Повседневная жизнь Греции во времена Троянской войны - Поль Фор

Нетрудно представить их живущими в больших городах неподалеку от значительных месторождений вроде Фтии, Халкиды, Коринфа, Торикоса, Феста. Они забирают у плавильщиков штейны черной меди, которые предстоит очистить древесным углем, многократно раздувая меха из воловьей кожи. В горнило добавляют 10 % олова, необходимого для получения бронзы; это олово привозят из Эдремитритского залива, Милета и портов Сирии. Столь же просто вообразить их и в двадцати четырех городках Мессении, где, как показывают таблички, 400 кузнецов трудились, выковывая оружие, ободья колес, накладки, инструменты, сосуды: великое разнообразие котлов на трех ножках, кувшинов для воды, с ручками и без ручек, любых размеров, на любой вкус. Один из первых пилосских текстов, который нам удалось расшифровать, PY, Ta 641 перечисляет и иллюстрирует картинками следующие изделия: «два котла в форме меха с тремя ножками критского образца; чаша с одной ножкой и двумя ручками; чаша критского образца со следами пожара на ножках; большой кувшин с четырьмя ручками; два кувшина той же величины с тремя ручками» и т. д. Археологи, раскапывавшие захоронение Зафер Папуры на Крите, копавшие в Микенах, Мидеа или Мессении, подтверждают впечатление об обилии, роскоши и разнообразии металлической посуды, выходившей из местных мастерских. Впрочем, в те времена ни стекло, ни алюминий, ни пластмасса в посудных лавках не продавались.

Медники

До 1970 года во многих городах Крита и даже в афинском квартале Монастираки можно было увидеть, как молотобойцы, литейщики и лудильщики работают, в точности повторяя действия господ «Копоть» и «Дымовик» из поселения Азиатия, живших почти 3200 лет назад. С рассвета до сумерек раздавался грохот их молотов, усиливавшийся тем, что мастерские были расположены рядом.

В полутьме и дыму пробиваются то рыжие всполохи жаркого костра, то матовый отсвет красной меди, а вот четверо подмастерьев в кожаных фартуках превращают лепешку раскаленного металла в котелок с двумя ручками и тремя ножками. Под размеренными ударами то кувалды, то бронзового молота с закругленной головкой диск становится плоским, занимая всю поверхность плитки серого известняка, закрепленной на оливковом чурбаке. И пока помощники снова загружают горн, складывают инструменты, освобождают место, пропускают по стаканчику вина, выделывают ушки, стыки или заклепки, мастер колотушкой заканчивает выравнивать толщину листа, кровельными ножницами придает ему нужные размеры и округлость, срезает все лишнее, а поскольку металл после тысячи ударов молота утратил податливость, снова разогревает его на углях с помощью мехов.

Наконец начинается наиболее долгая и деликатная операция — вторичное вытягивание. Плоский лист надо превратить в глубокий карман без единой трещины, складки или царапины и вдобавок абсолютно ровный. Медник берет лист клещами, зажатыми в левой руке, перекладывает на брусок с круглой головкой и снова бьет молотом, начиная от центра. Металл постепенно плющится, его внешняя поверхность расширяется, в то время как внутренняя остается прежней. Лист начинает сгибаться и обретает форму купола. Его края закрывают даже высокую стойку, поддерживающую брусок. Время от времени мастер держит его над огнем, медь становится еще послушнее, а потом, остыв, попадает на станок или двурогую наковальню. Частые удары молота окончательно придают изделию необходимые изгиб, форму, глубину и гладкость, каковые приличествуют новенькому, без трещин и вмятин котлу. Теперь остается подпилить и выгнуть края, а потом приклепать уже готовые ножки и ручки.

Некогда выкованные Гефестом чаши и кубки — те, что служили на пирах бессмертных, сравнивали с живыми существами. С начала V века, а может, и в гомеровскую эпоху легенда приписывала Полииду, богу-покровителю бронзовщиков Коринфа или Аргоса, способность воскрешать мертвых. Критские куреты и родосские тельхины считались божествами, металлургами и колдунами одновременно. Подобные представления, общие для всех народов бронзового века, позволяют нам понять, сколько таинственности, если не сказать — волшебства, окружало в те времена владение «огненным» искусством. Оно всегда связывалось с долгим обучением, обрядами инициации, сложными испытаниями и секретами, тщательно оберегаемыми могучей корпорацией. Не исключено, что в число испытаний входило нанесение ран, а то и ритуальных увечий. Бога кузнецов представляли хромым и вечно грязным. То и другое — серьезный повод для того, чтобы держаться особняком. И, однако, могущество Гефеста в микенском Пантеоне было таково, что он заставил богов Олимпа уложить в его постель одну из харит и даже саму Афродиту, богиню любви. Правда, считалось, что у бога-кузнеца могучие руки, широкая грудь и проницательный ум. Наделяли Гефеста и способностью создавать волшебные ткани, а также делать прекраснейшие в мире украшения.

В социальном плане некоторые кузнецы и медники, подобно многим другим ремесленникам, зависели от дворца, но большинство их, объединясь в гильдии или братства, жили в одном квартале или на одной улице базара, являя собой нечто вроде сравнительно независимого третьего сословия. Это напоминает корпорации ремесленников, известные нам по текстам из Малой Азии того же времени, по Угариту, Алалaxe и столице хеттов Хаттусе.

Ювелиры

Золото и бронзу обозначают особые идеограммы. Та, что для золота, напоминает Андреевский крест с двумя латеральными полузавитками и знаком, похожим на букву «пи», в верхней части. Таким образом изображался верх печи, поддерживающий тигель, где желтый металл в процессе купелирования очищался от примесей. В текстах ювелир, kurusowoko, явственно отличается от бронзовщика и простого кузнеца, kakeu, или от оружейника — etodomo. Столь же четко разграничивали золото, kuruso, серебро, akuro, и «белый» металл, судя по всему — электрум, paraku. Золото, которое несли воды Пактола и рек Колхиды или Грузии, всегда имело примесь серебра, порой — до 30 %. Если металл не попадал в Грецию уже очищенным и обработанным, приходилось его плавить, то есть поднимать температуру сплава до 1063 градусов (всего на 20 градусов меньше, чем требуется для обработки меди).

Долгое время благородными и «низкими» металлами занимались одни и те же ремесленники. В микенских городах и поселениях, если они действительно были богаты золотом, специализация шла быстрее, чем в других местах. Само собой, количество металла скрупулезно учитывали, а за мастерами неусыпно следили. Работая только на царя и богатых аристократов, ювелиры жили под их покровительством среди миниатюрных пилочек, сверл, резцов, напильничков и весов. Трудились, склонясь над верстаком с широким кожаным фартуком, протянутым от пояса мастера к крышке стола, дабы собрать мельчайшую пыльцу золота, сыпавшуюся из-под инструментов. Золото, нетленное вещество, сверкающее и нерушимое, почти столь же плотное, как свинец, но гораздо более ковкое и тягучее, в глазах микенцев представлялось божественным, как само солнце. И, например, в Пилосе около 1250 года до н. э. 14 гиеродулов, или храмовых рабов, охраняли тех, кто производил манипуляции со «священным золотом» — «Kurusoyo iyeroyo» (табличка FY, Ae 303). В тот кризисный год хозяева дворца потребовали уплаты экстраординарного налога золотом от управителей и богатых князьков шестнадцати основных поселений крохотного царства: 30 человек обязали выплатить 6 килограммов золота. Сбоку на этой древней налоговой ведомости (PY, In 438) писец, а возможно — главный финансовый инспектор пометил галочкой каждое третье имя. Интересно, кого он имел в виду — покладистых или строптивцев? Нетрудно представить, сколько ювелиров, контрабандистов и фальсификаторов расплодило по всей Греции такое богатство!

Гончары

Кузнецы и горшечники первыми преодолели ограничения примитивного земледельческого общества и объединились в семьи, кланы или касты вне сельской общины. Лет 20 назад на Крите еще существовали целые деревни горшечников. С наступлением весны они отправлялись в путь, останавливаясь то здесь, то там, чтобы сделать и продать глиняную посуду, а осенью и зимой возделывали землю и проводили время с женой и детьми.

В эпоху Троянской войны дело обстояло почти так же. Однако уже с минойских времен в каждом городе-государстве имелись свои гончарные мастерские, причем одни работали исключительно на нужды храмов и дворца, а другие обслуживали массового покупателя. При раскопках печи из огнеупорной глины в форме ульев найдены как в Микенах (Арголида), так и в Стилосе на Крите. Иногда, прислоненные тыльной стороной к скале, эти печи высотой в человеческий рост всегда состояли из трех частей: круглого очага с низким «входом», пода из брусков обожженной глины и камеры для обжига с «глазком» сбоку. Дым выходил через верхнее отверстие той же камеры, которым мастер пользовался, чтобы поставить в печь свои изделия — от маленького кувшинчика до саркофага, — вылепленных им в полутемной мастерской. Это отверстие закрывалось до тех пор, пока, продержав изделия часов восемь при температуре 800–1000 градусов под наблюдением приставленного к «глазку» подмастерья, хозяин не решал, что они готовы. Теперь продукцию горшечника оставляли медленно остывать еще примерно на полсуток. И да поможет мастеру Афина!