Силуэты пушкинской эпохи - Николай Дмитриевич Александров

И в кудри свил сей мягкий шелк власов, И всю тебя одел в очарованье!

Дидло (1767–1837)

«Дидло единственный, неподражаемый, истинный поэт, Байрон балета, — писал один из современников великого балетмейстера. — Мифологические балеты его сочинения — настоящие поэмы». «Верховный жрец хореографического искусства!» — восклицал по его поводу Каратыгин-второй, «великим хореографом» назвал его Адам Глушковский, «Дидло был гениальный человек по своей части», — писал известный театрал Рафаил Зотов.

«Верховный жрец хореографии», «пиит танца» или «Байрон балета» в жизни представлял довольно комическую фигуру. Худой, длинноносый, обезображенный оспой, Дидло походил на дупеля, по мнению Головачевой-Панаевой. «Он был среднего роста, худощавый, рябой, с небольшой лысиной, — писал Каратыгин, — длинный горбатый нос, серые быстрые глаза, острый подбородок; вообще вся его наружность была не больно красива… Высокие, туго-накрахмаленные воротнички рубашки закрывали в половину его костлявые щеки. Он постоянно был в каком-то неестественном движении, точно в его жилах текла ртуть вместо крови».

Дидло родился в Стокгольме в 1767 году в семье танцовщика-француза. Уже в раннем детстве будущий балетмейстер отличался на придворных маскарадах, обнаруживая несомненные пластические дарования. Свое хореографическое образование Дидло довершил в Париже у знаменитого Огюста Вестриса. Вместе с ним и не менее знаменитым Новерром он выступал в конце XVIII века в Лондоне и Париже. В 1801 году он был ангажирован князем Юсуповым в Петербург, где с блистательным успехом дебютировал в апреле 1802 года балетом «Аполлон и Дафна». Деятельность его в России продолжалась до 1811 года, когда он уволился по причине тяжкой болезни и уехал за границу. Новый контракт Дидло заключил в 1815 году и в течение целого двадцатилетия вплоть до своей смерти оставался в России.

Он был одновременно драматург, композитор, режиссер и художник, совмещая обширнейшие познания в истории, поэзии, мифологии, пластических искусствах, теории музыки, а также знание культурно-бытовой обстановки различных эпох и современной театральной техники. «Деятельность этого хореографа была изумительна, — свидетельствует Каратыгин. — Он буквально целые дни, вплоть до ночи посвящал своим беспрерывным занятиям. Ежедневно, по окончании классов в училище, он сочинял пантомимы, или танцы для нового балета, передавал свои идеи композиторам музыки, машинистам, составлял рисунки декорациям, костюмам и даже бутафорским вещам».

Дидло был замечательным новатором. Он изобрел тюнику, трико, получившее свое название по имени парижского мастера, выполнявшего заказ Дидло, ввел в балет исторические костюмы, усовершенствовал балетную механику и создал полеты на сцене, впервые применив их в постановке своего балета «Зефир и Флора» в 1796 году в Лондоне. Это был поистине фанатик своего дела. Он составлял группы, организовывал танцоров и творил сценические поэмы в каком-то припадке самозабвения. Ученица Дидло рассказывала, что во время репетиции в Эрмитаже балета «Амур и Психея» одной из танцовщиц кордебалета не достало лиры или вазы. «Дидло в бешенстве бросился бежать по Невскому, имея на одной ноге красный сапог, на другой — черный, без шапки, обмотав голову каким-то газовым радужных цветов покрывалом. В этом виде он прибежал в малый театр, взял, что было нужно, и тем же трактом отправился назад. Народ естественно счел его сумасшедшим и валил за ним толпою».

Дидло был совершенно беспощаден во время уроков. Трость его действовала во всю и не только в качестве дирижерского жезла. Ученики его возвращались из классов с синяками на руках и на ногах. Малейшая неловкость или непонятливость сопровождались тычком, пинком или пощечиной. Но при всей своей строгости Дидло отнюдь не отличался злопамятностью. Он был слишком погружен в свое дело и до последней минуты жизни сочинял программы своих балетов.

И. И. Дмитриев (1760–1837)

Иван Иванович Дмитриев был очень высокого роста, осанист и красив той «мужественною красотою», которую особенно ценят военные, хотя при этом немного косил, и лицо его покрывали оспины, то есть попросту говоря, Дмитриев был рябым. Говорят, что однажды Дмитриев, увидав маленького А. С. Пушкина, в ту пору еще совсем ребенка, сделал ему козу и сказал: «У, какой арапчик!» — «Зато не рябчик!» — отвечал с достоинством будущий поэт.

Министр, поэт и друг я все тремя словами Об нем для похвалы и зависти сказал, Прибавлю, что чинов и рифм он не искал, Но рифмы и чины к нему летели сами.

Так писал о И. И. Дмитриеве Н. М. Карамзин. Не знаю, как насчет рифм, но относительно чинов Карамзин безусловно прав.

И. И. Дмитриев родился в 1760 году в селе Богородском Симбирской губернии. По тогдашнему обычаю еще 12-летним мальчиком он был записан в Семеновский гвардейский полк. Его карьера складывалась как нельзя более удачно. Начав службу в 14 лет, он к 36 годам дослужился до полковника и хотел выйти в отставку, но как раз в это время императору Павлу I поступил анонимный донос, в котором Дмитриев обвинялся в умышлении на убийство государя. Ложь вскоре открылась, доносчик был изобличен, а обвиняемого Павел I облагодетельствовал сверх меры, назначив обер-прокурором Сената. В 1800 году Дмитриев вышел в отставку, а в 1806 году Александр I вновь призывает его на службу и назначает министром юстиции.

«Государь не ошибся, выбрав министром юстиции поэта Дмитриева, — пишет в своих „Записках“ Ф. Ф. Вигель. — Дмитриев, который, может быть, никогда не думал о судебной части, должен был заняться ею вследствие счастливого каприза императора Павла. С его необыкновенным умом, с его любовью к справедливости, ему нетрудно было с сею частью скоро ознакомиться, и русское правосудие сделало в нем важное приобретение. Желая уму его дать более солидную пищу, Александр сделал его сперва сенатором, а вскоре потом министром».

Дмитриев начал писать стихи рано, а среди его знакомых были Державин, Фонвизин, Жуковский, Карамзин. В 20–30-е годы XIX века в московский дом Дмитриева на Спиридоновке приходят А. С. Пушкин, Е. А. Боратынский, М. П. Погодин и др.

Я помню этот дом, я помню этот сад. Хозяин их всегда гостям своим был рад, И ждали каждого с радушьем теплой встречи Улыбка светлая и