Размах крыльев ангела - Лидия Ульянова

Крещение состоялось с русской группой. Ничего сложного, а на стойку Маша предусмотрительно поставила табличку «Извините, закрыто».

И вот под самым окном зазвучала заманчивая чужая речь. По одному начали набиваться в зал яркие, шумные французы, подбадриваемые моложавой женщиной-экскурсоводом. Она тоже справилась об Александре, посетовала:

– Жалость какая. Я им всю дорогу пирогов обещала с водкой.

Услышав знакомое слово «водка», гости радостно и понимающе закивали.

– Будут им и пироги, и водка, – уверенно пообещала Маша. – Не зря же они в такую даль ехали.

Сняла со стойки табличку и проворно заняла место за стойкой.

Мадам и мсье окружили стойку, послушно выстроились в очередь, принялись изучать прейскурант. Цены у Александры были высокие, истинно ресторанные, а водочка вообще кусалась. Вышла заминка, прижимистые граждане Французской Республики прикидывали, стоит ли овчинка выделки. Самые бесшабашные протиснулись вперед, приготовились делать заказ. Экскурсовод предупредительно встала рядом, переводить, пыталась заинтересовать ассортиментом, невзирая на цену, весело учила произносить а-лярюс «пи-ро-жок».

Похожая на маленькую пеструю птичку мадам в широких голубых брюках и розовом балахоне оказалась самой смелой. Она повела носом-клювиком, втягивая аромат свежей сдобы, и красивым грудным голосом попросила:

– Чашечку кофе, рюмочку водки и один маленький русский пи-ро-жок.

Не успели Маше перевести, как она уже зарядила кофеварку, налила рюмку беленькой и положила пирожок на блюдце. На чистом французском попросила по возможности без сдачи. На сдачу у Маши денег не было ни в рублях, ни в валюте. Если бы Македонский увидел, что она кроме пирогов еще и деньги из дома уносит, не видать бы ей ни музея, ни французов.

Дамочка понимающе кивнула, выбрала купюрку поменьше и великодушно сообщила, что сдачи ей не надо. Взяла маленький, под Жостово, подносик и двинулась к ближайшему столику.

Пока Маша обслуживала субтильного, чрезвычайно вертлявого мсье, дамочка успела устроиться за столиком, глотнуть кофе и откусить пирожок. Раздался громкий вопль:

– Шарман! Это восхитительно! Решайтесь, господа. Только это не «рюс», это совершенно французский пи-ро-жок, такие пекла когда-то моя мама. А теперь таких нет, они остались только на плас Пигаль в одном маленьком кафе. Только хуже.

Вдохновленная тем, что ее пирожки оказались даже лучше, чем на плас Пигаль, Маша оторвалась от кофеварки и громко, смело ответила на хорошем французском:

– Я прошу прощения. Обычно здесь бывают настоящие русские пирожки, но дело в том, что хозяйка была вынуждена уехать, а я умею готовить только такие. В следующий раз вы непременно попробуете настоящие русские.

Похоже, французов заинтересовало, что же ела в детстве похожая на птичку мадам. Подбодренные ею, они осмелели и наперебой стали заказывать кофе, водку и пирожки. Поднос опустел за несколько минут. Счастливая Маша суетилась за стойкой, отвечала на шутки и комплименты и принимала деньги. У нее уже вполне накопилось на сдачу, но почти все оставляли сдачу ей. Она даже настолько осмелела, что принесла кофе с двумя пирожками присевшей на лавку переводчице.

– Попробуйте, за счет заведения. Хотите, я проведу с ними экскурсию, а вы пока отдохнете?

– Деточка, откуда ты такая? – устало удивилась моложавая переводчица, при ближайшем рассмотрении годящаяся Маше в матери. – Знаешь, мне за счастье будет. Ты не бойся, если что нужно будет, я подскажу.

А что подсказывать, если экскурсию эту Маша слышала много раз, справилась без подсказок. Рассказала о богатстве здешнего леса, о способах сохранения урожая, о традициях сбора грибов и ягод, о местных повериях. И все по-французски. К концу экскурсии спина ее взмокла от напряжения и волнения, казалось, что блузка прочно и безвозвратно прилипла к лопаткам. Но это был успех, стопроцентный, сногсшибательный успех, какого и сама не ожидала. Жаль только, что Александра этого не видела, уж она бы порадовалась за Марию.

Прощались с ней душевно. Похвалили, что говорит она больно красиво, у них во Франции такую речь редко услышишь. Женщина-птичка, долго копаясь в сумочке, выудила из глубины ее маленький флакончик духов и с поцелуем вручила Маше. «Аллюр» от Шанель, настоящие, не польско-сирийская подделка. Еще Маша получила кружевной носовой платочек, зажигалку в виде Эйфелевой башни, несколько ручек, сигареты и даже маленький фонарик.

Две группы встретились на крыльце, и Маша слышала восторженные возгласы, охи-вздохи и часто повторяемое «пи-ро-жок».

Со второй группой Мария чувствовала себя уже более уверенно. В ней были почти одни женщины, дружно налегавшие на пироги и черносмородиновую наливку. После них у ошалевшей от впечатлений Маши осталась гора шоколадок, сигарет, плюшевый мишка, календарик с видом Ниццы и пара колготок.

Она и не заметила, как прошел день, снова появился Степаныч. Как и обещал, был если и не трезвым, то не пьянее утреннего. Рвался в бой. Маша с великой радостью бросила на него немытые полы, а сама побежала к Нюсе, разжилась мукой и маслом, договорилась, что завтра Нюся купит ей в городе побольше продуктов для теста. По дороге известила всех встречных женщин, что ягоды, несмотря на отсутствие Александры, покупает с удовольствием.

Дома Маша приняла душ – поплескалась в уличной выгородке с навешенной под крышей бочкой для воды, – немного взбодрилась и уселась за кухонный стол проводить инвентаризацию дневного «улова». Денег Маша заработала много. Конечно, в прежние времена она за день частенько тратила больше, но сейчас это казалось ей вполне увесистой суммой. Деньги Маша разделила на две стопочки, одну убрала в жестяную коробку из-под чая.

– Это Александре, – пояснила сидящему напротив мужу. Македонский курил «Житан» и поигрывал зажигалкой с Эйфелевой башней.

– Сдурела, что ли? – грубо спросил Бешеный Муж. – Ей с какого кетчупа? Она про эти деньги знать не знает.

– Ну и что. Она, кстати, аренду платит. Если бы не Саша, я бы ничего не заработала.

– Интересно мне, ты из дому все вынесла, – задушевно гнул свое Македонский, – муку, масло, сахар, не знаю, что там еще… Ты считать умеешь?

– Саша, я считать умею, не делай из меня совсем уж дуру. Здесь всем хватит, – решительно отозвалась Мария.

– Лучше бы мужу родному дала, а подруге своей можешь отдать колготки.

Маша подтолкнула в его сторону свою кучку:

– Возьми сколько нужно, только нам с тобой надо на печку оставить. Ты, кстати, с печкой решил что-нибудь?

– Далась тебе эта печка! – взвился Бешеный Муж, откидывая деньги. – Что, хапнула денег и сидишь как… Как жаба, блин! Да плевать я хотел на твои копейки.

– Здесь, Саша, не копейки, а доллары, – спокойно поправила Маша, терпеливо собирая с пола рассыпанные бумажки, – ты извини, но я устала сегодня и спать хочу. Мне вставать рано.

Маша прошла мимо него в спальню, разделась и легла в кровать. Не успело тело насладиться прохладой простыней, легкостью перины, как она уже спала, ушла в безмятежную неявь, где подкатывали к ногам дневные впечатления, мягко окутывали расслабленные плечи яркие эмоции, где на плас Пигаль, засаженной вишневыми деревьями, сидела на одной из веток женщина-птичка. Она ела маленький пирожок и не переставала чирикать:

– Шарман! Шарман!

Обескураженный Македонский, не замедливший явиться доругиваться, постоял над спящей женой и побрел смотреть телевизор.

Все пять дней Маша вставала рано, заводила тесто, пекла пироги. Даже действия свои довела почти что до автоматизма. С вечера принимала у баб ягоды, сажала Степеныча тут же в музее перебирать. Со Степанычем Мария тоже пыталась делиться деньгами, но он не брал. Сердился:

– Я, Маш, не нанимался, я тебе просто так помогаю. Вот вчера ты у меня малину купила, так я деньги взял, потому что правило такое – за ягоду платить. А будешь меня обижать, я не приду больше.

– Как это не придешь? – возмущалась Маша. – А что же я без тебя? Мне одной не разорваться, как хочешь. Обижайся не обижайся – твое дело, но попробуй только не приди.

– Ну ладно, шучу, пугаю тебя… – с видимым удовольствием тянул Степаныч.

– Ты, Степаныч, мой Бэтмен, я знаю, что в трудную минуту могу на тебя положиться.

– Бэтмен? Какой такой Бэтмен?

– Это, Степаныч, такой американский герой фильмов и комиксов, он человек – летучая мышь, он прилетает, когда тяжело, и выручает.

– А-а-а… Что-то я такое припоминаю. Это тот, который на спортивные штаны сверху красные трусы надевает?

Маша только хохотала.

– Ой, ну какой же ты у меня дремучий! Бэтмен – символ Америки, кумир миллионов, мечта и надежда, а ты говоришь, что он трусы носит на штаны! Трусы на штаны – это Человек-паук. Надо тебя в кино, что ли, отвезти, в Норкин.

– Здрасте, приехали! Кина я про пауков не видал! В сарай зайди, пошебуршись палкой в сене, вот тебе и кино, любуйся, как разбегаться начнут. Не люблю я такие фильмы, я люблю, когда по правде жизни. Старые советские люблю, про войну.