Маршалы Наполеона Бонапарта - Яков Нерсесов

Между прочим , мадам Даву пережила мужа почти на полвека, оставаясь и в 86 лет образцом воспитанности и понимания выпавшей ей нелегкой роли супруги человека, много лет назад творившего историю Франции. Хотя сегодня прямых наследников Даву не осталось, но древний бургундский род не пресекся благодаря племяннику Луи Николя. Только глава рода имеет право носить фамилию Даву, а остальные члены семьи именуются по-старинному – д’Аву! Так оригинально чтят во Франции память «железного маршала».

P. S. Даву был личностью незаурядной. Для него ценность жизни заключалась в успехе, победе, солдатской славе. Он прекрасно знал, что для всего этого нужны страдания и смерть его подчиненных, от рядового до генерала. Маршал считал, что на пути к победе все средства хороши. Он ничего не делал небрежно, был упрям, не имел учтивости и мягкости в обращении с людьми. Его интересовал результат. Главными достоинствами Даву были: личное мужество, самообладание в минуты опасности и невероятная стойкость. В искусстве, с которым он выбирал местность, устраивал войска и определял пункт и момент наступления, его мало кто превосходил. Стремительный в атаке, он был совершенно хладнокровен и упорен в обороне. Комбинация этих двух качеств и была основой его успехов. Отношения маршала с Наполеоном начали охлаждаться начиная с 1812 г., а в 1813–1814 гг. и вовсе испортились. Тем не менее Даву оставался верен своему императору до конца.

Жан Ланн «Я взял его к себе пигмеем, а потерял исполином»

Бывший ученик красильщика, скромный, застенчивый, со светлыми волосами и с задумчивыми, но живыми глазами Жан Ланн (10.04.1769, Лектур, Гасконь – 31.05.1809, Эберсдорф, Австрия) отличался блестящими дарованиями. К сожалению, нам мало известно о детстве, отрочестве и юности этого изящного и в то же время коренастого, невысокого (165–167 см), но очень выносливого сына фермера. Будущий маршал Франции был четвертым сыном из восьми детей, родившихся в крестьянской семье. По традиции у Ланнов всех мальчиков называли либо Жаном, либо Бернаром. Поскольку Бернаром нарекли предыдущего сына, то нашего героя окрестили Жаном.

Его предки происходили с хутора Айрод, что в 5 км от города Лектур в Гаскони. Поначалу семейство Ланнов арендовало ферму, но затем они сумели обзавестись собственной. Родители Жана не бедствовали, но и не жировали. Ланн-старший сдавал свою ферму в аренду; также он имел несколько полей и дом, полученный в качестве приданого за женой Сесиль. Прокормить семью из 10 человек оказалось непросто, и между 1778 и 1787 гг. отец Жана был вынужден продать все, кроме дома и земли общей площадью в половину гектара.

Детство будущего маршала проходило в полном невежестве. Молва гласила, что все образование Ланна ограничилось умением читать, писать и основами арифметики, преподанными ему старшим братом Бернаром. Последнему посчастливилось быть замеченным неким каноником, обучившим мальчика основам катехизиса.

Кстати , крестьянские корни Жана Ланна оказались столь крепки, что, уже будучи маршалом Франции, он разводил в своем огромном поместье баранов, коров, быков, лошадей и даже ослов.

Стесненные финансовые обстоятельства вынудили главу семейства отправить сына работать красильщиком. Молодой, физически крепкий подмастерье оказался способен к тяжелой работе. Но она не нравилась живому и энергичному юноше, и он поступил в королевскую армию. Однако вскоре взрывной темперамент вынудил нашего юнца оставить полюбившуюся ему военную службу. Он вляпался в дуэль, в которой получил ранение. Вернувшись в родной Лектур, Ланн снова занялся нелюбимым ремеслом. В возрасте 19 лет, в тот всем памятный жаркий летний день 1789 г., когда комендант Бастилии был повешен на фонарном столбе, Ланн все еще продолжал изучать ремесло красильщика.

Между прочим , его наставник, некий Гильон, встретил Жана словами: «В этом деле ты многого не наживешь. Возвращайся-ка ты в армию, возможно, ты сможешь стать капитаном». Когда Ланн сделался дивизионным генералом, то услышал от Гильона следующие слова: «Признайся, что я дал тебе хороший совет. Без меня ты добыл бы только стоптанные башмаки».

Отпетый хулиган и драчун в 1792 г. снова поступил в армию, правда, на этот раз в революционную. Вскоре солдаты избрали его младшим лейтенантом. Этим неожиданным продвижением Ланн был обязан отчасти прежнему армейскому опыту, а отчасти крайним революционным взглядам. Он был, как и все новобранцы, отправлен под Тулузу в учебный лагерь Мираль. В этой недисциплинированной орде волонтеров, которую необходимо было обучить основам солдатского ремесла, наш герой выделялся недюжинными способностями.

17 мая 1793 г. на перевале Сент-Лорен-ан-Сердан в Восточных Пиренеях младший лейтенант Ланн получил боевое крещение в схватке с испанцами генерала Рикардо. В одном из боев батальон Ланна охватила паника, и солдаты обратились в бегство. Молодой офицер бросился в гущу беглецов и вскоре сумел не только остановить их, но и увлечь в контратаку. Уже тогда все отметили его несомненный ратный дар и… невероятную вспыльчивость, принесшую потом массу ненужных проблем. По поводу и без повода Ланн ссорился со всеми, даже с близкими друзьями. И лишь благодаря его исключительной отваге ему все сходило с рук.

Между прочим , в искусстве матерщины с Ланном мог конкурировать лишь Ожеро, чью дьявольскую смесь франко-русско-прусско-итало-португальской отборной брани не превзошел никто в наполеоновской армии. И все же кое в чем с Ланном конкурировать было смертельно опасно. Молва гласит: в атаку маленький гасконец всегда шел в первом ряду, а то и впереди всех, в полной парадной форме со всеми регалиями и с… сигарой в зубах! «На поле боя в глазах солдат их командиры должны выглядеть так, как если бы они собрались на свадьбу», – пояснял он. За 17 лет военной карьеры его тело «украсили» шрамы от десяти ранений. По количеству ран среди высшего генералитета наполеоновской армии Ланна превосходил лишь Удино, на теле которого было 19 (или даже 34) шрамов от штыков, пуль и сабель врага; очевидцы диву давались, как маршал еще жив. Отвага Ланна граничила с безрассудством. Так, под Сарагосой он в яркой форме маршала стоял на краю окопа под ливнем вражеских пуль и диктовал приказы, несмотря на то что всех его адъютантов либо убило, либо ранило. При штурме Регенсбурга в 1809 г., когда солдаты начали топтаться перед стенами города, он сам схватил лестницу и кинулся на приступ. Он представлял тот счастливый тип людей, которые живут по принципу одного дня, зная, что завтра их могут убить.