Пути зла - Джон Тренейл

Грехи искупаются только страданием, Джонни. Невыносимо тяжело получить отставку…

На следующий день Джонни валялся на кровати с книгой в руках. Но читать не мог. Ему казалось, что у него жар. Лоб был влажный. Может, он подхватил простуду – тогда не надо будет в понедельник идти в школу. Вот здорово!

Он лежал на верхней койке, глядел в окно и размышлял над тем, что ждет его в новой школе. Джонни побаивался ребят своего возраста. Они дразнили его. Без всякой причины, просто так. И учителя – тоже. Он был в пятом классе и очень старался. Разве он виноват, что у него не все в порядке с произношением. С чтением все в порядке. Джонни любил читать. И разве так уж важно произношение? Мисс Харви в его прежней школе как-то рассказывала, что у всех великих писателей прошлого были нелады с произношением.

Папа помогал ему по математике. Беда только в том, что у него никогда не хватало терпения. А Джонни не удавалось схватить все на лету. Поэтому большей частью Джонни только притворялся, что все понимает. Даже если не мог ни в чем разобраться. Так меньше ругани.

День был теплый и облачный. Подходящий денек, чтобы спокойно сидеть и пить лимонад. В доме – тишина. Николь, должно быть, спит: она любит подремать в это время. В любом случае его проблемы – не ее забота. Доктора Цзян – да. С ней Джонни поболтал бы с удовольствием, но ее не было рядом.

Все утро Джонни провел за новым дневником. Он испытывал странные ощущения. Доктор Цзян тогда спросила, нет ли у него маминой фотографии. У него ведь их полно. Раньше он только подолгу рассматривал их. Теперь решил: одну самую любимую он будет носить в кармане рубашки, поближе к сердцу. Раньше было слишком больно смотреть на нее. Теперь он хотел, чтобы эта карточка была всегда при нем. Чтобы в любую секунду он мог взглянуть на нее.

Джонни все еще смотрел в окно, туда, где заросшая травой лужайка спускалась к ограде. За калиткой появился кто-то и помахал Джонни рукой.

Некоторое время мальчик еще лежал, опершись на локоть и никак не реагируя на этот жест. Потом понял, что человек махал ему. Проворно спрыгнул с койки и подошел к окну: любопытно, как этому парню удалось увидеть его?

Это был Тобес.

Здорово! Тобес был забавным, таинственно-забавным. И это очень устраивало Джонни, который обожал все таинственное. Пошарив в карманах своей куртки, Тобес вытащил какие-то палочки и стал ими жонглировать. (Джонни до сих пор не знал ни одного человека, кто умел бы жонглировать.) Пожонглировав немного, он развернул одну палочку и стал есть. Сладости! Если напрячь зрение, можно даже рассмотреть цвет обертки. Она коричнево-белая. Сникерсы. Его любимые!

Тобес жестами звал его к себе. Джонни уже не ощущал слабости, только голод. Прижав палец к губам, он крадучись пошел взглянуть на Николь. Прикрыв от света глаза темными кружочками, она лежала на своей кровати. Похрапывала. Ну, не то чтобы храпела, но дышала как-то шумно, неприятно.

И все же сердце Джонни билось тревожно. Страшно подумать, какой разразится грандиозный скандал, если, проснувшись, она обнаружит его отсутствие. Николь ничего не смыслила в таинственно-забавных приключениях. Она не умела даже просто позабавиться.

Мальчик тихо спустился вниз. Опасаясь оставить дневник, он прихватил его с собой.

Джонни вышел из калитки и тут же поймал шоколадный батончик, который бросил ему Тобес. Они молча пошли вверх по дорожке, мимо дома мисс Грант. Дошли до скамейки под деревом, которая кольцом опоясывала его ствол. Мальчики уселись на той стороне, которую не было видно с дорожки. Птицы подняли невообразимый шум, будто заметили шоколадные батончики.

– А это что такое? – спросил Тобес, указывая пальцем на желтый блокнот Джонни.

– Это дневник. Личный, – поспешно ответил Джонни.

– Дневник, да? Ты всегда его вел? – удивился Тобес.

– Доктор Цзян велела…

– Дай поглядеть.

– Нет! – Джонни, прижав дневник к груди, отвернулся.

– Ладно, ладно, не психуй.

Тобес злился, но Джонни плевать хотел на это. Немного погодя, преодолев свое плохое настроение, Тобес достал еще несколько сладких батончиков и снова принялся ими жонглировать. Пытался научить этому и Джонни, но тот их все время ронял. Тогда Тобес предложил ему отдохнуть. Что показалось Джонни не лишенным смысла.

– А ты разве нигде не работаешь? – спросил он Тобеса.

– А почему ты думаешь, что я работаю? – услышал встречный вопрос.

– Ну, ты уже достаточно взрослый.

– Как по-твоему, сколько мне?

Джонни внимательно посмотрел на своего нового друга. Одет сегодня он в клетчатую рубашку с открытым воротом и черные джинсы. Одежда молодежи, и все же…

– Лет тридцать, наверное, – предположил Джонни.

Тобес рассмеялся, потрепал Джонни по волосам и обнял за плечи. («Реагирует нормально», – подумал Джонни.)

– Спасибо, – сказал Тобес, – мне двадцать.

Джонни извинился за ошибку.

– Не проси прощения. По крайней мере, ты считаешь меня человеком зрелым.

Джонни ненавидел это слово. Ненавидел. Он знал, что сам он – незрелый. Так всегда говорил Майк.

– Так где ты работаешь? – спросил он.

– Это не важно. Ты еще слишком мал, не поймешь, – ответил Тобес.

Джонни уже понял, что он незрелый и все такое. Но утверждение, что он слишком мал, чтобы понять, какая у Тобеса работа, поразило его своей глупостью. Интересно, чем же таким мог заниматься Тобес. Он что – палач? Торгует наркотиками?

– А ты веришь в духов? – внезапно сменил тему Тобес.

– Нет. – Охренел ему этот вопрос. Джонни и сам не знал, почему он его так раздражает. Мальчик очень хотел, чтобы мама вернулась, может, поэтому и верил в духов.

– Я тоже не верю. – Засунув руки в карманы джинсов, он огляделся по сторонам, как будто ожидал нападения врагов, и добавил: – Странные вещи творятся здесь по ночам.

– Ты сюда приходишь ночью? – Изумлению Джонни не было предела.

Слово «Blase»[24] Джонни услышал у мисс Харви. Он провел немало времени, пытаясь научиться правильно произносить его. Но когда он спросил: «Ты приходишь сюда ночью?» – это словечко не пришло ему в голову – Тобес просто ошарашил его.

– Господи, – выдохнул Джонни. – А ты, я хочу сказать… неужели тебе не страшно?

Тобес перестал вертеть головой и перевел взгляд на мальчика:

– И ты мог бы…

– Нет, ни за что, – поспешил отказаться Джонни.

Тобес рассмеялся. Потом со значением посмотрел Джонни прямо в глаза. Хотел убедить его, какой он крутой парень. Но веки его дрожали, совсем как у Джонни, когда он боялся расплакаться.

– Там, где я живу, в моей комнате… – сказал Тобес. – Там не очень здорово. Не то место, куда мне хотелось бы пригласить тебя. А кладбище, – что ж? Свежий воздух, понимаешь?

И снова рассмеялся. Джонни не смеялся, он почувствовал, как несчастлив Тобес. В его жизни было мало хорошего, поэтому кладбище много значило для него.

– Интересно было бы пойти туда ночью, – наконец выдавил из себя Джонни.

– И будешь еще говорить, что не веришь в духов? – поддел его Тобес.

Джонни кивнул. Своим вопросом Тобес снова заставил его вспомнить маму.

– Если бы я верил в духов, то сказал бы, что видел их, прямо здесь, – продолжал Тобес.

У Тобеса были красивые добрые глаза, ласковая улыбка. Но он непрерывно покачивал ногой, и это действовало Джонни на нервы.

– Врешь ты все, – вырвалось у Джонни. И тут же он ужаснулся своей грубости.

Тобес захохотал.

– Знал, что ты не поверишь мне, – сказал он, взъерошив волосы мальчика. Какое-то время он осторожно массировал голову Джонни. Это успокаивало. Но ногти у Тобеса были длинные, а рука холодная. И когда она коснулась щеки Джонни, он вздрогнул, как будто к щеке приложили ледышку.

– Посмотри, – предложил Джонни, доставая из кармана фотографию. – Это моя мама. Была мама. Сейчас умерла.

Они вместе рассматривали фотографию. Мама на ней была красивая, в лыжном костюме, в очень толстой куртке желтого цвета и лыжной шапочке. Прекрасное лицо. Сияющие глаза, такая загорелая. Она улыбалась. О Господи!..

Тобес прижал к себе Джонни. Мальчик был рад, что можно спрятать залитое слезами лицо на плече друга, таком удобном и надежном. В глубине души он был уверен, что Тобес сочувствовал его горю. Но вскоре Джонни отодвинулся. «Никогда не разрешай незнакомому человеку прикасаться к тебе», – твердили и в школе, и Николь с Майком Андерсоном. Но разве этот парень – незнакомец? Нет. Джонни отодвинулся от него не поэтому, а из-за запаха. От него неприятно пахло, нет, не грязным телом. Это был другой запах: так пахнет прорезиненный плащ, если его промокшим повесить сушиться туда, где мало тепла. Потом день-другой он пахнет так, как Тобес.

– А у меня ни отца, ни матери, – прервал размышления Джонни Тобес. – Они развелись, и я возненавидел их обоих. Вот и приехал жить сюда.