Кукук - Алексей Евсеев

Он: Космическая станция «Мир».

Я: А! Так её уже нет. Её затопили несколько лет назад.

Он: Да?!.

Садится за стол, достаёт записную книжку, пишет. Написав что-то, подходит ко мне, показывает: Твоё имя?

На листочке старческим подчерком: Alixz.

Я: Нет, не так.

Беру его ручку и пишу: Alexey.

Он мне под руку: Зачеркни то, где неправильно!

Жестами показывает, что ему надо записывать, иначе забудет.

Он подходит к окну, закрывает его, включает отопление. Придётся жить на его условиях. Я люблю прохладу и свежесть. Дед садится на свою кровать. Я замечаю, что всё его постельное бельё чем-то забрызгано. Он достаёт из тумбочки бутылку колы и пьёт. Скорей всего этой колой всё и испачкано. Он постоянно в движении: выходит из комнаты, возвращается, проверяет свою пижаму под одеялом, копошится в своей тумбочке, опять выходит, заходит, одевает куртку, уходит, возвращается, раздевается, садится за стол решать кроссворд.

Он: Как называется копия и-мейла?

Я: CCR.

Он: Видишь, ты мне помог. Я тебе чем-нибудь помогу. Хороший коллега.

В этом отделении находится пара пациентов, знакомых мне по 5.2. С ними я приветливо здороваюсь. Следом за мной сюда переводят ещё одного паренька. Беньямин. Он передаёт мне «письмо» от Розамунде.

Письмо выглядит следующим образом: это журнал компьютерных игр «PC Games»; поверх третьей страницы красуется следующий текст:

Hallo, Alexejowik, pleased to meet you, hope you guess my name (Eisenherz)

(Island, Eisland, Gotland, Nordland, Eiswüste, Eisstr., Eisberg, Taiga, Tundra, Sibirien, Bovosibirsk, Stahllingrab)

Eiswolf

Eisbär

Eisfuchs

Eistanz

Oleg

Popopopowitsch

Bei Bei Baby / Bei Bei

Alexej Wolgograaaath!

В благодарность за почтовые услуги я немного поиграл с Беньямином в настольный теннис. Стол складной. Раскладывается в коридоре и занимает по ширине почти всё его пространство. С моей стороны ещё и стеклянная дверь. Машу ракеткой осторожно.

Пятница. Пациенты садятся в кружок и говорят о своих проблемах за эту неделю. Одна женщина со слезами в голосе жалуется на то, что когда она ходит в душевую, то вывешивает на дверь табличку, чтобы никто в это помещение не входил. (В той душевой две кабинки). Но кто-то её игнорирует и заходит внутрь. Более того — начинает проверять, какая из кабинок свободна. Это очень ей неприятно. Она хочет находиться в той комнате одна.

Молчание. Врач говорит, что её желание понятно, что раз на ручке душевой висит табличка, значит нужно подождать…

Пациенты делятся также своими планами на выходные. Почти все уедут на субботу-воскресенье домой. Отделение собственно для тех, кто готовится вернуться домой. Буйных и возбуждённых здесь нет. Распределяем amt'ы на следующую неделю. Я готов мыть посуду, т. е. заполнять и разгружать посудомоечную машину. После банальных речей все расходятся. Ко мне подходит мой новый лечащий врач. Молодая женщина. Александра, успеваю запомнить её имя. Идём к ней в кабинет.

В кабинете на мониторе висит моя подноготная аршинными буквами. Врач спешит сохранить свой файл и убрать его с глаз долой. Меня её поспешность забавляет. Составить нам компанию приходит одна из сестёр.

Снимаем повязку с раны и начинаем елозить по ней пальцем, задевая острым ногтём. Я рассказываю свою историю. Почему-то ужасно подробно. Каждая мелочь мне важна. В каждом слове сокрыт подтекст. Они к нему глухи. Это видно. Рассказываю в хронологическом порядке. Когда добираюсь до Питера, врач начинает регулярно задавать один и тот же вопрос: Это было в Германии или в России? В России. Германию мы уже покинули. По истечению некоторого времени замечаю, что она косится на часы и пытается меня прервать. Я же как паровоз пру вперёд и прекращаю на полуслове, когда замечаю на её лице полную отключку. Она спрашивает, не хотел бы я заняться эрготерапией или рабочей терапией. Началось. Я сказал, что это вряд ли мне поможет, т. к. во время своей депрессии работал я достаточно, а о хобби и говорить не приходится, я трудоголик по натуре, ни секунды покоя, если нахожусь один, и мне это всё не помогло. Врач говорит, что это не совсем работа, даже совсем не работа, одно лишь слово… Меня там просто будут проверять, на что я способен. Я говорю, что интереса у меня пока нет. А на что я способен могу и сам без утайки рассказать. Давайте вернёмся к этому разговору позже. С облегчением: Давайте! А вы сейчас живёте на пособие по безработице или?.. Нет, у меня нет никаких доходов. Вы не получаете пособие?! Нет, а зачем? Меня же здесь кормят бесплатно! А на что же вы тогда?.. У меня есть часть денег, заработанных в России. Они, правда, уже на исходе.

Под конец я спрашиваю разрешения пользоваться компьютером. Пожалуйста! Отлично. Великолепно. Просто зашибись теперь. Всё возвращается на круги своя. Ни что не в силах разорвать этот порочный круг. Значит, скоро вернётся и депрессия.

Убегаю в свою комнату и включаю вышедший из под запрета компьютер. У меня уйма необработанного материала, целая гора, собравшегося за прошедший месяц от ежедневных уже походов в интернет-кафе.

Заходит сосед: О! Ноутбук. Я тоже хочу себе купить такой. Сколько он стоит?

Прекрасно понимая куда пришвартован, не задаюсь вопросами: зачем он ему, как он его будет осваивать…

Я: По-разному. Хорошие — от тысячи. Есть уже такие, что и за 300. Но есть и за три тысячи.

Сосед: Понятно. Надо будет купить. Я работаю. Уже тридцать пять лет…

Я не понял кем.

Сосед: А это — чтобы телефон был?

Показывает на провод, ведущий от компьютера к электрической розетке.

Я: Нет, это электропитание.

Он спрашивает, можно ли ему включить свет.

Я: Конечно! Мне свет не нужен, но и не мешает. Пожалуйста!

Он включает свет, садится за стол, что-то пишет. Встаёт. Спрашивает, выключать ли свет. Я говорю, что мне всё равно. Он выключает и выходит. Возвращается минут через пять, садится и в темноте решает очередной свой кроссворд. Я говорю ему, чтобы он включил себе лампу — не видно же ничего. Он говорит, что видит прекрасно, у него очки. Я тем не менее встаю и сам включаю свет. Он говорит: Спасибо! Так много лучше.

Отгадав пару слов, он встаёт, спрашивает — оставить ли свет (да, оставьте) — и выходит прочь.

В восемь вечера он начинает раздеваться и укладываться спать. Думаю о том, что буду мешать ему здесь светом от монитора и жужжанием ноутбука. Выключаю компьютер, убираю его в шкаф, забираю с тумбочки свою книгу (Jack London «Wolfsblut», не могу вспомнить как это там по-русски) и иду читать в комнату отдыха. Прохожу мимо двух иранцев: женщины и мужчины, играют в карты. Слышу голос женщины позади меня: Это женщина или мужчина?.. Сходу понимаю, что вопрос обо мне. Ответа на него не слышу. Наверное, пожатие плеч. Я — загадка для некоторых.

Вспоминаю концерт в Ганновере Шивана Первера (курдского Шевчука). Я и Аркам занимались видеозаписью того выступления, а также интервью. Когда мы с ним зашли в зал, он уже был полон. Сотни курдов за столиками со скромной пищей и лимонадом. Однородная масса и лишь я был в ней — эдаким бледнолицым среди присутствующих. Потом Акраму говорили, что, надо же, среди операторов бывают и девушки. Всё ясно. Это я был для них светловолосой девушкой. А значит, были в зале и такие, кому меня хотелось трахнуть. Бр!!! Бэ-э-э!

В десять вечера иду спать. В комнате нечем дышать. Жарко. Заваливаюсь в постель и быстро засыпаю. Ночью то и дело слышу причитания соседа: Verfluchte Scheiße![50] Засыпаю. Просыпаюсь от того, что сосед пердит. Не пукает, друзья мои, а именно пердит. До ужаса громко. Как из пушки. Ба-бах!!! В первый раз в жизни становлюсь свидетелем подобного. Опять его голос: Verfluchte Scheiße! Слава богу, нет запаха. Чего нет, того нет. Мирно спим дальше. Утром нас будит медсестра. Я спросонья говорю ей «доброе утро» по-русски.

На выходные в отделении остаются лишь четверо. Тишина, покой. Компьютер с утра и до вечера, с утра и до вечера… Утешеньице моё железячное, почему я от тебя никогда не устаю?! Кто из кого черпает энергию? Если бы я с ним не связался, то точно бы сошёл с ума за последние два года.

Начинаю писать своё первое письмо. Запоем. Чувствую необходимость писать. От этого занятия отвлекает лишь необходимость под вечер уходить с книгой из комнаты.

Старик-сосед — местный, из Вуншдорфа. Он отчаливает на весь день домой к маме. Надо же, у него ещё мама есть. Он же сам дед. Потом оказывается, что ему всего лишь 56 лет. Моя проблема наоборот. Маме 81 год. Возвращается он в клинику к семи вечера, как положено. Тут же укладывается спать. Я, чтобы не мешать ему своим компьютером, плетусь с книгой прочь.

Опять пару раз за ночь выстрелы и каждый раз один и тот же комментарий: Verfluchte Scheiße!

Мультяшным умом, своей первой профессией, представляю себе, как от пердежа подпрыгивает его одеяло или же дымится пробоина от снаряда.