователей позади. Вперед, Киса, вперед!

Киса домчала меня до подъезда дома и промычала:

— Слезай, приехали! С тебя — футболка. За работу.

— Футболка? — удивился я. — Тебе-то она зачем?

Не мне. Я Замире Артыковой обещала достать такую же — спасительнице моей. Затем в город и пришла, чтобы на молоко футболку выменять.

У кого выменять, Киса? Она ведь только одна на свете и есть. Была моей, но я ее Катьке Суровцевой отдал. Так надо было… А сейчас ее порвали.

Порвали — так зашей, — воскликнула Киса…

…И я проснулся.

За дверью — громкие голоса мамы с папой. В окне — уверенно спеющий рассвет. Я прислушался.

Не буду я ее зашивать, — сказала мама. — Выброшу на помойку — и все дела. После всего этого я ее просто видеть не могу.

Как знаешь, — устало сказал папа. — Но лучше Володьке отдай. Пускай сам решит, что с ней делать. Парень ведь напрасно пострадал.

Ты совсем не думаешь обо мне! — раздраженно сказала мама. — Знаешь, каково мне вчера было… Ты только представь себе футболку на Кощее Бессмертном и одновременно — эту бутылку в портфеле. С ума можно было сойти! Кто пострадал — так это я.

Ну и жук! — недобро засмеялся папа. — Они с вашим Леопардом Самсоновичем, оказывается, уже давно вась-вась. Я это сразу понял.

Обнялись, что ли? — удивилась мама.

Не то чтобы… Но только Суровцев и слова-то директору сказать не дал, так сразу и спросил — с хохотком, разумеется:

— Красочка не жидковата? Мои башибузуки-экспедиторы по дороге лимонадом ее не разбавили? Он, оказывается, неделю назад две бочки краски прислал — на ремонт.

Жить умеет, — вздохнула мама. — Кстати говоря, мог бы и сам попытаться сделать что-нибудь для школы. Неужели тебе все это не обидно?.. И для дома — тоже… Гляди, какой у нас телевизор. Это же вчерашний век. Наш ребенок ничего не видит. Ему же развиваться надо, а у тебя до дома все никак руки не дойдут. Я же не говорю: давай японский. Ну можно ведь когда-нибудь немного подумать и о себе.

Подумаешь — японский… — хмыкнул папа, но только как-то не очень уверенно.

Я бы тоже не отказалась, — зло возразила мама.

Папа промолчал. А мне почему-то стало жалко его. Зря мама так про телевизор сказала. Зачем ей японский или даже марсианский! Она-то его вообще не смотрит — с ее-то вечными тетрадками, которые сто лет будешь проверять, а все равно не проверишь. Я потянул дверь, вышел к ним.

Проснулся?! — бодро спросил папа. — Молодец! Давай сегодня в школу, и чтобы без всяких приключений. Вопросы есть?

Есть вопросы… — сказал я и задохнулся от собственного голоса, а больше — от того, что собирался сейчас спросить. Но все-таки спросил:

Пап… Только честно… Ты вчера… Там… Ну, в общем, выпил свою рюмку или нет?

Папа развел руками:

— Откуда такие сведения? Секрет фирмы? Ну что ты… Ты же знаешь, что мне сейчас нельзя. Желудок. Любимая язва пошаливает… — и, щелкнув меня по кончику носа, засобирался на работу и вскоре вышел к просигналившему ему шоферу.

Мама возилась на кухне, готовя мне завтрак. Я вышел к ней, и, помявшись, спросил:

Мам, а ты как думаешь?.. А если бы было можно? Если бы не желудок?

Вот еще! — отвернулась мама. — У владельца желудка и спрашивай. Я-то тут при чем?.. И не лучше ли плохой мир, чем хорошая война?..