Догоняйте, догоняйте!.. - Станислав Никоненко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Не наткнулся бы», — забеспокоился Жора и еще плотнее прижался к земле. Он был первый на пути у Ветки.
Когда Ветка подошел уже совсем близко, у Копытина вдруг страшно защекотало в носу. Он покрутил головой, сделал несколько глотательных движений — все напрасно. Жжение в носу дошло до такой степени, что Жора понял — быть беде: чихать тихо физрук не умел. Он попытался зажать нос рукой, но неуправляемая, почти сверхъестественная сила отбросила Жорину руку, и громовое «апчхи!» прокатилось по реке.
От отчаяния Жора даже зажмурил глаза. Но тут позади него что-то затрещало, и из кустов вылез Мамалыкин.
— Шпионил? — подскочил к нему Ветка.
— Да ты что! Просто пришел искупаться, — и Мамалыкин деланно чихнул. Только куда этому чиху было до Жориного. — Холодновато, а? — проговорил он, потирая руки.
— А чего в кустах сидел?
Но Борька быстро нашелся:
— Переодевал плавки.
— Даже расчихался.
— Ага! — Мамалыкин снова чихнул и полез в воду.
— Ты купайся, а я побежал. Скоро подъем, — Ветка стал натягивать брюки.
— Подожди меня.
— Времени нет.
— Ладно, давай. Я тебя догоню.
— Догоню… Это еще бабушка надвое сказала, — Ветка заправил футболку, надел кеды и, подхватив лилии, побежал к лагерю.
Мамалыкин вылез из воды и припустил вслед за ним.
Когда Жора и Наташа вернулись в лагерь и шли по одной из аллей, Борька попался им навстречу.
— Доброе утро! — проговорил он, поравнявшись.
— Доброе утро!
— И будьте здоровы, Георгий Николаевич!
— Что это он? — спросила Наташа, когда они отошли.
Жора пожал плечами, будто ничего не понял.
Глава десятая ЗАТЕРЯННЫЙ МИР, ИЛИ ИСТОРИЯ, В КОТОРОЙ УЧАСТВУЮТ ПРИВИДЕНИЯ
Отряд готовился уйти в поход. И ребята, собравшись перед своим корпусом, раскладывали по рюкзакам сухой паек, миски, ложки, котелки, кастрюли и чайники.
Командовал Ветка. Говорил, кому что нужно нести.
— А ты, — сказал он Булочкину, — мужик крепкий, понесешь хлеб.
Булочкин недовольно покосился на рюкзак с хлебом: это был, пожалуй, самый тяжелый рюкзак, и спросил:
— А сам ты что понесешь?
— Я? Вот, пожалуйста, — Ветка показал на рюкзак с огромной кастрюлей. — Видишь, какой рюкзачище.
— Зато легкий.
— Ты что, Булочка, недоволен? На обратном пути поменяемся.
— Ну, если так… — неуверенно начал Костя. — Тогда…
Но тут все грохнули, и Булочкин понял, что его дурачат.
— Постой, — сказал он, — ведь мы съедим весь хлеб.
— Нет, — покачал головой Ветка, — я не съем и Мамалыкина тоже попрошу, чтобы не ел…
Все опять засмеялись.
— Не пойдет, — сказал Булочкин. — Ищи кого другого.
— Ребята, так нечестно, — поддержала его Неля Синицына.
— Ты что, может, хочешь, чтобы девчонки за тебя несли? — Ветка насмешливо посмотрел на Булочкина. — Попроси вон тогда Чучкину или Синицыну…
— Или Бережкову, — ввернул кто-то.
Ветка немного замялся.
— Кстати, где Бережкова? — спросил Тигран Саркисович.
— Наверно, где-нибудь у зеркала красоту наводит, — заметил Теоретик.
— Ка-а-тя! — закричали девчонки. — Ка-а-тя!
Никто не отозвался.
— Ждать не будем, — сказал Тигран Саркисович. — Пусть потом на себя пеняет.
— Как не будем! — воскликнула Катя, неожиданно появившись перед ребятами, и тут же спросила: — Все собрались?
— Все, — ответила Чучкина, — кроме тебя. Где пропадала? — она подозрительно взглянула на Катю, у которой одна рука была спрятана за спиной. — А что у тебя там?
— Заявка на концерт, — улыбнулась Катя.
— Концерт?
— Заявка?
— Какой концерт?
— Когда? — посыпались отовсюду вопросы.
— Внимание! — Катя Бережкова сделала шаг вперед. — Нач-ч-инаем наш концерт. С первым номером, «Танец маленьких лебедей», выступит Неля Синицына, — с этими словами Бережкова сунула за спину другую руку, выхватила почтовый конверт и стала размахивать им над головой.
— Отдай, — подскочила к ней Синицына.
— Нет уж, вначале попляши. Публика ждет.
— Тра-та-та, та-та-та-та-та. Тра-та-та, та-та-та-та-та… — стала напевать публика «Танец маленьких лебедей».
Неля принялась шутливо прыгать, размахивая руками.
— А теперь, — снова заговорила Катя Бережкова, вручив письмо Синицыной, — с танцем «Казачок» выступит… заслуженная артистка пионерлагеря «Ромашка»…
— Ну, ладно, не тяни, — не выдержала Леночка Чучкина, — говори, кто.
— Заслуженная-презаслуженная артистка… Неля Синицына.
— Как, сразу два письма? — спросил Булочкин. — А мне нету?
— Пишут. Ну, Нелюша, пляши еще раз. Ножками, ножками!
В том, что Синицына получила сразу два письма, не было ничего удивительного. Со своим отцом (а он был капитаном-речником, водил по Волге большой белый теплоход) она договорилась так: писать они будут друг другу через каждые пять дней. То ли по вине почты, то ли еще по какой причине письма от отца чаще всего шли с опозданием, а не ровно через пять дней, как хотелось бы Неле. Но бывало и так, что письма приходили к ней одно за другим, а вот сегодня она получила сразу два.
Сама же Неля старалась не нарушать уговора, тем более, что отец всегда сообщал, в каком городе и когда будет его теплоход.
Неля залпом прочитала оба письма: Одно было из Костромы, другое — из Горького. Она лишь успела подумать, что ответит отцу вечером после похода, как появился физрук. Их отрядный вожатый заболел, поэтому в поход с ними шел Георгий Николаевич.
— Как, ребята, готовы? — спросил Копытин. — С поклажей разобрались?
— Разобрались, — за всех ответил Ветка.
— Вопросы есть?
— Никак нет, — гаркнул Ветка.
— Тогда строимся — и в путь.
Ребята помогли друг другу надеть рюкзаки, построились. Лишь один рюкзак остался сиротливо лежать возле крыльца.
— Чей рюкзак? — спросил Копытин.
— Булочка, — сказал Мамалыкин, — это по тебе батончики плачут.
Копытин нахмурился:
— Булочкин, почему не взял рюкзак?
— А что, мне больше всех надо? Я не нанимался.
— Не робей, Булочка, — крикнул Ветка, — тяжело в ученье — легко в бою.
Копытин подошел к рюкзаку, приподнял его одной рукой, как бы взвешивая, затем подозвал к себе Ветку.
— Что, Георгий Николаевич?
— Сними-ка свой рюкзак.
— Зачем? Еле надел. Видите, какой огромный.
— Ничего, я тебе помогу.
Ветка отчаянно запыхтел и принялся снимать.
— Ну вот, — сказал он, отдуваясь, и взглянул на физрука. И сразу понял, что немного переиграл.
Копытин улыбался.
— Вы что? — спросил на всякий случай Ветка.
— Да вот вспомнил, как артисты пьют из пустых чашек.
— А я при чем? — хватаясь за соломинку, произнес Ветка.
— По-моему, ты тоже был бы неплохим артистом. И чего в самодеятельность не запишешься? Талант нужно развивать.
— Запишусь, — мрачно пообещал Ветка.
Копытин так же одной рукой приподнял и Веткин рюкзак, добавил в него две буханки из первого рюкзака.
— Зачем, Георгий Николаевич?
— Хочу, чтоб и тебе было легко в бою. Ты что, возражаешь?
— Нет, но знаете, что говорит русская пословица?.. На чужой каравай рот не разевай.
— Пословица хорошая, только ты рановато ее вспомнил.
— Как рановато?
— А так, будет у нас привал, я тебе сам напомню.
Ветка вздохнул и быстро надел рюкзак.
Через несколько минут отряд уже шел по лесной просеке.
Все пели веселую песенку Крокодила Гены: «Я играю на гармошке у прохожих на виду…»
Ветка пел вместе со всеми, но мысли его были не очень-то веселыми. Больше всего он был зол на Костю Булочкина. Георгий Николаевич тоже хорош. Устроил перед всем отрядом такое представление. Ну, Булочкин! Погоди! Дождешься!
Костя Булочкин думал о том, какой молодец Георгий Николаевич. Во всем разобрался, а не стал рубить сплеча. Вожатый наверняка бы сказал: «Булочкин, бери рюкзак, и без разговорчиков». А еще он думал, что Неля Синицына — тоже человек, хоть и девчонка: не побоялась при всех заступиться. И вообще она не такая, как все. А какая?..
Что касается Нели Синицыной, то она сейчас ни о чем не думала. Ей было действительно весело, а два письма, которые она только что получила, приятно похрустывали в кармане шортиков. Сегодня она напишет отцу, расскажет про поход, а заодно и про то, как Ветка хотел надуть Булочкина, но вмешался физрук, и что из этого вышло.
Физрук Жора Копытин тоже напевал песенку Крокодила Гены. В самом деле, прилетел бы волшебник и привез бы в голубом вертолете Наташу. Жора не видел ее несколько дней и как раз сегодня собирался съездить в город, и вот на тебе — заболел вожатый, и Жоре приходится отправляться в поход. «К сожаленью, день рожденья только раз в году», — с неподдельной грустью в голосе пел Жора.