А после они... (СИ) - Юлия Резник

свой нос в его жизнь, ткнул в меня пальцем и в одежде, как был, нырнул в бассейн. Но что-то в глазах Фомы натолкнуло меня на мысли, что события последних дней все-таки заставили его задуматься о будущем. Пусть даже он будет до последнего это отрицать, с пеной у рта доказывая, что его полностью устраивает настоящее, Фома есть Фома. Я помню его до того, как наши жизни перевернула Аленкина болезнь. Помню, каким амбициозным он был, каким азартным и жадным к жизни. Он с энтузиазмом делал все, за что бы ни брался. Учился, работал, гулял, любил… Да, не меня. Но все же.

— Тук-тук! Не помешаю?

— Пап? — изумляюсь я. — Нет, конечно. Заходи. Какими судьбами?

Хоть мы и работаем в одном здании, заняты каждый своим, практически не пересекаемся. Отец постоянно в каких-то разъездах, у него, как у основного шерхолдера, что ни день — так новые головняки, но его, кажется, все устраивает. Мне даже представить сложно, что могло быть как-то иначе, доверь отец управление фирмой привлеченному со стороны СЕО. Моя же должность хоть и не предполагает подобной ответственности, все же тоже мало располагает к праздности. Словом, я очень удивлена.

— А может, мы лучше где-нибудь пообедаем? Я заказал столик.

Папа такой. Сначала что-то делает, а потом спрашивает. Ну и как ему отказать?

— С радостью.

— Дела подождут?

— О чем разговор? Конечно. Для тебя что угодно.

Сворачиваю открытые на экране компьютера таблицы. Подхватываю сумочку и, взяв отца под локоть, увожу прочь.

Болтая о всякой ерунде, располагаемся в любимом ресторане. Когда папа решил перебраться сюда, я, действительно не очень жалующая Азию, откровенно обалдела. И даже пыталась какое-то время наладить свою жизнь без него, когда отец окончательно переехал. А потом умерла Аленка, и меня стало засасывать в такое болото депрессии, что я в срочном порядке собрала чемоданы и подалась вслед за ним, чтобы тупо сменить картинку перед глазами. Поначалу было очень непривычно, все казалось чужим и странным. И в целом процесс адаптации был нелегким. Зато мне некогда было жалеть себя и страдать. А потом как-то все закрутилось и даже понравилось. По прошествии лет даже представить сложно, что моя жизнь могла бы сложиться как-то иначе.

— … и вот я подумал, почему бы ему этим не заняться. Эй! Жень, ты меня слышишь?

— Фоме? Нашим сайтом? — удивленно моргаю я.

— Ну, если за время, что мы не виделись, у тебя не появилось нового ухажера-программиста, то да, ему.

— Пап! — закатываю глаза.

— Да ладно тебе. Что скажешь?

Не знаю! Скажу, что это отличная идея — совру. Хотя при мысли, что Фома займется чем-то стоящим, еще и в одном со мной офисе, расправляются крылья. На которых, правда, вряд ли получится воспарить к небесам. Это совсем не его уровень. Феоктистов — гениальный программист. Ему будет тесно в нашей фирме. Тесно и скучно.

— Скажу, что он может претендовать на работу попрестижнее.

— Так что ж не претендует, Жень? Или я чего-то не понимаю? Может, у вас под окнами работодатели выстраиваются в ряд, м-м-м?

— Не выстраиваются, — поджимаю губы.

— Вот и я о том. Так что? Передашь парню мое предложение?

— Если ты мне объяснишь, зачем тебе это. Что-то я не припомню, чтобы ты лично подбирал персонал.

— Затем, что моей дочери не пристало встречаться с…

— Ясно. Можешь не договаривать. То есть это единственная причина? Или есть что-то еще? — подбираюсь, не сумев себе объяснить собственную реакцию.

— Ладно. Ты меня раскусила, — будто нехотя бросает отец. — Я хочу немного выбесить его мамашу.

— Зачем? — широко распахиваю глаза.

— Таким бабам это иногда нужно, — туманно объясняет отец.

— Нужно побеситься? Ты серьезно вообще?

— Ага. А то она как запрограммированная машина. Одна работа на уме, да сын. Которому уже давным-давно пора перестать вытирать сопли.

— Тебе-то какое дело до этого?

— Да не знаю. Просто если я ее не встряхну, то кто, да, Жень?

— Нет, пап. Я реально ума не приложу, на кой тебе это надо. Понравиться она тебе не могла, или… Па-а-ап?! — округляю глаза как блюдца. Нет, во дела! Когда бы я еще увидела своего отца, ерзающего на стуле, словно подросток перед вернувшейся с родительского собрания мамкой?

— Да ты ешь, ешь, Жень. Совсем худючая…

Окунаю ложку в свой том ям. Я не очень люблю азиатскую кухню, но этот суп в самом деле — моя любовь.

— Пап, ты же в курсе, да, на что способны женщины?

— Это ты к чему, колбаска?

— К тому, что у генеральши длинные руки. Она даже каким-то образом умудрилась сделать так, что Фоме теперь закрыт вход во все бойцовские клубы острова.

— Ну, это для меня не секрет. С этим я ей помогал лично.

— Ты?! А з-зачем?

— Затем, что не хочу, чтобы ты лила слезы, когда этому идиоту проломят череп. А сам он, похоже, вряд ли остепенится.

Подвисаю, вглядываясь в родные черты, и вдруг так отчетливо все понимаю! Папка… мой замечательный милый папка просто видит в Фоме себя. Ведь он тоже проходил через это! И через смерть любимой женщины, и через последовавшее за этим отчаяние. Как я могла забыть?

— Пап… Ты в нем себя видишь, да?

— Ой, заканчивала бы ты с этим психоанализом.

— Ладно, — смеюсь. — Пап…

— М-м-м?

— А как ты пережил, ну… мамину смерть? Может, твой опыт ему как-то поможет?

— Пока он сам того не захочет, помочь ему невозможно, Женя. Осознай это. Чтобы не было мучительно больно.

Обидно, конечно. Но на правду не обижаются, да? Горько хмыкнув, отворачиваюсь к окну.

— И все же мне интересно, как ты справлялся.

— У меня был охренеть какой мотиватор. Ты не давала мне расклеиться.

— Ты очень любил маму?

— Да хрен его знает. Память — безжалостная штука. Сейчас уже и не вспомнишь, как было.

— Любил, — убежденно киваю я. — Раз не женился еще раз.

— Может, у меня все впереди, — оскаливается отец. И я впервые в жизни вдруг ловлю себя на мысли, что это вполне возможно. В конце концов, ему всего сорок семь, и он просто прекрасно выглядит. Может, у папки и не такие мощные косые, как у Фомы, но пресс у него имеется. А лысина… С тех пор, как папа стал бриться под ноль — его иногда принимают за Джейсона Стейтема. Однажды он даже прикололся и раздал в самолете автографы. Как же мы потом ржали!

Почему я вообще решила, что отец у меня едва не монах? Потому что он не знакомил меня со своими женщинами? Так это