За гранью мира алая заря - неизвестен Автор

На гора сыдит Арол

И клует свая нага.

Кров бэжит, а он нэ видит.

От какой суровый птыц!

А?

- Ста-арье, - прохрипел распорядитель. - Нам бы свежачка. А легенды па-аслушаем, когда са-аберемся на-а кладбище.

Подушками звериных лап вороненка ухватила странная птица с двумя головами.

- Позорррррр, - прорычала собачья голова.

- Плагиат-т-т-т, - заклекотала птичья.

- Вон из нашей клетки, - единогласно взвыла толпа.

Собакоптица наотмашь ударила обескураженного вороненка. Тот черной ракетой вырвался в проем и тут же остался далеко позади, затерявшись в бороздах бескрайнего поля.

- Как видишь, у них тут весьма строго, - прошептал кот. - Пускай мне оборвут оба уха, это все лучше, чем выпасть из клетки в месте, откуда не знаешь как выбраться. Так что, Летящая к Вирии, остерегаю всеми птичьими богами, не сделай ошибки.

Радостное оживление мигом исчезло, когда на всеобщее обозрение выбралась следующая птица. Хватало одного взгляда, чтобы захотелось склониться в тихом трепете перед ее статным телом. Глыба! Монолит! Глаза, как два глобуса. А сжатые по бокам крылья, расправившись, выбросили бы из клетки всю толпу. Непонятно, как такая громадина забралась сюда, если во входное отверстие едва протиснулся кот, не достававший птице-гиганту и до половины лапы. Или действительно, не было никакой клетки, а было Литературное Кафе для творчески одаренных птиц. Или для тех, кто считал себя ими.

- Ува-ажительно скла-аняем голову перед Ва-ами, Мать-Хищна-Птица. Внима-аем. Беза-атрывно! Ждем ка-аждой строчки, ка-аждой трели.

Все тут же склонили голову. Уважение птица вызывала. Особенно массивный клюв. Маруше донельзя не хотелось хоть в чем-то провиниться перед внушающей такое почтение поэтессой. Она не смела поднять взор, пока звучал грудной голос с нежной хрипотцой.

Раскидаю клювом я колоду карт,

Отыщу четырех королей.

Повторяется вечный расклад,

Пусть всплакну я, меня не жалей.

Только трое упали на стол.

Как и прежде, последнего нет.

Повторяется вечный прикол,

Рвется в масть малолетний валет.

Разорву я вальта пополам.

Королем обернется, уйдет,

Когда будет из меня старый хлам,

Ну а перед ним новый взлет.

Положу тех троих в общий круг.

Что с сердечком улыбчив и мил.

Только бабы вьются вокруг.

Отвернешься, и вмиг он уплыл.

Тот, что красный упертый квадрат,

Ничего не видит кроме себя.

Хоть пригож он и очень богат,

Что богатство, коль жить не любя.

Пикой колет меня черный взгляд,

Цепко ловит ледяная рука.

Птичке-куколке тоже он рад...

Увернусь и стрелой в облака.

Раскидаю клювом я еще разок.

Снова буду искать королей.

За каким горизонтом мирок,

Где четвертый, что всех мне милей?

- Ну как, девочка, ты в восторге? - Мать-Хищна-Птица подскочила к Маруше. Вблизи оказалось, что клюв чудовища был выкован из железа. Длинный, порядком издерганный хвост волочился по грязному полу, расшвыривая по сторонам остатки пиршества.

Маруша испуганно отступила на шаг. Птица выгнула шею и, опустив голову, заглянула Маруше в глаза.

- Можешь не спешить. Подумай и ответь ПРАВИЛЬНО, - в ее голосе перемешались металл и кружева. - Иначе, девочка, я заберу твою незрелую душу, пронесу через пекло и подвешу на ветке ели, пока не придет срок. Всякому овощу свое время. А как дозреешь, верну обратно. Ты предпочитаешь висеть ближе к земле или у самой верхушки? Рекомендую где-нибудь посередке, там духи гложут не так свирепо.

Маруша отвела взор, но тут заметила громадные загнутые когти. Такие, если ухватят, уж не вывернешься.

- Потеряла дар речи от смущения, - бойко отрапортовал не растерявшийся кот. - Я вот о чем, милочка, - тут же подмигнул он громаде, - загляните как-нибудь к нам, котам. Я там кое-кого знаю... Ну, Вы понимаете... Из тех, кто издает дамские сборнички. Один из них как-то показывал мне прелестную книжицу. Угадаете, чьи пламенные строчки я обнаружил, листая страницы?

Волна холодного ужаса, сверлившая Марушу, внезапно рассеялась. Страшная птица улыбалась.

- Легко, - ласково кивнула она. - Мне уже приходилось печататься у котов. Заменишь в строчках клюв теплыми ушками, а перышки розовыми подушечками лап, сунешь в конверт фотографию милой киски, а воображение тут же дорисовывает, что это я и есть. Ты не поверишь, мальчишечка, никто из них так и не догадался, что я - птаха.

19

Удивительно легкой для такой массы походкой Мать-Хищна-Птица удалилась. Вытянув шею, Маруша вглядывалась в странное сборище.

- Нет ли здесь Того, Кто Сидит На Качелях? - шепотом спросила она.

- Вряд ли, - склонил голову кот. - Ты ведь еще не сворачивала.

- Ну и что?

- А то, что он подстерегает на поворотах. Если ты беззаботно следуешь своей судьбе, не в силах выбраться из колеи, никто и не обратит на тебя внимания. Другое дело, когда ты желаешь переменить судьбу. Ты вылезаешь из колеи, поражаешься огромному количеству открывшихся путей, а потом замечаешь нечто такое, с чем очень не хотелось встречаться. После ты или бухаешься обратно на проторенную дорогу и забываешь про увиденное, или идешь навстречу своим страхам. И никто не знает, чем закончится эта встреча. Одни весьма могущественные силы весьма не любят, когда кто-то сползает с изначально заданного пути без их ведома, а другие ловко этим пользуются. Эй, о чем ты сейчас думаешь?

Кот заметил, что Маруша отстраненно уставилась сквозь прутья.

- Я думаю, у Дайаны не было бы ни одного шанса добраться до Заоблачной Страны, - хмыкнула Маруша. - Она такая закомплексованная.

- Кто такая Дайана? - поразился кот.

- Да так, вряд ли она тебе известна, - заметила Маруша и решила вернуться в Литературное Кафе. - Ты-то сам поворачивал хоть разок?

- Конечно!

- И видел Того, Кто сидит На Качелях.

- Нет, то были иные повороты и другие встречи. Я странствую ночами и никогда не гоняюсь за зарей. Думаю, что Тот, Кто Сидит На Качелях, ждет твоего поворота. Хотя, если судьба маленькой птички прямиком упирается в зарю, тебе вовсе нечего бояться.

- Еще бы знать, - чуть слышно проворчала Маруша, - куда упирается моя судьба...

А в центре клетки стояла мифическая птица Киннара, чей взгляд так похож на взгляд человека, которому не хочется заглядывать в глаза никогда. Если бы ветер не дул так немилосердно, Маруша непременно назвала бы голос Киннары магической мелодией.

И сказали птичке

Вырастай большой,

После по привычке

Имя нарекли.

Назвали ту птаху

Утренней Звездой.

Голову на плаху,

Перышки в пыли.

Объяснили пташке

В самый первый день:

Вредные замашки

По ночам свистеть.