Инвестор. Железо войны (СИ) - Николай Соболев

Вы даже не представляете, во что ввязались! Черт побери, если бы я знал раньше!

— Да в чем дело, в конце концов? — Дима нервно затеребил бородку.

— В том, что этот парень стоит несколько десятков миллионов долларов, и завтра здесь будет половина агентства Пинкертона, а французская полиция спустит на вас всех своих ищеек!

Глава 6

…и умереть

Ехавшие в Берлин доучиваться краскомы что в коридорах поезда, что в вагоне-ресторане от нас с Панчо шарахались и старательно делали вид, будто мы их не замечаем. Вероятно, лично наркомвоенмор товарищ Ворошилов накрутил им хвост, чтобы не общались с разными там сомнительными американцами.

Вместо этого с нами настойчиво общался Ян Кочек, расспрашивая о жизни в Париже и Нью-Йорке. Надо отдать ему должное, человек он обаятельный, располагающий — не в пример пани Анне Кочековой, особе замкнутой и малоразговорчивой.

Поезд гуднул, отправляясь от Негорелого, пересек заболоченные поймы Синицкой и Перетути, за окном мелькнул пограничный столб № 778… Я почувствовал нечто вроде облегчения — если поля и березки, оставшиеся за спиной, были безусловно родными, то люди напрягали меня крайностью своих суждений и поступков. Фанатичная вера в победу мировой революции потускнела, но еще сияла, заставляя адептов действовать радикально. Кто не с нами, тот против нас — и никак иначе, жесткое разграничение. А природа, кстати, не любит резких границ, у нее все переходы плавные. Вон, убери столбы и заграждения, и не поймешь, где СССР, а где панская Польша — те же лески и речушки…

В столице Германии красные командиры в нелепо с непривычки сидящих костюмах покинули поезд, а служители Рейхсбана приволокли мне кучу телеграмм. Я начал перебирать их прямо на ходу, в коридоре вагона, когда мне навстречу из своего купе вышел Кочек.

— Все в делах?

— Да, переписка с архитектурно-строительным бюро, вы в этом что-либо понимаете?

— Нет, я больше по механической части, — отмазался «инженер».

— А, вот мне насчет автозавода пишут, вопрос насчет номенклатуры станков…

— Химико-механической, — напряженно улыбаясь, уточнил Кочек.

Вся его общительность и разговорчивость улетучились, а мне веселые бесенята тут же нашептали в ухо, и я выудил из пачки весьма кстати пересланную Осей телеграмму от Хикса:

— О, мне тут вопрос задают, связанный с кадмием…

Не знаю, как пани Анна почувствовала, что инженер Кочек попал в затруднительное положение, но она приоткрыла дверь купе и тягуче позвала:

— Я-ан…

И псевдословак, извинившись, немедленно с облегчением скрылся, отрезав дальнейшее общение захлопнутой дверью.

Понятно, что великая и ужасная советская разведка только отращивает зубы, но я никак не ожидал, что легендирование поставлено настолько тяп-ляп. Ну ладно я, усмехнулся и забыл, а если его начнут спрашивать другие люди? Или, того хуже, заговорят с ним на словацком? Русский-то, похоже, для него родной, во всяком случае, никакого акцента, иного построения фраз или чуждой лексики я в разговоре с ним не заметил.

Сказал, что словак — значит, словак, все верят. Сказал, что инженер — значит, инженер, никто не проверяет. Читал — с кем-то из великих нелегалов как раз в это время случилась до крайности нелепая история, когда он на первом выходе, в Германии, услышал бытовой вопрос на русском и на автомате ответил на русском же. А потом полдня мыкался, искал хвост и готовился к аресту.

Золотые времена. Ни тебе единого шенгенского учета по всем границам с базами данных за последние надцать лет, ни биометрии, ни анализов, которые могут выявить, например, когда и какой штамм гриппа подхватил, а потом сравнить с «биографией» — а мог ли фигурант такой штамм поймать?

Никакой помощи от «инженера» я не дождался и всю ночь разгребал ворох сообщений самостоятельно, под неодобрительные взгляды Панчо, которому мое шуршание мешало спать.

На Северном вокзале Кочеки быстренько откланялись, а мы плюхнулись в авто. В гостинице, зевая с риском вывихнуть челюсть, я заявил Панчо, что если мне не дадут поспать хотя бы два часа, то пусть пеняют на себя, и заперся в номере.

Скрестись в дверь начали, кажется, минут через двадцать, когда я только-только избавился от фантомной железнодорожной тряски и начал проваливаться в сон. Скреблись настойчиво, но вежливо — это не Панчо и не Ося, они бы колотили в дверь без зазрения совести, и это не гостиничные, они бы предварительно позвонили в номер.

Тогда кто посмел?

Либо газетчики пролезли, либо безумные гении, на которых жаловался Ося — начитаются своих «Гиперболоидов» и суют кому ни попадя лучи смерти! Встал, завязал пояс халата и отправился к двери, проклиная неизвестного изобретателя, до сих пор не придумавшего табличку «не беспокоить».

В коридоре, к моему изумлению, обнаружились пять или шесть работяг со здоровенным фанерным ящиком. Стоявший впереди лысый и бородатый посмотрел на цифры на двери, нахмурился и уставился в разграфленную бумагу типа накладной.

А пока я набирал воздуха в грудь, чтобы наорать матом и выпустить все раздражение, мне в лицо брызнули какой-то дрянью из резиновой груши.

Последняя мысль в гаснущем сознании была «Ну спать так спать».

Очухался я в тесной каморке, размерами живо напомнившей мне историю моего попадания, даже машинально скосил глаза посмотреть, нет ли где на полу двух металлических решеток. Но нет — больше похоже не на кладовку, а на камеру. Пошевелился — не связан и рот тряпкой не заткнут, уже хорошо.

Помещение два шага поперек, четыре вдоль, малюсенькое окошко под потолком, железная койка и… и все, если не считать матраса.

Вставать я не торопился, в голове еще клубилась муть, неизвестно, как поведет себя тело. Понапрягал мышцы в статике — вроде ничего не болит, не сломано.

Что любопытно, ни страха, ни беспокойства я не испытывал и отнес это на счет последействия от той дури, чем меня усыпили. Какой-нибудь мощный транквилизатор или что там сейчас принято в морды брызгать? Эфир, хлороформ? Хикса бы сюда, разъяснил бы живо.

Прислушался… за стенкой бубнили, причем на русском, наши неопределенные артикли «ля» ни с чем не спутаешь.

Вот тут я напрягся — а что если советская власть решила мне секир-башка сделать, как генералу Кутепову? Но зачем, вроде мы обо всем договорились…

Нет! Это с Куйбышевым и Триандафилловым все хорошо, а что там Ворошилов и направляющий его Сталин надумали, неизвестно. Нет человека — нет проблемы, так? В Москве пачкаться не стали, во избежание скандала, а в Париже можно еще и на белоэмигрантов свалить… А вдруг это настоящие белоэмигранты — но им-то что от меня надо? Похищение с