Сон в красном тереме. Т. 1. Гл. I – XL. - Сюэцинь Цао

Увидев Баоюя, девы недовольным тоном обратились к Цзинхуань:

– Мы не знали, о каком госте идет речь, сестра, и потому вышли его встречать. Ведь вы говорили, что сегодня сюда должна явиться душа нашей младшей сестры – Пурпурной жемчужины. Мы давно ее ждем. А вы привели это грязное создание. Зачем оно оскверняет ваши владения?

Смущенный Баоюй, услышав эти слова, хотел удалиться, но Цзинхуань взяла его за руку и, обращаясь к девам, молвила:

– Сейчас я вам все объясню. Я как раз направлялась во дворец Жунго, навстречу Пурпурной жемчужине, когда, проходя через дворец Нинго, встретила души Жунго-гуна и Нинго-гуна. И вот они говорят мне: «С той самой поры, как стала править ныне царствующая династия, наши семьи прославились своими заслугами, из поколения в поколение наследуют богатство и титулы. Но минуло целых сто лет, счастье нашего рода кончилось, его не вернуть! Много у нас сыновей и внуков, но достойного наследника нет. Разве что внук Баоюй. Нрав у него весьма странный и необузданный, зато мальчик наделен умом и талантом. Вот только некому его наставить на путь истинный. Теперь же мы уповаем на вас. И если вы покажете ему всю пагубность мирских соблазнов и поможете вступить на путь истинный, счастью нашему не будет предела!» Они так умоляли меня, что я пожалела их и решила привести Баоюя сюда. Сначала подшутила над ним, разрешила полистать книгу судеб девушек его семьи, но он ничего не понял, – так пусть здесь, у нас, испытает могучую силу страсти. Быть может, тогда прозреет.

С этими словами фея ввела Баоюя в покои.

– Что здесь за аромат? – спросил Баоюй, ощутив какой-то неведомый ему запах.

– Это – аромат ароматов настоянной на душистом масле жемчужных деревьев редчайшей травы, произрастающей в волшебных горах. Ничего подобного нет в мире, где ты обитаешь, ибо мир этот погряз в скверне. – Цзинхуань холодно усмехнулась.

Баоюю оставалось лишь удивляться и восхищаться.

Когда они сели, служанка подала чай, необыкновенно прозрачный, с удивительным запахом, и Баоюй спросил, как этот чай называется.

– Этот чай называется «благоуханием тысячи роз из одного чертога». Растет он в пещере Ароматов на горе Весны, – пояснила Цзинхуань, – а заварен на росе, собранной с цветов бессмертия.

Баоюй, очень довольный, кивнул головой и окинул взглядом покои. Чего здесь только не было! И яшмовый цинь[81], и драгоценные треножники, и старинные картины, и полотнища со стихами. На окнах – шелковые занавеси, справа и слева от них – парные надписи, одна особенно радовала душу:

Изысканность и таинство —земля,Загадочность, необъяснимость —небо!

Баоюй прочел надпись, а потом спросил Цзинхуань, как зовут бессмертных дев. Одну звали фея Безумных грез, вторую – Изливающая чувства, третью – Золотая дева, навевающая печаль, четвертую – Мудрость, измеряющая гнев и ненависть.

Вскоре служанки внесли стулья и столик, расставили вино и угощения. Вот уж поистине:

Рубину подобен напиток:хрустальные чаши полны!Нефритово-терпкая влага:янтарные кубки влекут!

Баоюй не удержался и спросил, что за аромат у вина.

– Вино это приготовлено из нектара ста цветов и десяти тысяч деревьев, – отвечала Цзинхуань, – и настояно на костях цилиня[82] и молоке феникса. Потому и называется: «Десять тысяч прелестей в одном кубке».

Баоюй в себя не мог прийти от восхищения.

А тут еще вошли двенадцать девушек-танцовщиц и спросили у бессмертной феи, какую песню она им прикажет исполнить.

– Спойте двенадцать арий из цикла «Сон в красном тереме», те, что недавно сложены, – велела Цзинхуань.

Танцовщицы кивнули, ударили в таньбань[83], заиграли на серебряном цине, запели: «Когда при сотворенье мира еще не…», Цзинхуань их прервала:

– Эти арии не похожи на арии из классических пьес в бренном мире. Там арии строго распределены между героями положительными и отрицательными, главными или второстепенными и написаны на мотивы девяти северных и южных мелодий. А наши арии либо оплакивают чью-либо судьбу, либо выражают чувства, связанные с каким-нибудь событием. Мы сочиняем арии и тут же исполняем их на музыкальных инструментах. Кто не вник в смысл нашей арии, не поймет всей ее красоты. Поэтому пусть Баоюй прочтет сначала слова арий.

И Цзинхуань приказала подать Баоюю лист бумаги, на котором были написаны слова арий «Сон в красном тереме».

Баоюй развернул лист и, пока девушки пели, не отрывал от него глаз.

Вступление к песням на тему «Сон в красном тереме»

Когда при сотворенье мираЕще не прояснилась мгла, —Кого для томных чувств и нежныхСудьба земная избрала?

Все для того, в конечном счете,Чтобы в туманах сладострастья,Когда и неба нет вокруг,И ранит солнце душу вдруг,Мы, дабы скрасить мрак ненастья,Излили горечь глупых мук…«Сна в красном тереме» мотивыПусть прозвучат на этот раз,Чтобы о золоте печалиПечалям вашим отвечалиИ яшмы жалобы могли быВсю правду донести до вас![84]

Жизнь – заблуждение[85]

Молва упрямо говорит:«Где золото – там и нефрит!»[86],А я печалюсь, что прочнейСоюз деревьев и камней![87]

К себе влечет напрасно взорТот, кто вознесся выше гор,являя снежный блеск[88],

Напомним, кстати: над землейНебесных фей вся жизнь порой —унылый, скучный лес…[89]

Вздыхаю: в мире суетыНевластна сила красоты!Смежая веки, вечно бытьИгрушкой с пиалой?[90]Так можно мысли притупитьИ потерять покой!

Зачем в печали хмуришь брови?[91]

Есть, говорят, цветок волшебныйв обители святых небесной;Наичистейший, непорочный, —есть, говорят, нефрит прелестный[92],А если к этому добавят,что не было меж ними связи,Сегодня встретиться внезапноим запретит кто-либо разве?А ежели еще отметят,что трепетные связи были, —То почему слова остались,а про любовь давно забыли?В итоге – вздохи и стенанья,но все бессмысленно и тщетно,В итоге – горькие терзанья,но все напрасно, безответно.Луна! – Но не луна на небе,а погрузившаяся в воду;Цветок! – Но не цветок воочью,а в зеркале его подобье.Подумать только! Сколько горькихжемчужин-слез еще прольется,Пока зимою эта осеньв урочный час не обернется,Пока весеннего расцветаНе оборвет внезапно лето!

Баоюй никак не мог вникнуть в смысл и потому слушал рассеянно, но мелодия пьянила и наполняла душу тоской. Он не стал допытываться, как сочинили эту арию, какова ее история, и, чтобы развеять тоску, принялся читать дальше.

Печалюсь: рок неотвратим[93]

Как отрадно на сердце, когда на глазах,торжествуя, природа цветет![94]Как печально, когда за расцветом идетувяданья жестокий черед!На мирские делавзгляд мой дерзок и смел:Десять тысяч – да сгинутназойливых дел!В этой жизни тоскедолго плыть суждено,И растает душиаромат все равно…К дому отчему вновьустремляю свой взор,Но теряется путьв неприступности гор!

Обращаюсь к родителям часто во сне: —Мир покинуть дороги велят,А отцу было б лучше подальше уйтиОт дворцовых чинов и наград.

Отторгнута родная кровь[95]

Одинокий парус. Ветер. Дождь.Впереди – тысячеверстный путь.Вся моя родня, мой дом и сад, —все исчезло! О былом забудь!И осталось только слезы лить…«Пусть спеша уходят годы прочь,Вам, отец и мать, скажу я так:не горюйте! Позабудьте дочь!»В жизни все имеет свой предел,встреч, разлук причины тоже есть,Мы живем на разных полюсах, —мать, отец – вдали, а дочь их – здесь…Каждому свое. Покой и миркаждый охраняет для себя.Есть ли выход, раз от вас ушла?Выхода не вижу. То – судьба!

Скорбь среди веселья

Ее в то время грела колыбель,а мать с отцом уже настигла смерть.Из тех людей, разряженных в шелка,красавицу кто мог тогда узреть?Стремлений тайных юношей и девона не приняла, сочтя за срам,Зато теперь Нефритовый онасобою среди туч являет Храм![96]Ее достойной парой стать сумелкрасивый отрок с чистою душой[97],Казалось бы, что вечен их союз,как это небо вечно над землей!Но к детству повернул зловещий рок[98],опять сгустился тягостный туман,А что же дальше? Словно облака,развеян иллюзорный Гаотан,Живительная высохла вода,исчезла, как мираж, река Сянцзян![99]Таков итог! Всему грядет конец!уходит все и пропадает прочь!А потому терзаться ни к чему, —сколь ни терзайся – горю не помочь!

Мир такого не прощает…[100]

Подобна нежной орхидееи нравом ты и красотой,Твоих достоин дарованийне смертный, а мудрец святой!Вот как случается пороюс отверженною сиротой!Ты скажешь: «Изо рта зловоньеу тех, кто много мяса ест,А тем, кто увлечен шелками,и шелк однажды надоест!»Поднявшись над людьми, не знала,что мир коварен, зависть зла,И чистоте взамен презреньеты от бесчестных приняла!Вздохну: светильник в древнем храмеутешит лишь на склоне лет,А красный терем, нежность сердца,цветенье, – все сойдет на нет!

Издревле так: в пыли и смрадебыть чистым чувствам суждено,Достойно ли нефрит отменныйбросать на илистое дно?Как много сыновей вельможныхвздыхали – и не без причин, —О том, что счастье зря теряети благородный господин![101]

Когда любят коварного…

Волк чжуншаньский —Бессердечный,Разве помнит он, что веченКорень жизни человечьей?[102]Все, чем движим, – лишь разврат,Жажда временных услад.Знатных дам, чей славен род,В жертвы он себе берет,И, согнув, как ветки ив,Этих дам по белу светуОн бросает, как монеты,Что похитил, не нажив…Я вздыхаю: сколько нежных,Утонченных, сердобольныхОн обрек всю жизнь в печаляхБиться, как в коварных волнах!

Рассеяны иллюзии цветов

Что три весны отрадного сулятдля персика румяного и сливы?Но, загубив прекрасные цветы,найти убийцы радость не смогли бы…Все говорят: ищи на небесах, —там персика цветы пышны до лета,И говорят еще, что в облакахтак много абрикосового цвета!Все это так. Но видано ли то,чтоб осень нас не настигала где-то?В Деревню белых тополей смотрюи слышу стон несчастных, там живущих,А в Роще кленов темных, вторя им [103],рыдают неприкаянные души.Уходят дни. Могил уж не видать.Все в запустенье, и бурьян все гуще.Сколь много неимущий терпит мук,чтоб нищий ныне завтра стал богатым!Да и цветов судьба – извечный круг,весна – рассвет, а осень – срок заката.А раз уж смерть идет за жизнью вслед, —кто может от нее найти спасенье?Но говорят, – на Западе растетпосо – такое чудное растенье:Тому, кто под его укрылся сенью,способен жизнь продлить чудесный плод!

Бремя разума[104]

Когда все нервы, силы – до предела —Подчинены лишь разуму – и только,Судьба идет наперекор удачам,И от ума не радостно, а горько!Предрешено, как видно, до рожденьяТакому сердцу биться сокрушенно,А после смерти прекратятся бденья,Душа покинет плоть опустошенной.Скажу к примеру: жизнь в семье богата,Спокойны люди, не предвидя лиха,И вдруг такой исход: она распалась,И закрутились все в житейских вихрях…Вот тут и вспомнишь: помыслы и думы,Когда подчинены мирским волненьям,Вся жизнь плывет, и в этих вечных волнахСмутна, как в третью стражу сновиденье.Представим: гром загрохотал внезапно, —И от дворца остались только камни;Представим: грустно угасает солнце, —Как будто фонаря последний пламень…Увы, увы! Все радости земныеВедут людей к трагедиям и бедам!О вас печалюсь, люди в мире бренном,Поскольку день грядущий вам неведом!

Когда сторицей воздаешь…[105]

Когда сторицей воздаешь, —Живя на этом свете,Он, милосердный, снизойдет,Спаситель-благодетель!

Мать счастлива, и счастье в том,И в том ее забота,Чтоб тайно одарять добром —Без всякого расчета…

Но, люди, – убеждаю вас:Так много страждущих сейчас!Нам надо помогать им!Не подражайте тем, скупым,Все меряющим на калым, —дядьям моим и братьям!Пусть истина добрей, чем ложь!Но в мире поднебесномГде потеряешь, где найдешь —Лишь небесам известно!

Мнимый блеск запоздалого расцвета[106]

Желая в зеркале найтиЧувств милосердных свойства,За добродетель выдал тыЗаслуги и геройство.

Но скоротечен сей расцвет, —Поможет ли притворство?

Халат ночной и в спальне шторИгривый шелк у ложа,Жемчужный головной убор,Сановный на плаще узор, —Перед судьбой все это вздор,Игра с судьбою – тоже!..Не зря твердят: на склоне днейНужда неотвратима.Но есть наследство для детей:Величье рода, имя.Шнуры на шелке, лент извив, —Ты горд, избранник знати,И на твоей груди горитГруз золотой печати![107]Надменен, важен, словно маг,И вознесен высоко, —Но час закатный – это мракУ Желтого Истока…Героев прежних лет, вельможКак чтут сыны и внуки?Прискорбно: предков именаДля них пустые звуки!

Так кончаются земные радости[108]

У расписных, цветистых балоквесна себя испепелила.И стала мусором душистымлиства, опавшая кругом.Коль воле неба отдаласьи необузданно любила,Коль к проплывающей лунесвой лик безвольно обратила, —В том и найди первопричинупоступков, погубивших дом!Ты сколько б ни винила Цзина,что клана уничтожил нить,Ты сколько б ни костила Нина,семью посмевшего сгубить, —Виновны все, с душою чистойне умудренные любить!

У птиц убежище в лесу…

Чиновнику – коль деловит, —в присутствии – хвала,Но дома, в собственной семье,худы порой дела.

И так бывает: был богат,а после бедным стал,Коль драгоценный он металлпо ветру размотал…

Он, милосердный, за другихпривык душой радеть,А сам от жизни так устал,что ждет, как благо, смерть.

А этот не имеет чувств,он холоден, как лед,Но за обиды и к немувозмездие придет.

Не верь безрадостной судьбе,Судьба еще воздаст тебе,Пусть тот, кто слезы льет и льет,Их выплачет – и все пройдет!

Стать жертвой злобы и обидобидчику дано,Зря разлученным вновь сойтисьсудьбой предрешено!Причина в прошлой жизни естьтому, что краток век,Удачливый, всегда богатпод старость человек.К Вратам Нирваны тот стремитсвой дух, кто просветлен,А тот, кто во грехе погряз,себя теряет он…

А птицам, если пищи нет,осталось в лес лететь.Земля – без края, но скуднаи худосочна твердь![109]

Девы пели арию за арией, но Баоюй оставался равнодушным. Тогда Цзинхуань со вздохом произнесла: