Панктаун - Джеффри Томас

Тогда Нимбус отдернулась с большей страстью, однако обратила свой порыв в вихрь танца. Она чуть не упала, но смогла устоять. Она видела стоящего снаружи Тила в виде темного пятна. Под маской ее лицо краской залил гнев. Сердце выпрыгивало из груди. Чувства переполняли ее до полного опустошения разума. Нимбус продолжала свой танец.

Она увидела, как его рука протянулась в ожидании еще одного касания. Не только в ожидании — она манила ее обратно. Этот жест был грубым, требовательным. Нетерпеливым. Он был недоволен тем, что она увернулась.

Рукавицы были предназначены для рук. Люди в галерее трогали ее. Стуул рассчитывал на то же. Он хорошо заплатил за эту возможность…

Заплатил достаточно хорошо, чтобы уберечь Тила от тюрьмы…

Нимбус снова вошла в пределы его досягаемости. Он поймал ее обеими руками. Обхватил одной ее живот. А правой рукой снова скользнул ей между ног.

Под своей маской Нимбус закрыла глаза. Она хотела вырваться. Действительно хотела. Разве она, как и Тил, не подозревала, что к этому все и придет? Но эти десять тысяч избавили бы их от долга, а еженедельная зарплата даровала бы им финансовую безопасность. Она не стала вырываться из рук Стуула. У нее не было иного выбора, кроме как быть купленной им игрушкой…

Стуул отключил машину и скомандовал Нимбус выйти, хотя та все еще была мокрой от краски. Он постелил покрывало, чтобы она не запятнала его дорогой ковер, на котором металлическими нитями был вышит калийский богодемон, пожирающий души лишь затем, чтобы снова исторгнуть их в бытие. Нимбус неохотно выбралась наружу, преисполненная ужаса. Работа простояла у него всего четыре дня, а ему уже наскучило использовать ее по назначению?

— Пожалуйста, ложитесь, — скомандовал он с улыбкой, лаская щеку ее расцвеченной маски.

— Это не входит в представление, — сказала она голосом лунатика.

— Мисс, — сказал Стуул спокойно, улыбаясь, но Нимбус видела, как грудь его наполняется воздухом через ноздри, словно он накачивал себя собственной решимостью и гневом. Ей пришла на ум кобра, раздувающая капюшон. — Пожалуйста, не заставляйте меня увольнять вас и возвращать эту работу. Вы же знаете, что ни вы, ни ваш партнер не можете себе этого позволить… Вы изложили мне суть своей плачевной ситуации. Поэтому, пожалуйста… Ложитесь.

Несколько ударов сердца. В голове у Нимбус снова стало пусто, все ее мысли свелись к ощущению капель краски, медленно стекающих по рукам и ногам. А затем она без лишних слов сделала то, о чем он просил.

Калиец разделся, аккуратно сложил одежду с одной стороны. Его пенис был намного темнее, чем остальное тело, — он был почти черным. Очень длинным, но очень тонким, как собачий. Он ласкал его до тех пор, пока тот не вышел из своей защитной оболочки и не засверкал естественной смазкой. Стуул опустился на нее, а затем и в нее. Маску ее он, однако, не снял. Для него она была живой статуей.

Нимбус смотрела на свое безразличное искусственное лицо, отражающееся в его глазах черного стекла.

— Да, — хрюкал он, мокро шлепаясь об нее и в нее, весь покрытый ее краской. — Да, да… Так прекрасна… Да… ааа… так… аа… прекрасна…

Вокруг них повсюду висели дорогие картины в позолоченных рамах. На пьедесталах стояли скульптуры и голограммы. Это был его личный музей… И они трахались на его полу.

Следующий день был еще хуже. Он настоял на том, чтобы пройти через все стадии «Станций» вместе с ней. В утробе он был ее близнецом. А пока бушевала буря красок, он на полу занимался с ней сексом, беря ее сзади лихорадочными ударами. Для защиты лица он надел маску с фильтром и, кончая, завопил в нее, хлопая животом о ее блестящие многоцветные ягодицы.

Она чувствовала, что в этот раз все было намного хуже, потому что он осквернил искусство Тила, войдя в него. Не имея на то права. Вторгнувшись в него и изменив его предназначение, его смысл.

Когда Стуул издал в своей маске вопль, Нимбус рыдала в своей.

Перебравшись к Стуулу неделю назад, она ни разу не навестила Тила. Он подумает, что его пророчества сбываются. Как могла она сказать ему, что истинной причиной был ее стыд?

Для наладки работы Тила пришел инженер. Нимбус наблюдала за тем, как он качает головой, недоумевает и изумляется.

— Что за жуткий бардак! Немыслимо! Как только он заставил ее работать?

— Делайте то, что нужно, — сказал Стуул, — но результат должен быть неизменен. И мне абсолютно необходимо, чтобы к концу этой недели все работало безупречно: у меня будет званый обед, и я собираюсь представить эту работу множеству важных персон.

— Мистер Стуул, мне придется практически все здесь переделать… Эта штука — просто какое-то бедствие! К тому же она не слишком надежна.

— Поверьте, это была предельно выгодная покупка, мистер Лэнг. — Стуул проявил неожиданную для себя откровенность и сконфуженно ухмыльнулся Нимбус. Она вернула ему взгляд, но лицо ее было пусто… А затем она снова стала смотреть за инженером и думать о представлении, которое должна была давать в этот уикэнд. О богачах, смотрящих на нее как на шлюху, раздевающуюся за стеклом за жетон. О богачах, щупающих ее черными резиновыми рукавицами. О безопасном сексе. Может быть, Стуул даже предложит кому-то из своих друзей воспользоваться ею так же, как делал это сам.

Размышляя над всем этим, она очень внимательно наблюдала за тем, что делал инженер.

На них были сшитые на заказ костюмы и вечерние платья, смокинги и искрящиеся блестками наряды. Тут был известный робот-художник, ухитряющийся страдать нарциссизмом, несмотря на скудость эмоций и едва ли антропоморфную форму. Тут были калийцы в роскошных золотистых халатах с роскошными золотистыми голосами, важно расхаживающие в своих голубых тюрбанах. Несмотря на ритуальные шрамы, женщины их были прекрасны. Они вежливо улыбались, но говорить им было не дозволено. Звенящий смех, звенящие бокалы. Нимбус было велено не показываться на глаза, чтобы не портить впечатление от ее присутствия внутри работы, но она спряталась за центром управления и выглядывала оттуда.

Знакомое лицо заставило ее замереть. Сначала она его не узнала, потому что он был неплохо одет, но глаза его вспыхивали отраженным светом. Тил…

Конечно. Художника должны были пригласить. Нимбус наблюдала за ним. В другом зале Стуул жал Тилу руку, а затем представлял его своим гостям. Даже с такого расстояния Нимбус могла видеть, что Тил не улыбается. Он выглядел опустошенным. Она хорошо его знала. Она удивлялась, почему он вообще пришел. Из чувства долга перед своим искусством? Из мазохизма? Или чтобы увидеться с ней?..

Она надеялась, что он поймет то решение, которое она приняла.

— Дамы и господа, — провозгласил Дерик Стуул, воздев руки на манер дурного конферансье. — Представляю вам «Станции пересадки, или Каждый человек — мученик»!

Аплодисменты… И представление началось. Нимбус была зародышем. Родилась в потоке крови. Была очищена, чтобы выйти в мир. Гости подтягивались все ближе, восторженные, зачарованные. Она представила, как в брюках смокингов зарождаются эрекции. Зрелищем был захвачен даже надменный робот. Она не смотрела на них. Больше всего она не хотела видеть Тила. Наблюдая за ней в этот раз, он не станет ею гордиться.

И вот дитя, изображаемое Нимбус, вторглось в мир, чтобы отдаться краскам и ветру. Публика придвигалась ближе, чтобы заполнить рукавицы. Стуул позаботился о том, чтобы первыми в очереди оказались увенчанные тюрбанами калийцы, вероятно, сановники.

Буря красок началась, и верхняя часть отсека отлетела в сторону, подобно крышке табакерки с чертиком. Шланги извивались, словно разъяренные змеи, и орошали многоцветьем красок весь зал, всю личную галерею Стуула.

— Нет! — завопил он. — Нет!

Смокинги были забрызганы. Дорогие прически промокли. Один из калийцев выплевывал краску изо рта, смаргивал ее с глаз, тюрбан его был перекошен. Голограмма Мэрилин Монро продолжала улыбаться, а юбка ее вздыматься, когда потоки краски проходили прямо через ее призрачную форму. Струи желтого сметали с пьедесталов скульптуры. Струи красного бились о масляные полотна в позолоченных рамах. Белые стены и потолок превратились в одну большую уродливую картину Джексона Поллока за какие-то секунды.

— Тил! — орал Стуул. — Выруби ее, черт возьми, выруби ее!

Тил подбежал к пульту управления. Он тоже вымок насквозь. Он снял панель и пробормотал:

— Господи… Вы же тут все поменяли!

— Проклятье! — Стуул отпихнул его в сторону и дернул за шланги. Один из них оторвался, и струя красной утробной воды ударила ему в обе ноздри.

Тил рассмеялся. Он начал искать взглядом Нимбус и увидел ее выбирающейся из работы. Она была нагой и мокрой. Ухмыляясь, она подошла к нему.

— Я засужу тебя за нанесенный ущерб, Тил! — бесился Стуул.