Спасибо, что ты есть - Яна Белова

– Значит, у тебя нет зависимости, редко так бывает, – вздохнул Жером, – тогда зачем вообще курить?

– Мне нравится, и всё. Зачем есть трюфели, шоколад, имбирь? Нравится – этого вполне достаточно.

– Странные вы, – Жером улегся обратно в гамак, – хотел бы я проще смотреть на некоторые вещи, но не могу.

– Каждому свое, – выдал на латыни Лекс.

– Иногда думаешь, нашел свое, а оказывается, всё не так.

– Грустно, – вздохнула Марина. – Где Клер, кстати?

– Не знаю, она не очень-то хочет меня видеть.

– Хочешь дурацкий совет от странного человека? – криво усмехнулся Лекс, затушив сигарету в карманной пепельнице.

– Давай.

– Если она тебе нужна, иди, найди ее, скажи ей об этом, и если она не пошлет тебя немедленно, тащи домой и трахни так, как если бы это был твой последний секс в этой жизни. Увидишь – всё рассосется само собой.

Жером резко встал.

– А знаешь, я тебя послушаю, терять мне уже нечего.

– Если забрезжит луч надежды, с тебя бутылка виски, – хохотнул Лекс, подавая руку Марине.

– Ок, – Жерома как ветром сдуло.

– Интересный у тебя способ решать проблемы, – заметила Марина, когда они вдвоем зашли в домик.

В полутьме из зеркала у входа на нее смотрело белое привидение – белые короткие брюки, белый топ – это первое, что бросалось в глаза. Рядом появились белые мужские брюки. Щелкнул дверной замок.

– Клер не самая сложная натура, так что решение стандартное, она могла бы казаться милой, если бы не была такой занудой.

– На тебя не угодить, – она поймала его руку, положила ее себе на талию, – стандартные решения могут быть самыми лучшими.

Он привлек ее к себе, нежно и одновременно властно, в зеркале два нечетких белых силуэта слились в один, а после этот один исчез в направлении кровати.

На следующий день под дверью Лекс нашел бутылку «Джек Даниэлс». Совет, очевидно, пошел впрок.

Дни утекали словно вода сквозь пальцы – беззаботное, солнечное, полное нежности и тепла короткое лето посреди зимы.

К концу второй недели отдыха в сердце стала закрадываться тоска, хотелось максимально растянуть оставшиеся дни, воспользоваться и ощутить каждую их драгоценную минуту.

Марина и Лекс много гуляли, ездили на экскурсии на необитаемые острова, загорали и плавали в теплой, словно парное молоко, воде прозрачных бирюзовых лагун и говорили. Обо всём и сразу. За пару последних дней Лекс рассказал о себе больше, чем до этого за два месяца.

Его вырастил дед, родители, видимо, были слишком заняты и не слишком заинтересованы в ребенке. Дед же был самой значимой фигурой в его жизни. У Марины создалось впечатление, что дед Лекса считал его не внуком, а сыном, посвящал ему всё свое внимание и силы. После его смерти Лекс в буквальном смысле остался один, формально, конечно, у него была семья, но стать полноценными родителями пятнадцатилетнему подростку не такая уж легкая задача, особенно учитывая обоюдное нежелание сторон прилагать к этому какие-либо усилия. Лексу уже не нужны были родители, а родителям не нужен был лишний геморрой в виде колючего подростка. Отношения не сложились. После совершеннолетия Лекс получил право распоряжаться наследством и семейным бизнесом. Все отношения с родителями свелись к деловым и формальным, родители стали бизнес-партнерами, и это устраивало и их самих, и Лекса.

Рассказал Лекс и об автокатастрофе, оставившей на нем кучу шрамов и лишившей его почки. Главным ее виновником был кокаин, впрочем, кроме себя Лекс никого не винил. По окончании длительного и тяжелого периода реабилитации и восстановления он на пять лет уехал в Канаду учиться. После кризиса 2008 года российский филиал семейного бизнеса решено было закрыть, не в последнюю очередь сыграло роль желание Лекса, который хоть и утверждал, что старается не вмешиваться в текущие дела, но, судя по тому, как он говорил об этих делах, имел весьма широкие властные полномочия и периодически ими пользовался с жесткостью абсолютно авторитарного управленца.

В бытовой жизни Лекс казался плюшевым, по крайней мере, с точки зрения Марины, с ним ей было легко сосуществовать на одной территории. Он не имел сколько-нибудь отвратительных ей привычек и никаких претензий не предъявлял. Однако назвать его снисходительным к чужим недостаткам не повернулся бы язык. В этом они с Мариной были похожи – оба прекрасно осознавали, что они хотят видеть и с чем иметь дело, а от чего так или иначе постараются избавиться или максимально отдалить от себя. Просто так совпало, что глобальных расхождений по ключевым пунктам у них не было.

В домик французов заехали немцы, а в домик вскоре отбывших канадцев – швейцарцы. И те и другие приехали в свадебные путешествия, говорили по-английски намного хуже, чем прежние соседи, поэтому всё общение с ними ограничивалось дежурными приветствиями и прощаниями.

Частенько, сидя у себя на веранде, Марина и Лекс слышали, как немецкие молодожены выясняют отношения, правда, понять, разговаривают ли они на повышенных тонах в силу привычки или ссорятся, мешал языковой барьер.

– Мы с тобой ругались, нет? – в один такой момент поинтересовался Лекс, задумчиво глядя перед собой.

– Я не помню такого, – Марина тоже задумалась, но в памяти не всплыло ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего ссору, – а тебе хочется поругаться?

Лекс засмеялся.

Солнце тонуло в бирюзовых волнах, расчерчивая небо и воду золотыми и розово-фиолетовыми полосами. Облака белыми кружевами, словно рамкой, оплетали буйство закатных красок. Марина каждый день пыталась сфотографировать всё это великолепие и каждый день убеждалась, что невозможно в полной мере передать фотографией настроение и атмосферу.

– А из-за чего мы с тобой могли бы ругаться? – спросила она.

– Обычно мне несложно найти повод, – усмехнулся Лекс, – поэтому и странно мне, что он до сих пор не нашелся. Я этому рад, но это странно.

– Ты в обед съел мой салат, давай из-за этого поругаемся, – пожала плечами Марина, – хотя нет, не подойдет повод, я сама тебе его отдала.

– А ты выпила мой латте и съела мое мороженое, – обиженно отозвался Лекс, – а еще позавчера мой коктейль выкушала.

– Какая я подлая…

– Так неинтересно ругаться, – перебил ее Лекс, – ты должна сначала отпираться, потом оправдываться, потом нападать, а ты сразу сливаешься с темы.

– Мне лень, ну его, потом отопрусь, оправдаюсь и нападу, ладно? – Марина пересела к нему на колени, уткнулась носом в его волосы на виске.

– Можно я спрошу? – мурлыкнул Лекс, целуя ее плечо.

От его волос пахло табачным дымом и ее собственным шампунем, которым он якобы не пользовался. Шампунь кончался в два раза быстрее сам собой.

– Ну, спроси.

Вместо вопроса последовал поцелуй. Только спустя несколько минут он вспомнил, о чем хотел спросить:

– Что бы тебя заставило поругаться со мной? На что бы ты могла обидеться? Чтобы я знал, чего избегать.

– Я не смогу тебе ответить, – улыбнулась Марина, – я не знаю. Я не умею обижаться, я разочаровываюсь, – и, заметив его непонимающий взгляд, решила пояснить: – Люди, которые мне безразличны, могут меня легко разозлить или заставить ненавидеть, но как только они пропадают из моей жизни, я забываю, что они есть на свете. С теми, кто близок, всё сложнее. Если человек близок, я воспринимаю его целиком и мне уже безразличны отдельные вещи, которые я бы не простила тому, на кого мне наплевать. Фишка в том, что близким человек становится, только когда в нем нет ничего, что я не могу принять. А вот если я вдруг понимаю, что это что-то имеет место быть, то человек будто бы меня обманул, втерся в доверие и мой ближний круг, не соответствуя. Наверное, звучит как бред?

– Как раз всё понятно, – усмехнулся Лекс. – Я сам такой, правда, я всегда считал эту свою особенность чем-то невротическим, пытался с этим бороться, а ты вот – осознаешь и считаешь нормой. Даже завидно.

– Может, и невротическое это нечто, мне всё равно, – она обняла его покрепче, – всё так, как есть.

Из соседнего домика долетели раскаты хохота.

– Они не ругаются, это просто немецкий язык похож на ругань, – вздохнув, резюмировала Марина, положив голову ему на плечо.

– Может, они просто помирились уже…

– Я тебе должен сказать спасибо, – спустя какое-то время проговорил Лекс.

Солнце окончательно завалилось за горизонт, с моря повеяло вечерней прохладой, вечер накрыл мир легкой туманной дымкой сиреневых сумерек. В небе зажигались первые звезды. Марине не хотелось не только шевелиться, но даже ворочать языком.

– В таких местах, как это, когда всё вот так вот мирно и хорошо, мне всегда сложно думать об отъезде, всегда возникают всякие темные мысли, а с тобой этого нет.

– Я рада, – мурлыкнула она, – но тогда тебе тоже спасибо, что ты есть. От одной мысли, что скоро опять в холода и безнадегу, хочется заплыть подальше и не всплывать никогда. А ты теплый, с тобой вся эта дурь не имеет значения.