Введение в Ветхий Завет Канон и христианское воображение - Уолтер Брюггеман

Отметим здесь два момента. Во–первых, этот материал относится к «священнической/жреческой традиции» (в библеистике данным термином обозначается древнеизраильская богословская школа, для которой во главе угла стояла тема ритуальной чистоты и порядка: ритуальная чистота делала возможным пребывание ГОСПОДА среди Израиля). В принципе святость может быть присуща любой стороне жизни, но священническая традиция делала основной упор на богослужебных обычаях, считая, что именно там наиболее ощутимо присутствие ГОСПОДА. Соответственно, ее создатели условно называются «священниками/жрецами».

Скорее всего, эта традиция, наложившая глубокий отпечаток на Быт — Числ, обрела свой нынешний вид в эпоху вавилонского плена (т. е. это традиция присутствия в условиях остро ощутимого отсутствия). Безусловно, ее представители обращались и к более древним материалам, но прежде всего их подход был творческим: Присутствие обеспечивается в условиях отсутствия. Из всех слоев Пятикнижия этот слой легче всего поддается идентификации: ему присущ определенный педантизм, любовь к порядку и симметрии (см., например, описание крышки ковчега завета в Исх 25:17–22).

Во–вторых, материал в Исх 25–31 можно разделить на семь речей, начинающихся словами: «И сказал ГОСПОДЬ Моисею…» (Исх 25:1; 30:11, 17, 22, 34; 31:1, 12). По одному из толкований, они соотносятся с семью днями творения в Быт 1 (также документ священнической традиции!) (см. Blenkinsopp 1977; P. Kearney 1977, 375–386). Кульминацией семи речей, как и кульминацией семи дней творения, является суббота (Быт 2:1–3:4а/Исх 31:12–17). Очень может быть, что среди хаоса и беспорядка, присущим изгнанию, священнические авторы представляли себе упорядоченное творение, которое и ощущалось ими во время богослужения (Levenson 1988, 66–77). Скиния реплицирует творение, хотя бытовая реальность, казалось бы, противоречит этому.

Поскольку читать эти материалы скучно, комментаторы к ним обращаются нечасто. Однако нельзя упускать из виду то огромное творческое воображение, которое в них вложено, а также глубокую пастырскую заботу: показать людям близость Бога. Хотя в основе рассказа о скинии могло лежать реальное воспоминание о каком–то древнем шатре, где присутствовал ГОСПОДЬ (Исх 33:7–11), эта древняя память переосмыслена в свете памяти о событиях недавнего прошлого, а именно об Иерусалимском Храме. Тем самым скиния — это воображаемый конструкт, сотканный из воспоминаний о древнем и современном опыте. Здесь важен богословский смысл, отраженный, в частности, в этимологии: слово «скиния» (mskn) происходит от еврейского глагола skn («обитать»). Т. е. скиния — это «место Обитания», «место Присутствия». Имеется в виду, конечно, присутствие Бога: мы неоднократно читаем о божественной «славе», пребывающей в скинии (Исх 40:34–38). Более того, в скинии есть особое место милости, примирения и прощения — крышка ковчега Завета (Исх 25:17–22). Само слово «крышка» (kprt) того же корня, что и слово «искупление» (ср. «Йом Киппур», «День Искупления»). Оно помещено здесь в самый центр израильской жизни.

Если мы ни в чем не напутали, то перед нами яркий пример того, как традиция Торы развивается и экстраполируется перед лицом новых жизненных обстоятельств и общинных нужд. В ситуации плена и изгнания община создала образ (божественного) Присутствия, которое дается не через Храм, а через передвижное святилище.

Между повелением построить место Присутствия (Исх 25–31) и выполнением этого повеления (Исх 35–40) помещен материал совершенно иного плана (Исх 32–34) — материал, который тесно связан с синайской перикопой (Исх 19–24) и выражает важный аспект израильской веры.

Согласно Исх 24:18, Моисей пробыл на горе сорок дней и сорок ночей. Если перескочить после этого сразу к Исх 32:1, станет ясно, что именно эта «задержка» Моисея спровоцировала кризис, описанный в Исх 32. Моисей — главная фигура в повествовании. Пока Моисея нет, Аарон (представлен братом Моисея, но это, видимо, кодовое обозначение для альтернативной жреческой традиции) захватывает инициативу и изображает Бога в виде тельца (Исх 32:4). По–видимому, изначально телец не считался идолом, но был лишь альтернативой ковчегу Завета как знаку божественного Присутствия. Как бы то ни было, мы видим соперничество Аарона (обличаемого здесь в непослушании) и Моисея (послушного ГОСПОДУ вождя, который может говорить с ГОСПОДОМ и даже влиять на Его решения) (Исх 32:11–14). В результате Моисей (а) разбивает скрижали, полученные на Синае (ст. 19), и (б) назначает левитов защитниками истинной веры (ст. 25–29). Отношения между ними сложно назвать братскими: перед нами явная конкуренция, конфликт традиций.

Моисей также выступает в роли ходатая (Исх 33). (а) В этом своем качестве он получает от ГОСПОДА уверение, что ГОСПОДЬ есть Бог милосердия и суда (Исх 34:6–7); (б) также через него заключается обновленный Завет (Исх 34:10) и заново декларируется Тора (Исх 34:11–28). В своей нынешней форме повествование подчеркивает легитимный авторитет Моисея и умаляет авторитет остальных фигур (в частноети, священников–ааронидов). Эти полемические подтексты прочитываются легко, и важно не упустить за ними важную богословскую весть. А именно, рассказ дает последовательность: Завет разрушен, сломан (Исх 32:19), Завет восстановлен (Исх 34:10). Для Ветхого Завета это повторяющаяся тема: Завет ГОСПОДА с Израилем постоянно проходит через разрушение и восстановление. Разрушение — через непослушание Израиля, восстановление — через щедрость и сострадание ГОСПОДА.

ГОСПОДЬ, в своей справедливости и милости, разрушает Заветы, нарушенные через непослушание, а затем обновляет эти Заветы (Иер 31:31–34, Ис 54:7–8). Израиль стремится к автономии, а потому преступает Завет, но без ГОСПОДА его жизнь невозможна, и в конце концов он возвращается к ГОСПОДУ. Исх 32–34 очень ярко и образно описывает эти отношения. Завет, заключенный в 34:10, тот же самый, что и в 24:3–8, но и совсем другой, ибо укоренен в милости и прощении ГОСПОДА. Такова вечная драма ветхозаветной веры.

В целом, Книга Исхода дает четкие категории древне–израильской веры. Остановимся кратко на трех ключевых мотивах.

1. Освобождение. Бог, низвергнувший власть фараона–угнетателя и тем самым освободивший Израиль из рабства, есть Бог–Освободитель. Соответственно, Израиль есть народ освобожденный, хотя из других текстов ясно, что освобождает ГОСПОДЬ не только Израиль (Ам 9:7). Этому созвучен рассказ о путешествии в пустыне (Исх 16–18): Бог–Освободитель поддерживает избавленный им народ.

2. Завет Исх 19–24 повествует о заключении Завета: его инициирует ГОСПОДЬ (как Бог Израиля), и требованиям его покоряется Израиль. Эти отношения будут определять всю дальнейшую жизнь Израиля: как гласит распространенная формула, «Я буду вашим Богом, а вы будете Моим народом» (Исх 6:7, Иер 11:4; 24:7; 30:22; 31:33, Иез 11:20; 14:11; 36:28; 37:23, 27). Здесь важны два момента. Во–первых, исход и синайский Завет тесно взаимосвязаны. Народ освобождается, будучи призван к новому послушанию — послушанию синайского Завета. В свою очередь, послушание возможно только благодаря избавлению. Израиль освобождается из–под тирании фараона и покоряется власти милостивого и справедливого ГОСПОДА. Во–вторых, Бог, который называет всю землю «своей» (Исх 19:5), все же избирает себе отдельный народ, Израиль (Исх 19:6). Это очень характерно для Ветхого Завета: Бог есть Бог–Творец, но вместе с тем важна и тема «партикуляризма», выделенности отдельного народа.

3. Присутствие. Этой темой комментаторы подчас пренебрегают, но она очень важна. Жреческая традиция знает, что приютить Святого, дать жилище Святому — это не пустяки. Именно отсюда идет такая любовь к симметрии, порядку, строгости и красоте. Текст требует, чтобы к присутствию ГОСПОДА не относились поверхностно (как легко может случиться в технологическом и прагматическом обществе): оно — требовательное!

За Книгой Исхода следует Книга Левит, которая продолжает синайскую тему. В ней Израиль получает более подробные наставления о святости. И если Израиль будет послушен, то, согласно обетованию, с ним будет пребывать слава Божья — та самая слава, которая явила себя при низвержении фараона (Исх 14:4, 17).

Глава 5. Книга Левит

В Книге Левит продолжается процесс переработки и письменной фиксации традиций, связанных с заключением Завета на горе Синай. Ее материал расположен как раз посредине повествования о синайском откровении, начавшегося в Исх 19:1 и завершающегося в Числ 10:10. Авторство всей книги традиционно приписывается Моисею, а ее материал является частью Священнической традиции. Формулировки требований, изложенные в Завете и относящиеся скорее всего к периоду вавилонского плена, выражают прежде всего интересы священнических кругов. Без сомнения, в основе этого материала лежат гораздо более древние традиция и культовая практика, но окончательное оформление он получил только в период вавилонского плена. Главная цель окончательной формы текста — провозглашение верховной власти ГОСПОДА в условиях Его кажущегося отсутствия. Основная идея повествования — святость Бога и связанная с нею святость Израиля как народа Божьего.