«ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г. - Марина Саввиных

Когда Анатолий Васильевич вышел на авансцену и поклонился почтеннейшей публике, я подал ему блестящий шарик на острие карандаша и пригласил желающих подняться к нам для проведения первого опыта.

На мой призыв откликнулись двое: парень лет двадцати и совсем юная девушка в вязаной кофте. Шварцман усадил их на стулья и представление началось. Когда подопытная пара сосредоточила свое внимание на шарике, который держал гипнотизер, последовал властный приказ:

— Спать!

Они отключились мгновенно и Шварцман принялся торопливо загружать их разнообразной информацией:

— Вы спите и слышите только мои команды! Спать и точно исполнять все мои желания! — с категоричностью полного хозяина положения подчеркнул он и резко повернулся к зрительному залу. — Спать!

Аудитория разом сникла. Он, как всегда, добился желаемого результата и готов был так же успешно продолжить программу, когда вдруг покачнулся на каблуках и мешком свалился на пол. Вокруг его посиневших губ обозначилось темное кольцо.

— Скорее врача! — испуганно крикнул кто-то.

Тося подбежала к распростертому на сцене нашему общему другу и принялась нащупывать его пульс. В полных недоумения глазах актрисы металась нестерпимая боль, смешанная с ужасом. Она не могла ничего понять. Шварцман вроде как споткнулся и неожиданно упал, но почему? Припадок? Но Анатолий Васильевич только что выглядел вполне здоровым. А как теперь быть? Что делать с этими двумя, загипнотизированными Анатолием Васильевичем?

Я невольно взглянул в зал. Если бы под влиянием гипноза были лишь эти двое! Там, приткнувшись друг к дружке, спали десятки людей. Их нужно разбудить во что бы то ни стало, но они не проснутся без его, Шварцмана, внушения. Я в этом был убежден.

Появился запыхавшийся доктор — худенький старичок в ермолке. Пал на колени, пощупал пульс.

— Эпилепсия, — констатировал он.

У Анатолия Васильевича по лицу пробежала судорога. Скрючились, но тут же, как у покойника, неожиданно выпрямились ноги и руки.

— Принесите воды, — сказал врач.

Только через полчаса Анатолий Васильевич пришел в себя. Первым делом он оглядел аудиторию и с великим трудом выдавил из себя:

— Проснулись все! Я сказал, все!

Так закончился наш последний гипнотический сеанс. Когда мы укладывали Шварцмана на телегу, он, повернувшись ко мне, упавшим голосом произнес:

— Я виноват. Мне нельзя заниматься гипнозом.

И трудно было понять, о чем больше сожалел Анатолий Васильевич, о заработках или о наших поездках под мерцающими звездами в ночном небе. Впрочем, деньги — дело наживное, а удивление и восторг перед лицом нашего бытия дается не всем людям и далеко не всегда.

С концертами гипноза было покончено на все времена. Правда, работая актером в Алма — Ате, я попробовал ввести в гипнотический транс кое — кого из присутствовавших на репетиции маловеров. У меня это получилось совсем неплохо. Актер Володя Бурдейн целовал туфли главрежа, а режиссер Георгий Товстоногов пас отару, в которой роль овец отводилась молодым артисткам. То-то было потехи у моих товарищей по театру.

— Я знаю, почему это случилось. На меня в жизни никто так не кричал, — говорил будущий руководитель Ленинградского БДТ.

В стране Суоми

Я сегодня как будто помолодел. Нет, душа не закружилась на воображаемом вощеном паркете от дикой, хмельной радости. Не взвился в поднебесье на прозрачных крыльях мечты. Не осилил, как олимпиец, стометровку в рекордное время. Даже не спустился с горки на путинских лыжах или абрамовичских нартах.

Через 36 лет я снова побывал в этой чистенькой, по — хозяйски ухоженной стране. И побывал-то не в обычном смысле — куда уж мне путешествовать в моем возрасте! А вот так, запросто, сидя за моим рабочим столом. А напротив меня восседал мой старший внук Ваня, ученый — кандидат технических наук. Он пришел ко мне исправить какую-то ошибку в компьютере, исправил да и разговорился с дедом.

В прошлом году Ваня совершил круиз по странам Скандинавии. Не бог знает, какой великий путь пришлось проехать и проплыть за две недели. Но впечатлений он привез целую кучу. И не только самых добрых воспоминаний, но и множество фотографий тех мест, где когда-то довелось побывать и мне. И еще какие-то альбомы, проспекты. Диву даешься!

Мы говорили о Суоми, в которой я побывал в составе делегации советских писателей. Я уже коснулся мимоходом этой темы в романе «Ночь без сна», но вспоминать Финляндию можно без конца. И мы с удовольствием листали самые яркие страницы наших странствий по ее озерным и каменистым просторам.

Ах, Суоми, Суоми! Казалось бы, чужая для нас страна, а как ты близка распахнутому для дружбы и нежности русскому сердцу! Может быть, потому и близка, что мы прошли с финнами один, и не малый, путь, прошли в понимании и согласии. Только лихолетье 1917 года разъединило нас. И счастье твое, Суоми, что ты попала в заботливые руки, а не в безжалостные тиски палачей, казнивших Россию.

Ничего не скажешь, Суоми заслуживает того, чтобы восхищаться ею. Тем более, что где-то в пригороде Хельсинки живет и работает мой истинный друг художник Тойво Ряннель. Взял, чудак, да и уехал к финнам. Впрочем, куда ему еще ехать, когда он сам финн из семьи, сосланной на поселение в Сибирь?! Если ему нравится тамошняя жизнь, то почему бы и не завершить там свой жизненный и творческий путь? В этом тоже есть что-то от возвращения библейского блудного сына.

Если внимательно посмотреть на Суоми, раскинувшуюся на многие сотни верст вдоль и поперек Скандинавии, то она может показаться усадьбой одного рачительного хозяина — своего народа. Страна ухожена не только в обычном понимании этого слова. Да, в ней всё расставлено по своим местам, всё прибрано и упорядочено навсегда. Но самое главное то, что она ухожена духовно. В ней поддерживается каждый здоровый росток демократии, что немаловажно в современном мире. Нам бы её заботы!

В Суоми, как и в любой процветающей стране, культурные традиции многих народов гармонично сочетаются с интересами прогресса. Чтобы убедиться в этом, достаточно побывать в ленинском музее в Тампере. Что им Ленин? Кое — кто считает терпимость финнов к этой одиозной фигуре результатом предоставления независимости Финляндии. В этом есть известная доля правды, но далеко не вся правда. Ленин пошел на независимость Финляндии из страха потерять свою власть в России. Он струсил перед лицом хорошо отмобилизованной армии Маннергейма, готовой пойти на Петроград. Недаром же он улизнул в Москву, подальше от назревавших военных действий. Да и то сказать, что суверенитет Суоми не стоил ему ничего. Великий вождь уже продал немцам целую Россию, а что значило для него Финляндское княжество?

Мы с внуком уважительно вспоминаем барона Карла Густава Маннергейма, генерал — лейтенанта русской армии. У нас до сих пор считают его фашистским прихвостнем, злейшим врагом России. Это — выдумка всё тех же большевиков. На самом деле Маннергейм — талантливый полководец и смелый человек. И он воевал не против России, а против ненавистного во всем мире режима. Он 30 лет прослужил в русской армии, за личную храбрость был награжден российским георгиевским крестом.

В его пользу говорит и тот факт, что он не был финским националистом. Он — швед, ставший в конце своей жизни президентом Суоми. Конная статуя маршала Маннергейма стоит на проспекте его имени.

А разве об уважительном отношении к другим народам не говорит финский памятник Александру Второму? Скажите, где у нас, в России, есть что-то подобное, наполненное великим смыслом благодарности царю — освободителю? Этого нет и, видимо, никогда не будет. Памятники Сталину — да! Давно ли они были на каждом перекрестке дорог и на каждой площади? И сегодня их вновь поставить не прочь сотни тысяч людей, если не миллионы.

Кстати, еще о маршале Маннергейме. Он не был ни Гитлером, ни Сталиным. Он не преследовал инакомыслящих, как это делали большевистские вожди от Ленина до последней когорты старцев. И совсем не случайно финны говорят о маршале с легкой и мудрой усмешкой. Мол, что было, то было. Когда мы оказались у памятника на могиле маршала, финский писатель Пааво Ринтала вспомнил, что где-то в Дании есть памятник врачу с надписью: здесь покоится прах такого-то, а вокруг — могилы тех, кого он лечил. Так неплохо бы написать на памятнике Маннергейму: здесь — маршал, а вокруг — те, кому он помог умереть.

Пааво Ринтала — автор повести «Ленинградская симфония» о блокаде северной столицы. Книга мало известна у нас, потому что Пааво ставит в ней вопрос об ответственности за трагедию Ленинграда и открытым текстом называет виновников массового истребления людей. Это — Гитлер и Сталин с их прихлебателями и лизоблюдами.

Демократия. Нам бы поучиться хотя бы её азам у тех же финнов. У второго по величине города страны два имени: финское — Турку и шведское — Або. Десять процентов населения города шведы, и здесь функционирует шведский университет. Милости просим обучаться на родном языке!