Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 2 - Бенджамин Рошфор

Потому и находился Баррен Хил в предверии войны, в ожидании возможного большого сражения с двенадцатью тысячами "омаров"из Филадельфии, сейчас заполнявшими дорогу, по которой не шел, а летел Фанфан - на крыльях любви и с гневом в душе.

Большая Борзая точно предсказал: Тюльпан услышит новости с разочарованием и досадой. Ведь он дошел даже до обвинения, что Большая Борзая отнеся к его делу спустя рукава.

- Но, Боже, ослиная голова, я же сказал, что она любит тебя...

- Если бы она меня любила, то последовала бы за тобой!

Он не отказывался от этих слов, и впрямь подозревая, что больше не любим, забыт, и упорно желая все прояснить. Прекрасная и трогательная сцена с Летицией, крики и слезы, - вот что представлял он себе. И в заключение он сам на лошади, с Летицией впереди, поспешно возвращающиеся в Баррен Хил.

Он словно закусил удила все эти сорок дней, не ведая, что однажды утром окажется так близко от места, где живет Летиция. Конечно, - думал он с грустью, перепрыгивая через лужи, он может потерпеть неудачу; Филадельфия окажется пуста; можно попасть под трибунал за дезертирство после возвращения; быть убитым каким-нибудь "омаром", едва войдя в го род, и даже просто не преодолеть сторожевые посты. Но он плевал на все. Он плевал на это из-за неодолимого сентиментального желания, позвавшего его в путь: оказаться лицом к лицу с Летицией, выйдя победителем или побежденным, похитителем или изгнанником - это стоит большего, чем возвращение в Вэлли Форж!

Быть убитым на месте или растреляным по возвращении, или, что было менее предпочтительно, затеряться среди американских просторов, стать ирокезом и жениться на Фелиции-дочери Большой Борзой - все лучше, чем вновь оказаться под юбками Присциллы Мильтон. А в этот раз он не отвертится. Она наденет ему кольцо на палец. За три дня до ухода в Баррен Хил в лагерь прибыл ирландский кюре, о чем ему Присцилла и сказала:

- Наконец, дорогой, можно узаконить наши отношения!

Те, кто прекрасно знают Тюльпана, знают и его девиз по такому случаю: бегство - путь к спасению. Но нельзя в Вэлли Форж исчезнуть с той же легкостью, как в Париже, поменяв квартал, где живешь. А в Вэлли Форж он ещё и узник своих обязанностей. И скажем также, не будучи слишком щепетильны, Присцилла не была ему противна, он очень любил её укромные местечки, но противился мысли, что она станет препятствием между ним и двумя тысячами солдат, не считая Лафайета. Действительно, что за неприятность!

Он покинул Баррен Хил в полночь, сейчас было десять часов утра. Десять часов, в течение которых он не переставал шагать, не очень быстро из-за темноты, необходимой осторожности и жалкого состояния дороги, указанной ему Большой Борзой, который был в курсе его похода и только сказал ему, по качав головой: "Хорошо, сынок! Удачи! Если это сорвется, всегда есть Фелиция". После чего нарисовал план, позволяющий достаточно легко найти дом Диккенсов.

И все тот же Большая Борзая дал ему тайно в своем вигваме костюм горожанина. Конечно, бывший в моде в Париже двадцать лет назад. Поддавшись ностальгии, Большая Борзая сшил его, но никогда не надевал из боязни показаться смешным. Он всегда возил его с собой и часто надевал тайно до тех пор, пока это позволяло его телосложение. Итак, Тюльпан был одет как его отец, если бы он у него был, и походил на небогатого празднично одетого буржуа, шедшего в то утро в Филадельфию. Ему оставалось преодолеть около лье под этими непрекращающимися потоками дождя, прежде чем оказаться в волчьей пасти, рассчитывая, что зубастые челюсти не сомкнутся на нем, сопровождаемые бранью и мерзским сквернословием, издавна испортившим репутацию нижних чинов британской армии.

* * *

Самый элементарный принцип военного искусства, который он уяснил, состоял в том, чтобы как можно меньше выставляться. Тюльпану нужно было укрыться и дождаться следующей ночи, чтобы броситься играть героя-любовника. Но не в его намерениях было вести себя разумно, особенно если в глазах Летиции он собирался предстать не существом разумным и предусмотрительным, а напротив, как ослепительный архангел, если можно так выразиться, отбросив личину безвестного горожанина.

Но...

Но когда он начал подниматься по узкой улочке, окаймлен ной редкими домиками и сворачивавшей за угол в двадцати шагах от него, из-за угла вдруг выскочила и понеслась во весь дух упряжка из шести лошадей с ломовой повозкой, груженой бревнами. Испуганный возчик вопил что было сил и натягивал как безумный поводья. Было ясно, что он не справляется с взбешенными лошадьми. Болид несся с безумной скоростью (прежде чем перевернулся через сто метров) прямо на Тюльпана. Прыжок в сторону не позволил его раздавить, но заставил потерять равновесие и свалиться в находившуюся там выгребную яму с навозной жижей. Она была так глубока, эта яма, что - он нырнул в неё с головой. Когда он мгновением позже вновь оказался на поверхности, задыхаясь и стряхивая отвратительную жижу с рук, в нем не осталось ничего от фланирующего парижанина, зато он стал похож на ассенизатора, с которым приключилось несчастье на работе.

Что за унижение! Что за ужасная насмешка судьбы! Может быть, в своем стыде и ярости он там и остался бы, чтоб навсегда забыть о своем позоре, если бы раздавшийся смех не перевел этот самоубийственный импульс в агрессивное желание вырваться оттуда и влепить пару затрещин тому, кто посмел смеяться над ним в такой момент.

Навозная жижа, стекавшая с волос на глаза, мешала увидеть кем, был нахал и где он находился. Наощупь он доплыл до края и там ухватился двумя руками за мокрую землю, которая подалась и килограммов тридцать её заставили Тюльпана вновь окунуться в свою ванну, медленно прогружаясь в вечное молчание. Тогда это и произошло: он почувствовал, что зацепился невесть за что штанами и медленно всплывает. Все ещё задыхающийся, он был вытащен на берег, восстановил дыхание, выплюнул дерьмо, протер глаза и увидел своего спасителя. Девушка лет двадцати держала ещё в руке багор, которым воспользовалась, чтобы зацепить его за брюки, и безумно смеялась.

- К счастью, я была у окна, - щебетала она с неистощимым юмором, Иначе вы послужили бы удобрением для моего маисового поля.

- Велика честь для вашего маисового поля, - ответил надменно Тюльпан. - Но вы хорошо сделали, дав знать, что этим удобряется. Это мне позволит в будущем не употреблять маис. И перестаньте смеяться, прошу вас. Нет нужды подчеркивать всю смехотворность моего положения.

- Вы неблагодарны по отношению к тому, кто только что вытащил вас из воды, - сказала она.

- Из воды! - воскликнул он, вставая на ноги: пугало огородное, оставляющее за собой черные и бурые следы, промокшее как губка и тошнотворно пахнущее, хлюпающее при каждом движении. - Из воды? Вы называете это водой? Если бы в такой вот воде плавал Моисей, вся история была бы другой, ибо он умер бы от удушья!