Злое железо - Алексей Молокин

– О-о! – уважительно протянула госпожа Арней. – А у меня, признаться, ни одного фофки не было, хотя и общага ваша рядом была. Мы вас боялись. Ходили слухи, что после того, как с фофкой побудешь, наступает зависимость от реальности, и тогда вся твоя магическая карьера полетит псу под хвост. Останется разве что в училки податься, и то в начальные классы. Ну давайте. За альму-матер!

Принадлежность к одному учебному заведению располагает к сближению. Ах, альма, ах, матер, и все такое. Хотя у этой самой «альма-матери» детишки бывают любимые и не очень, и все равно… Так что через полчаса мы общались, как говорится, «без напряга».

Мне-то рассказывать было особенно нечего, разве что про то, как после каждой сессии определенный процент фофок отправлялся в психушку, но, во-первых, здесь гордиться нечем, да и забавными такие случаи не назовешь. А во-вторых – даже эти истории были скорее всего выдумкой. По крайней мере при мне никто в психушку не угодил. В армию – да, было, особенно когда начались известные события. Ну, помните так называемый «последний парад»? Вот тогда в армию почему-то стали лихорадочно набирать студентов, и многие попали под раздачу. Я-то благополучно перескочил из университета в школу милиции, тем и спасся.

«…Кванты?» – спрашивает меня доцент Тавгер. «Кванты», – отвечаю я. И тогда доцент ставит свой портфель рядом с моим, и там тоже что-то булькает. «Кванты?» – спрашиваю я. «Кванты», – отвечает доцент Тавгер. И ставит мне зачет. А еще однажды мы пили с Николой и Чипполой, и Никола поспорил с Чипполой, что залезет на закорки Кмагу Шестирылому, ну, помните памятник на площади? А потом приехали менты и всю ночь пытались Николу оттуда снять, потому что сам он слезть не мог. В конце концов…

И дальше в том же духе. В общем, истории мои разнообразием не страдали.

А вот байки госпожи Арней, юной студентки-магисточки, были гораздо завлекательней и романтичней, и рассказывать их, в отличие от меня, она умела. Эпизоды из жизни сексуально раскрепощенных студенток-магисток, рассказанные одной из них, это, знаете ли, нечто особенное. Я и пытаться не стану пересказать то, что она мне напела, у нас, на физфаке, в отличие от истмага курс сексуальной раскрепощенности учебной программой не предусматривался. Если бы госпожа Арней вздумала писать воспоминания, от издателей отбоя бы не было. Озолотили бы с ног до головы. Впрочем, денег ей, похоже, и так хватало. После ее студенческих воспоминаний у меня возникло сладкое для каждого мужчины чувство сексуальной доступности собеседницы. Именно оно делает некоторых женщин сущей погибелью для нас, мужиков. Понимаете, нельзя, и все-таки – можно! От этого рехнешься, пожалуй. И делай с нами что хошь…

Но я все-таки взял себя в руки, чем весьма горжусь.

– …А скажите, Гизела, как вы узнали, что среди этого старого хлама затерялся ножик самого Аава Кистеперого? – спросил я, с некоторым усилием вспоминая о своей миссии.

– Просто почувствовала, – рассмеялась моя визави, небрежно стряхивая пепел на столешницу и разворачивая ко мне изящно свернутые колени. – Кровь подсказала, что где-то здесь лежит любимый ножичек прапрапрадедушки.

– Что? – Я чуть не подавился лимоном. – Как это? Кого?

– Ну да. – Историческая магичка потянулась, довольная произведенным эффектом. – Аав Кистеперый – мой пращур. А что, разве не похоже?

Я вгляделся в улыбающуюся магистку и действительно почувствовал в ней что-то дикое, разбойничье, что-то опасное, делающее ее еще более погибельной. Я понял, что это правда, все-таки я был мент и вранье почувствовать сумел бы.

Так что за свою безопасность госпожа Арней действительно могла не беспокоиться, ну а мне на мою было как-то уже наплевать.

Глава 8

Бросьте десять центов…

Шелушатся луково

Смятые рубли,

Было счастье – мука ли —

Смолчи, не говори…

Вы думаете, что рынок – это просто такое место, где одни продают, а другие покупают? Ошибаетесь! Точнее, может быть, во всяких там столицах так оно и есть, а вот в провинции рынок – это место, где торгуют почти все. Кто-то торгует мясом, кто-то штанами или носками, а кто-то собственным рылом, хотя это довольно грубо сказано, но в принципе точно. Торговать рылом – это значит «людей посмотреть и себя показать», а где в маленьком провинциальном городке можно это осуществить? Правильно, на рынке, потому что других подходящих мест либо нет, либо они недоступны по материальным и прочим соображениям. Поэтому на рынке можно встретить длинноногих дамочек в платьях типа «Коктейль» – на местный лад, конечно, но с большой претензией на шик – и на высоченных, как у Тины Тернер, каблуках. При дамочках имеются разнокалиберные мужья и бойфренды. Мужья, как правило, следуют за своими женами в кильватере и отягощены многочисленными пакетами, физиономии у них весьма озабоченные. Хотя главная их забота – оторваться от дражайшей супруги хоть на пяток минут, чтобы пропустить стаканчик паленой водки в местной забегаловке. А бойфренды – те режут рыночную толпу перед своими подружками, словно ледоколы какие, между делом демонстрируя свободу, то есть оценивающе разглядывая встречных и поперечных женщин, расплачиваются, демонстративно доставая деньги из широких штанин и так же небрежно сгребая сдачу в карманы.

Провинциальные рынки одинаковы во всех Россиях.

Сюда по выходным приходят целыми семьями, с бабушками и дедушками, с детишками в колясках. Получается этакий семейный «выход в свет». Какое удовольствие можно получить таким образом – честное слово, не знаю, но ведь получают.

И только небольшую часть рыночной публики составляют профессиональные покупатели, вернее, покупательницы, а именно – бодрые, чрезвычайно подвижные бабуси с накрашенными сухими губками, вечно перегораживающие своими крупногабаритными задницами и без того узкие проходы меж рядами. Для них рынок – это и клуб по интересам, и информационный центр, и, опять же, место самоутверждения.

Впрочем, что это я развел философию? По нашему дурацкому плану, я должен найти подходящее местечко и заняться зарабатыванием денег, то есть выступить в роли уличного музыканта. То есть рыночного. В моей родной России множество уличных музыкантов, но дома я до этого никогда не унижался, даже если бабок совсем не было. А здесь вот пришлось… С другой стороны, мы в этой России должны работать вроде как «под прикрытием», и то, что я как бы прикидываюсь, здорово раскрепощало.

Женщины, когда изменяют мужьям, тоже обуты не в домашние шлепанцы, нет, большинство измен случается, когда женщина соответствующим образом одета и при макияже, так сказать, в полной боевой раскраске. Вот этот-то макияж и создает некую защитную маску женщины, она как бы работает «под прикрытием» и делает то, что в ином случае никогда бы не сделала. Еще бы! Большую часть грехов принимает на себя маска, макияж, который легко смыть и чувствовать себя совершенно не ответственной за то, что натворила.