Пламенная роза Тюдоров - Бренди Пурди

Я скучаю по тому Роберту, которого когда-то полюбила. Иногда я мечтаю, проснувшись в один прекрасный день, разрезать этот портрет, чтобы оттуда вышел он – чисто выбритый юноша с черными буйными кудрями и волшебной, очаровательной улыбкой. Чтобы он заключил меня в объятия, усыпал мое лицо поцелуями и отнес меня снова на нашу лютиковую поляну, и мы занялись бы любовью среди прекрасных цветов. Но я знаю, что если осмелюсь раскроить это полотно кинжалом, то под ним окажется лишь хладный камень. Того Роберта, которого я так любила и который, как мне казалось, любил меня, больше нет – в его теле теперь живет незнакомец, холодный и властный гордец, который предпочел милой простоте деревенского лютика царственную красно-белую розу Тюдоров.

Я так хотела, чтобы он любил меня и гордился мной, но теперь понимаю, что наш брак был обречен с самого начала.

Знаю, мне не стоит этого делать, но я не могу перестать грезить о том, чтобы мои мечты стали реальностью. Да, мне довелось испытать любовь, о которой мечтает каждая девушка, хоть и не каждой удается ее найти. Правда, я не смогла ее удержать. Я даже не знаю точно, когда именно нашему чувству пришел конец – оно просто ускользнуло от меня. Я так старалась воскресить нашу любовь, из последних сил хваталась за ее фалды, гналась за ней, стаптывая каблуки, но тот Роберт, которого я любила, и та жизнь, что у нас была, попросту выскользнули из рукавов и оставили мне лишь пустой камзол на память, из-за которого я весь остаток своей одинокой жизни провела, пытаясь скрыться, сбежать от правды, – а заключалась она в том, что наше чувство ушло навсегда и бесполезно пытаться вернуть его.

Портрет Роберта привел меня в уныние, и, отвернувшись от него, я уютно устроилась на кровати, чтобы сделать еще один глоток снадобья из бутылочки, после чего снова аккуратно поставила ее на столик подле себя. Иногда мне хочется снять этот портрет и перевесить его куда-нибудь, убрать с глаз долой. Временами я даже представляю, как сжигаю его или рву в клочья. И лишь понимая, что слуги непременно начнут судачить о моем поступке и слухи эти наверняка дойдут до самого Лондона, за чем сразу последует письмо от разъяренного Роберта, я держу язык за зубами и не отдаю приказа уничтожить это напоминание о нашей погибшей любви.

Я не могу больше выносить этого его испепеляющего тяжелого взгляда, полного ненависти, он как будто желает мне скорой смерти. Человек с портрета, несомненно, прямо сейчас выбирает подходящий момент для того, чтобы подослать ко мне убийцу. Он не станет скупиться на яды, не постыдится убедить лекаря подменить мои целебные снадобья смертельной отравой. На этом портрете я вижу человека, который любит только себя, и даже женщина, чей образ заключен в медальоне, висящем у его сердца, – лишь средство достижения заветной цели.

Иногда я задумываюсь над тем, удалось ли Роберту вскружить голову ей, королеве Англии. Чувствует ли она себя рядом с ним слабой, хрупкой женщиной, сделанной из воска, что тает под горячим солнцем его пылкого взгляда, обжигающих губ и страстных умелых рук, которые отлично знают, где у женщины самые нежные и чувствительные места и как их нужно коснуться? Я оказалась слепой дурочкой, я доверилась ему, отдала ему сердце, тело и душу, все, что у меня было, я вышла за него замуж. Сделает ли ради него то же самое Елизавета Тюдор? Наверняка мои невзгоды бросают тень на них обоих и вызывают беспочвенные подозрения у многих. А что, если между Робертом и королевой – самая настоящая, истинная любовь? А я – всего лишь его ошибка молодости, которую исправит только моя кончина… Быть может, после моей смерти их любовь позволит всем забыть о юношеской оплошности, закончившейся нашим браком?

Роберт стал истинным сыном своего отца. Джон Дадли, граф Уорик, герцог Нортумберленд, гордился бы своим наследником, оказавшимся столь близко к трону, на котором сидела женщина, влюбленная в него по уши. Он всю жизнь грезил о том, чтобы стать «коронатором»[11] и даже основать собственную великую королевскую династию. Но Роберт был лишь его пятым сыном, и мне казалось, что ему не передались отцовская жестокость и стремление повелевать, я думала, что в его нраве сглажены все острые углы и, несмотря на честолюбие, унаследованное от влиятельного родителя, властолюбие ему чуждо. Я считала, что Роберту нужно только счастье, что его не влекут признание и слава, что он будет довольствоваться простой жизнью вместе со мной, породистыми лошадями и многочисленными наследниками наших стад, полей и яблочных садов. Я думала, что Роберт – не такой, как его отец.

Помню тот день, когда меня разыскал отец Роберта, носивший тогда титул графа Уорика…

Глава 4

Я работала в маслодельне, волосы мои были небрежно убраны под белый кружевной чепец, на мне было старенькое, выцветшее голубое платье, поверх которого я повязала фартук, рукава я закатала до локтей, а юбки высоко подобрала и заколола булавками, обнажив икры. Каменный пол под моими голыми стопами был приятно прохладным и гладким, как шелк; я смеялась и сплетничала с коровницами, работая у маслобойни наравне с девушками, как будто была одной из них, а не дочерью сэра Джона Робсарта.

Граф смерил меня презрительным взглядом, а затем покачал головой и вздохнул:

– Бедный Роберт!

Конечно, тогда я еще даже не подозревала, что это беспричинное сочувствие моему супругу станет преследовать меня до конца моих дней.

Будущий свекор попросил меня прогуляться с ним. Мы, испытывая неловкость, молчали, тишина разделяла нас, словно бархатный занавес в жаркий летний день, и я чувствовала себя так, будто шла по лугу с самим дьяволом, настолько ощутимо от него веяло жестокостью и могуществом. Но он был отцом моего любимого, а значит, мне очень нужно было произвести на него хорошее впечатление.

– Простите, сэр, вы застали меня врасплох, я не ждала сегодня гостей, – молвила я, краснея и запинаясь на каждом слове, чем наверняка лишь усилила его уверенность в том, что сын выбрал себе в жены девушку простую и необразованную.

Я на ходу одернула рукава и спрятала золотой локон, выбившийся из-под чепца, но все еще не решила, стоит ли остановиться и вынуть из подола булавки, чтобы юбки прикрыли наконец мои нагие икры и стопы. У меня была с собой пара удобных старых кожаных башмаков на деревянной подошве, но в спешке я оставила их у порога маслодельни.

– Я веду хозяйство в отцовском имении, и такому знатному гостю, как вы, может показаться, что я работаю больше, чем это приличествует мне, – извиняющимся тоном пояснила ему я, хотя ничуть этого не стыдилась.

Мне нравилось быть частью всего этого, нравилось помогать своим людям, а не наблюдать за ними со стороны, подражая придворным дамам, вечно спешащим на свежий воздух или не расстающимся с ароматическими шариками, которые пахнут апельсином и гвоздикой. Я же каждый раз заново переживала искренний восторг, наблюдая за рождением теленка, появлением из печи свежеиспеченного хлеба или же вытекающим из маслобойки маслом. Каждый раз эти события становились для меня маленьким чудом.

– Хоть и застенчива, но говоришь честно, открыто, – мрачно отозвался граф Уорик, после чего остановился и посмотрел мне в лицо. – Могу я тоже быть откровенным с тобой?

– Пожалуйста, сэр, – кивнула я. – Сочту это за честь. Если вам есть что сказать – говорите, больше всего на свете я не люблю сладкие речи, в которых долго приходится искать скрытый смысл.

– Едва ли ты решишь, что я оказал тебе честь, когда услышишь то, что я хочу сказать, – отрезал он. – Мне продолжать?

Я снова кивнула, правда, едва заметно.

– Хоть Роберт и пятый мой сын, он всегда был для меня особенным, так что я чуть ли не с рождения потакал его желаниям и позволял поступать так, как он хочет, пусть мне и казалось порой, что он совершает ошибки. А теперь он хочет взять в жены тебя, думать и говорить может лишь о тебе. И сейчас он готов совершить досадную ошибку, из-за которой проклянет мое великодушие в один прекрасный день, когда поймет, что твои чары деревенской простушки, грубая речь и весьма приземленные интересы не могут соперничать с образованностью и тонким умом благородных придворных дам – в чем я ни на миг не сомневаюсь. И тем не менее я намерен дать вам свое благословение. Я возлагал очень большие надежды на Роберта, но у меня есть и другие сыновья, так что если Роберт хочет взять в жены дочь простого сквайра и отказаться от великого будущего, – с этими словами он пожал плечами и наградил меня сочувственным и вместе с тем презрительным взглядом, – то пусть так и будет. Но я предупреждаю тебя, леди Эмми: именно тебя Роберт будет винить и тебя возненавидит за это, когда поймет, какую ошибку совершил, и пожалеет о содеянном. Ты все еще уверена, что хочешь выйти замуж за моего сына? Будет намного лучше, если ты станешь его любовницей, девочка моя, нежели женой, я готов поставить на это хоть все драгоценности королевской казны. И если ты готова согласиться на скромную роль его любовницы, то мы, Дадли, вознаградим тебя со всей щедростью – ни ты, ни ваши бастарды ни в чем не будете нуждаться, уверен, через время мы даже сможем найти тебе мужа, который будет для тебя гораздо более подходящей партией, чем наш Роберт.