Самая младшая - Лариса Романовская

– Да какое виски, ты че? Я так. Но ты на всяк случай достань. И дверь ко мне закрой.

– Я с тобой!

– Не надо! Даш, я позову, потом… Идите уже, чай заваривайте!

Даша хватает Полину за руку – так сильно, будто им сейчас надо переходить дорогу. И так быстро тащит ее на кухню, будто они перебегают на красный свет.

На столе стоит синяя прозрачная миска с розовым зефиром, а в блюдцах тает мороженое. А палочки от него уже совсем высохли. Полине кажется, что она была на этой кухне очень давно. Например, прошлой осенью. Но зефир до сих пор мягкий.

– Полина, ты когда причесываешься, свою родинку не прячь. Она красивая, на клубнику похожа.

– На вишню. Меня поэтому мама Вишней зовет. А вы со Стасом поругались, потому что он своей лошадью на твою наскочил?

– Типа… ик! Того. Я с ним не ругалась, с ним Арсен ругался, тренер. Я Майка в леваду повела, а Стаська… Ик!

– Все в порядке! – кричит Стас из ванной. – Даш, еще тряпку, тут Ниагара натуральная!

– Нашел? – Даша снимает с крючка полотенце. Оно совсем маленькое и наполовину мокрое, им ничего не вытереть нормально.

– Не-а! Я все прощупал!

– И… Ик! Иду! Полинка, чай готов!

Но она вместо этого идет в комнату. Можно уже не волноваться. И даже, наверное, играть в домик. Полина медленно кладет куколку на кровать к дракончику. Кукла тоже устала.

Хорек задевает колесо в клетке. Оно крутится, словно белье в стиральной машине. Полине кажется, что она тоже сейчас крутится. Вместе с комнатой, полом и потолком. Она ложится на диван. Может, если смотреть на мир вверх ногами, он встанет на место?

Теперь вместо потолка у нее пол. Он желтый, немного пыльный и поцарапанный. А вместо люстры на этом потолке два пушистых Дашиных тапочка-панды. Вот бы были такие люстры! И туда, где надо засовывать ноги, ввинчивали бы лампочки. Они бы туда влезли! Лампочка размером с Полинин кулак, и если он пролезет…

Внутри тапка-панды, наверное, уже провели электричество. Полину током бьет немножко. Она вытаскивает наружу кулак, на костяшках порез – глубокой маленькой полосочкой. С тапочками так не бывает!

На ощупь хомячиха Васька пушистая. Но уже не сонная. Она пыхтит и снова пробует укусить. Полина держит тапочек с хомячихой на вытянутых руках. Ей кажется, что, если она сейчас громко скажет Стасу и Даше, что Васька нашлась, хомячиха выскочит из тапка и упрыгает куда-нибудь на шкаф или даже на люстру. Или начнет качаться на шторе. Это она только на вид такая сонная и круглая!

В ванной снова шуршит стиральная машина, и вода из шланга течет бурой струей, на полу такая куча мокрых тряпок, что кафельные плитки не видно. Стас умывается. А Даша стоит рядом с ним и держит в руках кухонное полотенце. Оно совсем мокрое, и к нему почему-то прилип кусочек розового зефира.

– Вот они и «поми», – шепотом говорит Полина хомячихе. – В смысле «поми» – это «помирились». Это я наколдовала.

Зубы на обмен

Дедушка уже неделю в больнице. Ему скоро операцию сделают, чтобы он вторым глазом тоже мог видеть, а книжки не слушал, а читал. Дедушка Толя лечится, Полина с ним по телефону говорит, а мама и бабушка в больницу ездят. Точнее – раньше ездили, а сейчас нельзя. В больнице карантин: по Москве ходит грипп.

Когда Полина была маленькая, то думала, будто грипп – это такой вихрь-торнадо, только еще страшнее. Грипп ходит по городу, от одного дома к другому, ломает окна и двери, а людей закидывает в кровати. И не разрешает им вставать до тех пор, пока он не уйдет из города. На самом деле с гриппом совсем не так. Но когда Полина про грипп слышит, то представляет крутящийся столб ветра, набитый микробами. Микробы почему-то белые…

Дедушкин телевизор не работает… В квартире очень тихо. А еще гречневой кашей пахнет, совсем обыкновенно. Если бы дед Толя в больнице не лежал, то все было бы не так. У него день рождения сегодня. Но дедушки дома нет, и его дня рождения тоже как будто нет.

– Ба, дай телефон, я дедуле позвоню! – кричит Полина.

А Бес добавляет свое «уау». У него хвост мелькает туда-обратно, как стрелка на кухонных весах. Бес сейчас по квартире без намордника бегает: сегодня у бабушки нет «мальчиков и девочек», тоже из-за гриппа.

– Не дам, – И бабушка вдобавок очень сильно мотает головой. У нее сейчас прическа простая, хвостик, как у девочек в Полинином классе. Вместо заколки обычная резинка, она раньше белой была, а теперь серенькая и лохматая. Одежда у бабушки тоже не праздничная – халат.

– А почему не дашь?

– Не спи над тарелкой! – Бабушка говорит так строго, что Бес под столом отзывается. – Тихий час у Толи, отдыхает он.

– А ты можешь маме Ленки Песочниковой позвонить? – Полина мешает гречку. Можно придумать, что это гравий, которым в парке дорожки посыпают…

– Зачем?

– Попроси, чтобы она Ленку обратно перевела.

– Позвонила одна такая… Что у тебя в школе?

– Ничего, – Полина быстро сглатывает гречку – очень сухую, от нее кашлять хочется.

– Не переведут ее никуда. Что у нее мать, дура, по-твоему, из приличной гимназии ребенка забирать и… Ешь медленно, что ты как кашалот!

– А тогда вы можете меня к Ленке перевести?

– И кто тебя на метро каждый день возить станет? Бес, что ли?

Полине не хочется ездить на метро. Но если она переведется, то с Ленкой будет на переменах играть, хоть и не всегда, наверное. Во дворе Песочникова с ней дружила, а в школе говорила: «У меня лучшей подружки нету, я со всеми одинаково дружу». Но Полину все равно в игры принимали, а сейчас…

– Чтобы туда поступить, надо немецкий знать на одни пятерки. Вот занималась бы… А она все в куколки играет, шепчет чего-то!

Вообще-то баба Тоня раньше говорила, что немецкий – «собачий язык». И сердилась, что Стаса и Полину в такую школу отдали. Но тогда Полина бы с Ленкой не познакомилась! Правда, Стас бы со своей Жирафой – тоже…

– Так чего в школе-то, Полин? – Баба Тоня садится на ту табуретку, на которой дедушка обычно сидит.

– Они меня в игру принимать не хотели. Сперва приняли, а потом выгнали! Потому что я правил не знаю! А правила у Настьки в телефоне, а она смотреть не дает! Говорит, чтобы я в своем мобильнике все прочитала, а то из-за меня все путаются.

– Это какая Настька? Огнева?

– Кузьмичева. Она говорит, что у меня щека грязная, потому что пятно.

– Я завтра пойду к вашей Инге Сергеевне и такую баню всем твоим Настькам устрою… – Бабушка поднимается из-за стола, табуретка падает и стукается о батарею. – Да у твоей Кузьмичевой у самой рот грязный! Выискалась тоже фифа! За детьми смотреть надо, а не… – Баба Тоня смотрит на Полину такими страшными глазами и так кулаком по столу стучит, будто на кухне Инга Сергеевна сидит, и Кузьмичева, и Максим-дурак, и Вазгенчик, который на Полину кричал, чтобы она уходила.

– Ба, а когда вы мне мобильник купите? На Новый год?

– На Новый год Неля замуж выйдет, там такие деньжищи потребуются! – Бабушка снова мотает хвостиком. Почему она на Нельку-то сердится? Свадьба – это же хорошо!

– Я придумала! Давай я буду зубы копить!

– Кого? – Бабушка перестает качать головой.

– Зубы, которые выпадают. Мне мама с папой за них подарки дарят, а сами говорят, что это от феи. Вот пусть, когда следующий зуб выпадет, они мне не подарят ничего, а потом сразу за два – телефон. Или за три! Ба, ты не знаешь, сколько у меня еще молочных зубов во рту осталось?

– Ты ешь, а то каша скоро инеем покроется. – Бабушка вздыхает. Наверное, мобильный дорого стоит. Зубов семь или десять. Вдруг у Полины столько молочных уже не осталось?

И тут у бабушки телефон зазвонил. Может, это дед Толя на своем тихом часе проснулся? Полина сразу начала придумывать, что ему в день рождения пожелает. Здоровья! Счастья! И любви! И чтобы ему не один глаз вылечили, а сразу два!

– Да, Ниночка! Спасибо, моя золотая. Он сказал: из наркоза выйду, позвоню. Полина! Начинай уроки, четвертый час уже! Нина, я сама не своя хожу!

Тетя Нина Полине вообще чужой человек. Просто у бабушки такой характер: она умеет знакомиться. Может на трамвайной остановке или в магазине заговорить и про их семью что-нибудь рассказать. Или, наоборот, послушать и дать совет. Вот тетя Нина, у которой в доме вся еда невкусная, когда-то с бабушкой вместе работала, и они дружили. А потом у тети Нины родилась внучка Настя, а у бабушки через год – Полина. И тетя Нина начала им разную Настину одежду передавать. Полина эту Настю видела всего один раз и не помнит. Ей своих Насть хватает, тех, которые в классе и противные.

– Да откуда ж я знаю, Нин. Тридцать первого женятся. Вон помнишь, как мы с Толей-то? Расписались в обед, да и пошли потом в разные стороны: он на завод обратно, а я в общежитие. Вот то-то и оно, Ниночка моя дорогая… Полина, ты здесь до сих пор?

Когда бабушка говорит по телефону, интересно слушать. Она иногда рассказывает такое, о чем Полина никогда не знала или забыла.

– Толик вообще говорит: не дождусь я правнука. А она хоть бы в больницу заехала. Мало ли что с пузом! Какое там пузо, ходит как доска стиральная. Полинка! Ты деду подарок приготовила уже? Мама утром передачу повезет, давай нарисуй чего-нибудь или открытку подпиши. У него во втором ящике возьми! Да какое там, Ниночка. Все такая же блаженненькая! Сядет, в стену уставится и шепчет! Ее подружка в немецкую гимназию перевелась, а наша… До сих пор верит, что к ней фея ходит, зубная, с подарками. Да не врач зубной, не стоматолог! Зубная фея! Полинка в фей верит! Восемь лет девке! Ну вот как она в этой жизни собачьей будет жить? Не понимаю, Нин. Веришь – совсем не понимаю!