Герман Геринг — маршал рейха - Генрих Гротов

Геринг спрашивал командование, почему эти бронированные французские аэропланы нельзя поражать зенитным огнем, вместо того чтобы рисковать его пилотами на заданиях, которые просто невозможно выполнить. Он выражал недовольство, что его людей посылают по пять раз на дню, заявляя, что ни люди, ни машины не могут вынести такой нагрузки. Он требовал более разумных задач и лучшего взаимодействия.

Но, выражая свое недовольство в штабе, Геринг также выразил его и своим подчиненным. 15 июля, несколько часов спустя после того как последняя эскадрилья зашла на посадку, он собрал командиров звеньев и обоснованно упрекнул их за слабую дисциплину во время операций этого дня. Вне всякого сомнения, за время непродолжительного командования Вильгельма Рейнхардта его дружеский обычай передавать руководство то одному, то другому своему подчиненному с началом боя наложил свой отпечаток на «кастовый дух» эскадрилий. Как с беспокойством отмечал Геринг, очень многие пилоты теперь были настроены на свободную охоту или на общую «свалку» в качестве методов борьбы с противником, и каждый так заботился о собственных победах, что комбинирование тактики и стратегии было совершенно забыто. В части, в которой находились такие асы, как Удет, Лёвенхардт и Лотар фон Рихтгофен, брат погибшего барона, соперничающие друг с другом, чтобы попасть на верх счетной доски полка, весь состав разделился на две категории: «звезд» и «статистов». «Звезды» стали все чаще вести себя и на земле и на небе подобно оперным примадоннам. Рейнхардта это не беспокоило, но Геринг был человеком иного склада. Он был полон решимости сделать так, чтобы в его части была только одна примадонна, которой бы являлся он сам. Он будет принимать решения, определять тактику, которой все станут следовать, и метать громы и молнии, если кто-нибудь будет продолжать дуть в свою дудку.

Сказать, что лидеры звеньев восприняли его выволочку плохо, значит дать очень общую и сильно смягченную характеристику их реакции. Геринг прекрасно чувствовал, что, вероятно, еще рано «втыкать колышки у морковок». Он еще ни в коей мере не добился непоколебимого доверия своих людей. Но он решил, как позднее рассказал Карлу Боденшатцу, что если хочет вести свою линию, то должен первым спровоцировать конфликт. «Павлинов необходимо ощипать, — сказал он, — прежде чем они потеряют свои перья». Он отпустил их, раздосадованных и уязвленных его упреками, и предоставил кипятиться в клубе-столовой вместе с товарищами. Вечером 17 июля он вновь вызвал всех командиров звеньев и эскадрилий, описал в общих чертах операции, которые назначены для них на следующее утро, потом начал «метать бомбы». Все командиры эскадрилий, объявил он, вместо того чтобы, как обычно, командовать своим подразделением, передадут команду своим заместителям, и все они, включая Удета, Лёвенхардта и Лотара фон Рихтгофена, поступают под непосредственное руководство Геринга и будут летать вместе с ним.

Они подумали было, что он шутит, но потом поняли, что Геринг говорил всерьез. Лёвенхардт вспыхнул от гнева, фон Рихтгофен закусил губу и мрачно уставился в землю. Удет же ухмыльнулся и, как Геринг потом объяснил Боденшатцу, он сразу понял почему. Этим своим приказом он их унизил, но, когда окажется в воздухе, может в свою очередь сам оказаться униженным. Он будет летать с восемью величайшими асами воздушной войны, и, если он не хочет обратить свою затею в фарс, ему придется руководить ими в соответствии с их стандартами. Способен ли он на это?

В журнале авиаполка № 1 «Рихтгофен» за 18 июля 1918 года имеется запись, сделанная самим Герингом. Она гласит:

«В 8.15 утра я атаковал несколько [британских] „спадов“. Один из них я прижал к земле и после нескольких кругов сбил. Он упал в леса Бандри».

Но за этими строчками скрывается значительно большее. С самого начала и до конца операции он действовал так, будто был самим бароном Рихтгофеном. Геринг заставил своих именитых спутников держаться в стороне, пока их заместители вели бой и добывали славу. Наконец на финальной стадии сражения он просигналил, что «звезды» могут тоже принять участие, и, устремившись во главе их на противника, блестяще продемонстрировал умение летать и руководить. Снова и снова он вклинивался в порядки британских аэропланов и расстраивал их, так что Удет, Лёвенхардт, фон Рихтгофен и остальные могли, следуя за ним, сбивать их. Это было удивительно, потому что, преследуя очередную цель, его надменные подчиненные каждый раз понимали, что им ее обеспечил их командир. Только в последние минуты, перед самым отрывом от противника, Геринг наконец направил свой аэроплан на британский «спад» и ясно дал понять, что займется им сам. Он начал буквально выгонять его с неба, показывая великолепное исполнение поворотов, разворотов и точно рассчитанных снижений по спирали, которые вывели его в хвост неприятельского аэроплана как раз в тот момент, когда его можно было подбить.

Это был двадцать второй и последний аэроплан, который сбил Герман Геринг. Но, вообще говоря, ему больше особо и не нужно было их сбивать. Он добился своего. С этого момента стремление к взаимодействию стало определяющим в действиях «Воздушного цирка».

К началу августа 1918-го Герман Геринг уже пользовался таким доверием у «Воздушного цирка», что начал становиться более популярным, чем сам Красный Рыцарь, и почувствовал, что может позволить себе короткий отпуск. Он передал командование полком Лотару фон Рихтгофену и отправился в Мюнхен и Маутерндорф. Там он провел больше времени с крестным и с баронессой Лилли, чем со своей неофициальной невестой. Папаше Марианны Маузер было очевидно, что война близится к завершению и не в пользу Германии, а какое будущее ожидало молодого экс-пилота — каким бы героем он ни был — в потерпевшей поражение стране? Лучше отдать дочку за фермера, который сможет жить со своей земли до тех пор, пока времена не переменятся к лучшему, чем за безденежного воздушного рыцаря без будущего. Окончательный разрыв произошел несколько месяцев спустя, но ощущение его неминуемости окрашивало каждый час, который Марианна и Геринг проводили вместе. («Что вы можете теперь предложить моей дочери?» — написал герр Маузер Герингу в Мюнхен в январе 1919-го. «Ничего», — телеграфировал в ответ Геринг.)

Тем временем на Германию стремительно надвигалась катастрофа. Уже к началу 1918 года экономическое положение страны стало очень тяжелым. К сильно возросшей дороговизне присоединился дефицит товаров на рынке. Регулирование цен на сельскохозяйственные продукты уже не имело смысла и не достигало цели, и правительство было вынуждено перейти к принудительному изъятию продовольствия. Чтобы ограничить потребление, была создана система централизованного распределения продуктов. Такая ситуация порождала недовольство городского пролетариата. Еще в апреле 1917 года на берлинских заводах, работавших на армию, бастовало более сотни тысяч человек. В январе 1918 года массовая забастовка в Берлине повторилась в значительно более крупных масштабах, к берлинским рабочим присоединились трудящиеся других заводов. В Германии начали расти революционные настроения.