Бесы пустыни - Ибрагим Аль-Куни

— Налет есть налет. Какая разница, гиблый или заречные племена?

Однако мерзкий вассал бросил камешек еще дальше:

— Кто сказал, что снаряжение и одежду надо нацепить, чтобы налет ветра отбить? Все девчонки, поди, отчаялись, когда новость услышали. Сама эмира от такого парня не отречется, даже если б ты в лохмотья дервиша нарядился. Какой еще для гордыни нужен повод!

Налетела новая волна пыли, и Уха загородился от нее, спрятав лицо. Ахамад смеялся во весь рот, пока его пыль не забыли. Вдруг заболели зубы, и по всему телу пошла дрожь. Он отвернулся и сплюнул, а продолжал, уже поддерживая веселого вассала:

— Какой еще для гордыни повод? А поэтесса, небось, касыду[114] сочинила? — Он прокричал это во весь голос, пытаясь перекрыть вой ветра: — А я ничего не слышал. Что за стиль-то — высмеивание? Хиджа[115]?

Ахамад смеялся, пытаясь в пыльном мареве бури поймать взгляд Ухи:

— Сказала, что охотники извелись все, оставили газель по пескам бегать. Ха-ха-ха! Прекрасная касыда!

— Это все пакости дервиша! — пробовал протестовать Уха.

— Да-да, дервиш это все в сердце хранит. Ха-ха! Одна из лучших ее касыд.

Ветер заревел с новой силой, налетел шквалом, раздались жалобные повизгивания верблюдов.

— Ты это, почитай мне стихи ее, — жалобно попросил Уха.

— Ха-ха-ха! Да я не говорю стихами и вообще стихов не запоминаю.

…Охотники выбились из сил, газель ускользнула, убежала в пустыню песков. Счастливый знак. Сатира против девчонок направлена. Ну-ну!

Появилась процессия из женщин, наряженных в черные одежды, их сопровождали парни с непокрытыми головами. Пыль облепила их лица, кожу и волосы — они торчали дыбом на головах у всех, как петушиные гребни. Ахамад повел за собой отряд негров, понукая их торопиться, помочь женщинам добывать воду из колодца. Он все еще заставлял себя подавить смех, а Уха кричал ему вслед:

— Мои стрелы, они тебя спасли от когтей шакальего племени. Если бы не гордыня моя да благородство — был бы ты уже в мертвецах!

Буря в лощине поглотила говорившего, песчаная крупа и комья грязи били Ухе в спину, за ними последовала куча сухих пустынных колючек, налетевшая откуда-то сверху. Он повернулся налево, колючки слетели и исчезли в пространстве.

— Ты забыл? — тщетно прокричал Уха в окружавшем его полумраке пыли.

Но вопрос его канул в никуда и остался без ответа.

Глава 8. Шакалье племя

«Из воды создали мы все сущее»

1

Жажда вела Ахамада по жизни с самого рождения. Чернокожая кормилица рассказывает, будто он отказался сосать молоко матери, едва родился, и продолжал лягаться ножками, бить ими о землю и махать в воздухе, и все время кричал, так что умудренные опытом женщины решили, что помрет он от плача. И как у всех прочих тварей земных, что возвращаются к жизни в долгу перед судьбой после торжественного обета или клятвы, так и тут избавление от беды пришло в конце концов чисто случайно. Негритянка принялась массировать его худенькое тельце, умащивать бальзамами пустынных трав. Мудрая повивальная бабка бросилась к огню, посыпала благовониями и сухой полынью на угли, чтобы бесов изгнать да выколоть их глаза завидущие. Дым пошел столбом в углу палатки, казалось, что бедный новорожденный младенец вот-вот задохнется, но он, однако, не перестал протестовать против случившегося, продолжая своим надсадным криком выражать страх перед этой жизнью.

И тут явился случай.

Негритянка набрала воды, чтобы огонь потушить, да захотела на личико его синее водой побрызгать, и едва капли упали ему на щеки, он вдруг перестал плакать и принялся эти капли жадно ловить и слизывать с прожорливостью щенка. Она поставила на огонь сосуд, чтобы воду согреть, а затем надумала поить его понемножку из ложки. Когда его мать очнулась и пришла в себя из обморочного состояния и узнала от бабок про всю эту историю, она пришла в изумление, а потом опечалилась. Потому как тяжелая жизнь на веки вечные написана на роду всем, кто рождается на свет с поселившейся в их душах царицей Сахарой…

Уха не верил всем этим сказкам, пока не отправился вместе с Ахамадом в первый набег на подавление восстания озерных племен.

2

Неграм вокруг озера Каури удалось объединить свои племена и создать весьма крепкое государство на границах Сахары. Они принялись нападать на своих соседей в южных джунглях и даже осмелились налагать подати на носящие чалму племена на севере и на западе.

Старинные легенды рассказывают, что негры были более жестокими, чем джинны, а по вероломству соперничают с дикарями Шакальего племени Бану Ава[116]. Едва достигнет у них мальчик десяти лет, как они применяют к нему мужские обряды. В это время они отрывают его от отца и матери. В нем просыпаются сомнение и подозрительность, он ждет предательства со стороны самых ближайших родных. Подросток покидает родной дом и отправляется в степи и леса, чтобы научиться там спать стоя. Постепенно овладевает упражнениями, как удерживаться на стволах деревьев или на гребнях скал в горах, пока не научится стоять подолгу на ногах и отсыпаться так полностью без чьей-то поддержки. Эти люди полагают, что человек не найдет защиты против зла и коварства, если не будет бдительным и в своем бдении избежит покоя и вялости. А населяющие Сахару рассказывают, что человек из племени шакалов всегда в напряженной готовности, если другого встретил — будь то его брат или отец родной, он всегда готов драться и никогда спины не покажет, какие бы на то причины ни были. Этакая подозрительная натура, что во всякой твари только врага видит, и сподвигла народ Сахары дать им название — Вану Ава — «Шакалье племя», особенно после того, как они обрушились на племена Сахары и совершили налет свой на Азгер.

3

Ни одно племя на всем континенте не осмеливалось до них выступать против голубых всадников[117] в их родной Сахаре и пытаться их покорить. От поколения к поколению передается, что покой и уверенность во владении вечной и бескрайней Сахары, у которой нет ни начала, ни конца, могли бы быть кем-то нарушены. И вот ими стали злодеи из Шакальего племени! Тысячелетья подряд люди использовали один и тот же план, ничуть не изменившийся, — совершать налет неожиданно и заставать врагов врасплох, а если отряды разведчиков доносили, что силы врага велики, весь план менялся, и они растворялись в пустынях, словно превращались в мираж.

Они ни единожды не пренебрегли этой скрытностью, которой их обучила сама Сахара, и обусловленной их постоянной боеготовностью. Время постепенно завлекло их в оазисы, они стали возделывать землю, упорно занимались разведением пальм, употребляли в пищу баранину, ели досыта, доверяли только воде, а в рощах оазисов находили отдохновение. Но люди нарушили обет, и Неведомое лишило силы их древний амулет.

4

Шайтаны повели свое наступление с юго-востока. Они заняли Мурзук и Зувейлу и спустились в долину аль-Аджаль. Убивали мужчин и детей, насиловали женщин и жгли хижины, грабили имущество и уничтожали огнем тенистые и плодоносные пальмовые рощи. А потом устремились по всей Сахаре, как чума.

Осели в Адраре[118] и пошли дальше — заняли Тассили и Гадамес. Полонили весь Азгер, и продвижению их положили конец только переселенцы-мухаджиры[119], углубившиеся в Сахару и поспешившие в Тамангэст, где вступили в союз с племенами Ахаггара и откуда повели контрнаступление. С того самого дня начертала кровь вечную ненависть к отпрыскам Шакальего племени, и запретили матери своим детям поминать их имя поутру, а все население Сахары причислило их к своим исконным врагам: волчьему отродью, змеям да гиблому ветру.

5

Только несмотря на отступление шакалов[120] к самому озеру, их налеты на Сахару продолжались. Они устраивали чистые бойни. Перекрывали торговые пути. Грабили караваны. Захватывали у пастухов стада верблюдов и соперничали с народом Азгера в разделе добычи и дани купцов, сборов налогов и податей, подношений от владельцев караванов с Севера в обмен на безопасность и разрешение беспрепятственно пересекать Сахару. И все-таки они решились на страшный грех, какого всевышний рок не прощал ни одной твари на всем континенте Сахары.

Они отравляли воду в колодцах. Шел падеж скота по всей южной песчаной округе, трагически гибли пастухи целыми отрядами. Страшная беда распространялась все шире и достигла пределов дальнего Севера.

Поток караванов иссяк, их продвижение через Мурзук и Зувейлу было отменено. Остался один далекий путь, начинавшийся от Триполи и Гадамеса, проходивший через Азгер и Аир, и завершавшийся в Кано.