Танец кружевных балерин - Людмила Мартова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первое письмо начиналось словами «Liebe Nadia! Geliebte, unbezahlbar, meine einzige Hoffnung…» «Дорогая Надя! Любимая, бесценная, единственная моя надежда…» Во втором верхняя строчка гласила: «Frau Strogaleva». Дальше Саша не прочел, мимоходом удивившись тому обстоятельству, что написанные одним почерком письма так разнились эмоциональностью обращения. Он посмотрел только на подпись. Первое письмо было подписано «Навсегда твой Клеменс», а второе так же сухо и официально, как начало: «Клеменс Фальк».
Вряд ли к ним подходило слово «записка», которое произносила Надежда Андреевна. Нет, это были именно письма. Первое на несколько страниц, второе – всего на одну, но письма. Он тогда положил их обратно в коробочку. Под статуэткой, наверное, имелись в виду три балерины из кружевного фарфора, стоящие в гостиной на пианино. Саша даже брал их в руки, несмотря на то, что и раньше, только поселившись в квартире Надежды Андреевны, осматривал несколько раз. Было в этих хрупких фигурках что-то завораживающее.
Балерины как балерины. Ничего нового. Могли ли они стоить целое состояние, он не знал. Но не решился забрать. Во-первых, уверенности, что Строгалева «завещала» их именно ему, у него не было. Приедет эта самая Лида, да еще, чего доброго, обвинит его в краже. Нет уж, спасибо, не надо. Во-вторых, хранить эти статуэтки даже как память о Надежде Андреевне ему было решительно негде. Первую свою квартиру в Калининграде он купил значительно позже, тогда в девяностые между рейсами снимал угол где придется, а на время отъезда держал нехитрые пожитки у друга по училищу. Не у матери же в деревянном бараке оставлять. Пропьет. А при чем тут пуговица? Она вообще не укладывалась ни в какую схему. Ни тогда, ни сейчас.
А в этой квартире опять похороны. Лидия Андреевна умерла. Как странно, что он ее видел всего несколько раз в жизни, и последний перед самой смертью. Любопытно было спустя тридцать лет снова оказаться в доме, который какое-то время был его прибежищем, в той самой комнате, где он когда-то жил. Конечно, многое изменилось. К примеру, кухня стала современной. Ее новая хозяйка вовсю пользовалась благами цивилизации, да и нужды в деньгах явно не испытывала. Техника у нее была новая, современная. Надежда Андреевна жила проще, да и времена были совсем другими.
В гостиной взгляд скользнул по статуэткам, все так же стоящим на пианино. Только теперь их было не три, а две. Интересно, где третья? Разбилась? Или продана? Может, они и правда стоят столько, что можно безбедно жить. А вдруг Надежда Андреевна действительно оставила их ему и он сглупил, не взяв обещанное «сокровище»? Что ж, теперь в живых не было и Лидии Андреевны. История сделала круг и завершилась там же, где и началась.
– Саша?! – услышал он и, вынырнув из собственных мыслей, обомлел, потому что этот голос узнал бы из тысячи других.
Как там в песне поется? «Ты узнаешь ее из тысячи. По словам, по глазам, по голосу. Ее образ на сердце высечен. Ароматами гладиолуса…»[2] Он резко повернулся, перестав глазеть на дом, сберегающий старые тайны надежнее любого замка. Сердце билось так сильно, что он вдруг испугался, что сейчас позорно потеряет сознание.
– Саша! Баранов! Господи, неужели это ты?
По узкой дорожке между сугробами к нему быстро шла Саша Шапкина, мучительная любовь его юности. Все та же хрупкая, тоненькая, по-девичьи стройная фигурка, темные гладкие волосы, распущенные по плечам. Она никогда не носила шапок, просто терпеть их не могла. Легкая норковая шубка, из-под которой торчит сиреневый шарф, в тон помаде. Высокие сапожки на небольшом каблучке. Она всегда умела одеваться, даже тогда, когда это было не принято.
Они с мамой заказывали наряды у какой-то портнихи, которая шила по выкройкам журнала «Бурда моден». А еще по картинкам из немецкого каталога «Отто», который Сашкиному папе подарила какая-то пациентка, чей муж был моряком и ходил в загранплавание. Это было еще в середине восьмидесятых.
Они, все трое, могли часами разглядывать этот каталог, словно подглядывали в щелочку за неведомой иностранной жизнью. Для Сашки с этого журнала началась любовь к нарядам, а для него, Александра Баранова, мечта стать моряком и привозить ей из плавания новые журналы, раз уж она им так радуется.
– Это я! Сашка! Как же я рад тебя видеть!
Своих лучших друзей Александр тоже не видел тридцать лет. Известие об их свадьбе и будущем ребенке так больно ударило его, что, уехав, он просто перестал отвечать на их письма. Признаться, их и было всего два. В первом Сашка сообщала, что родила девочку, которую они с Саней назвали Алисой.
Во втором, спустя полгода, Сашка поинтересовалась, куда он пропал, и прислала фотографию, на которой они с Саней стояли в обнимку, смеясь в камеру, и держали на руках щекастого карапуза. Эту фотографию он хранил, несмотря на то, что смотреть на них, молодых, красивых и счастливых, было невыносимо. Он не ответил, и она больше не писала. Ему хотелось верить, что это потому, что он сменил адрес, а не потому, что Саша Баранов, Сашка-третий, как его называли в школе, был им не нужен и не интересен.
– Нет, это просто с ума сойти. – Она наконец-то подошла ближе, обняла его, примерившись, чмокнула в щеку. – Я никак не ожидала тебя здесь увидеть. Ты что, вернулся?
– Пока не знаю, – честно сказал он, исподволь разглядывая ее лицо.
Не девочка уже, пятьдесят два, как и ему, но выглядит прекрасно, и мелкие морщинки ее ничуть не портят. Надо же, а он уже почти забыл, какая она красивая.
– Мама умерла, приехал на похороны и задержался. Я пока в отпуске, торопиться некуда.
– Я не знала, прости. – Она немного помолчала. – Не знаю, нужно ли выражать соболезнования.
– Нет, не нужно. В силу определенных обстоятельств трагедией это для меня не стало.
– Раз тебе некуда торопиться, значит, в Калининграде тебя никто не ждет? Или где-то еще. Черт, я понятия не имею, как ты жил все эти годы. Баранов, ну как ты мог пропасть так надолго?
Она стукнула его сжатым кулачком в грудь, довольно сильно. Несмотря на куртку, он охнул, перехватил ее руку, сжал тонкое запястье. Красивая. Какая же красивая! И как так получилось, что он за тридцать лет не смог полюбить никого другого?
– Торопиться мне некуда. Я дважды в разводе. Есть сын, но он уже давно вырос и во мне особо не нуждается. Нет, отношения у нас отличные, но не требующие моего постоянного присутствия, тем более что по роду своей деятельности я большую часть года всегда в рейсе. А жил я так, как живут моряки. Полгода в море, иногда меньше, иногда больше, месяц на суше. Иногда меньше, иногда больше. А что касается второго твоего вопроса, то я и сам не знаю, зачем так надолго пропал.
– Ты остановился где?
– В маминой квартире. Ей после того, как снесли барак, дали однокомнатную квартиру. Она, конечно, чудовищно захламлена и загажена, так что большую часть времени, которое я тут уже провел, я потратил на то, чтобы привести ее в божеский вид.
– А в Калининграде?
– В Калининграде у меня дом. Не то чтобы особняк, но жить можно. А ты? Ты что здесь делаешь? Я думал, вы обосновались в Питере.
– Да, конечно. Я просто приехала из-за того… В общем, у меня тут дела. А заодно родителей повидать. Они не молодеют.
Ему показалось или она немного сбилась, отвечая на вопрос, как тут очутилась? Странно. Чего ей скрывать?
– Как Саня? Как Алиса? Она уже сделала тебя бабушкой?
Сашка рассмеялась так, как умела только она, словно колокольчик прозвенел.
– Нынешняя молодежь не торопится вешать на себя ярмо. Это я родила, когда мне еще двадцати двух не исполнилось. Алисе уже тридцатник, но вступать в брак и заводить детей они с ее молодым человеком не торопятся. Живут вместе, но никаких тебе обязательств. Меня это так восхищает. Думаю, насколько они все-таки мудрее и практичнее нас. А Саня… как-то живет. Мы давно развелись.
Видимо, на его лице отразилась вся гамма испытываемых чувств, потому что Сашка снова рассмеялась.
– Баранов, не делай такое трагическое лицо. Это не было трагедией даже тогда, когда мы разбегались, а уж сейчас, спустя двадцать лет, тем более. Разумеется, мы сохранили нормальные отношения ради дочери. Но Саня вернулся сюда, потому что у него здесь был и есть основной бизнес, а я осталась в Питере. То есть сначала он уехал сюда, а потом мы развелись, потому что у него здесь появилась вторая семья,
