Сказки Освии. Подвиг на троих - Татьяна Бондарь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рональд стоял передо мной, как всегда, высокий, строгий и красивый, как бог Солнце. Только взгляд его был пустым и холодным, превращая его в чужого, незнакомого мне человека. Это было так неправильно. Я стала его звать, чтобы разбудить, чтобы снова увидеть, как он смотрит на меня добрыми, любящими глазами. Я звала его по имени, но он не шевелился, будто меня не было, будто между нами была невидимая стена.
– Я люблю тебя! Прости меня! – кричала я сквозь слезы.
Слова пробили невидимую преграду, Рональд медленно перевел на меня взгляд, мертвым голосом сказал:
– Глупость не прощают! – и растаял, как таят мечты повзрослевших детей.
Я проснулась вся в слезах с ужасным гнетущим ощущением непоправимости ситуации. Я так любила Рональда, что готова была простить ему что угодно, пойти за ним хоть на край света, хоть в тюрьму, хоть на смерть. Я бы умерла за него не задумываясь, потому что центром моей вселенной был он.
Я еще долго лежала в кровати, борясь с отвратительным ощущением тоски, пока Василика сама не пришла проверить, как я обустроилась в ее гостевой спальне. Ее волосы были мокрыми, лицо – свежим и румяным, она уютно завернулась в мягкий халатик, который делал ее довольно привлекательной, превращая из грубой наемницы в обычную женщину, любящую комфорт.
– Ты что, ревешь? – без особого сочувствия поинтересовалась она. К моим переживаниям она испытывала, скорее, презрение.
– Василика, я отказала ему. Я больше не невеста Рональда.
Василика фыркнула.
– И всего-то! Тоже мне, нашла причину плакать. Я пару раз Освальда вообще чуть не убила во время ссоры. А он один раз меня в лягушку превратил и уже нес на болото, чтобы отпустить и оставить в таком виде навечно.
– А почему передумал? – задала я опасный для жизни вопрос.
Василика строго посмотрела на меня и ответила:
– Он и не передумал. Только по привычке чмокнул на прощанье, а это заклинание снималось поцелуем. Я после этого еще долго ему в завтрак толченых тараканов подсыпала, из его же запасов. Он, к сожалению, так и не заметил.
Василика встала, чтобы уйти, и уже у двери, обернувшись, добавила:
– Любовь иногда бывает настолько сильной, что мы способны отказаться ради нее от своей жизни. Запомни только, что даже ради такой любви нельзя разрушать свою душу и забывать гордость.
Она вышла. Как ни странно, ее слова дали мне силы встать и продолжить жить. Я снова спустилась в кухню, но, услышав голос Коли, остановилась на ступеньках. Коля за время нашего отсутствия, похоже, укрепился в роли няньки и сейчас уверенно рассказывал Дэми новую сказку:
– …и тогда Коля решил завести армию куриц, чтобы они занесли яйцами всю землю, и он смог победить своих этих… врагов! – вещал он. – Кроме того – яйца полезны, из них могут появляться новые курицы, и они входят в состав других колобков. Так что, имея армию куриц, можно запросто создать армию колобков! – заключил он.
Дэми снова захлопала в ладоши. Ей нравились глупые сказки колобка. Интересно, что больше повлияло на творческую жилку колобка – допущенная мною ошибка в заклинании поиска или перо Рональда, легшее в его основу? Размышляя об этом, я спустилась и, перешагивая валяющиеся на полу вещи, пошла к тому месту, где предположительно была плита. Надо было что-нибудь приготовить или хотя бы сделать чай.
– Наивная, – сказала за моей спиной Василика, она сидела все на том же стуле в своем мягком халате. – Меня месяц не было дома, думаешь, тут осталась хоть какая-нибудь еда? Ну разве что овсянка, – она указала на колеблющиеся заросли плесени.
– Если не хочешь овсянку – одевайся в городское платье, мы идем на рынок за припасами и новостями. Даю тебе десять минут на сборы. Дэми, не трогай! – внезапно заорала наемница, полыхнув испугом. Дэми стояла на носочках у стенки с оружием и уже снимала длинный боевой нож. Василика подскочила в тот самый момент, когда нож готов был сорваться со своего гвоздя и упасть лезвием вниз.
– Ах ты… непослушный ребенок! – Василика подхватила Дэми одной рукой, а второй принялась шлепать. – Я же говорила уже! Это мамино, не трогай!
Дэми впервые за то время, что я ее видела, очень обиженно заплакала. Непонятно, что ее больше расстроило, – то, что мама наказывала ее, или то, что ей так и не удалось поиграть с блестящей штучкой.
– Эй, злая тетка, отпусти ребенка, будь человеком, – неожиданно заступился колобок. – Это непедагогично.
Василика так и замерла, с поднятой для очередного шлепка рукой уставившись на колобка.
– Гично! – запищала сквозь слезы Дэми, вывернулась, шлепнулась на пол, отползла в сторону и обиженно посмотрела на мать.
– В следующий раз сам будешь ее от падающих ножей спасать, приманка для голубей! У тебя словарный запас, как у кота, ты откуда такие слова вообще знаешь.
– Родовая память! – Коля заговорил непривычно правильно, не делая никаких ошибок и не сбиваясь, будто тот колобок, которого мы все это время знали, пропал, а на его месте появился совершенно другой, который за жизнь прочитал не меньше пяти книг. – У каждого колобка есть родовая память. Мы помним прожитые жизни каждого из нас. Из-за этого я как будто всего один. Каждый раз, когда меня лепят, я рождаюсь заново. Как правило, живу пару часов, а потом со мной что-нибудь случается. Вы бы знали, как это утомительно, каждый раз быть съеденным голубями, лисами или бродягами, как обидно быть уничтоженным магом-создателем. Но хуже всего – попасться в руки к детям, у них воображение богатое, они меня применяют по-разному. Чаще всего, правда, все-таки в качестве мяча. Вас когда-нибудь пинали ногой в голову?
Раз пятьдесят за жизнь мне удавалось сбежать и спрятаться, но и тогда ничего хорошего не получалось, я жил не больше суток, а потом остывал, черствел, а иногда даже плесневел. Так что, мать, ты, можно сказать, совершила спасительную для меня ошибку, за что я тебе очень благодарен. Сегодня пошел третий день моего нового воплощения, и это самая долгая жизнь из всех, что у меня были. Благодаря тебе у меня появилась возможность повзрослеть. А ты, – снова обратился он к Василике, – дите больше не трогай, если не хочешь, чтобы я тебя называл злой теткой!
– Ладно, умник! – зло сказала Василика. – Раз ты у нас педагог – отвечаешь за Дэми своей жизнью.
