Япония эпохи Мэйдзи - Лафкадио Хирн

время гроз по возможности всегда воскуривается фимиам, так как «громовой зверь» ненавидит запах фимиама. Считается, что кора и древесина дерева, пострадавшего от когтей «громового зверя», обретают целебные свойства и помогают при зубной боли; поэтому люди их собирают и хранят.

Известно множество рассказов о том, как Райдзю бывал пойман и посажен в клетку. Говорят, что однажды «громовой зверь» свалился в колодец, запутался в веревках и бадьях и был схвачен живьем. Старожилы Идзумо помнят, как «громовой зверь», посаженный в бронзовую клетку, даже выставлялся на всеобщее обозрение во дворе храма Тэндзина в Мацуэ, и взглянуть на него стоило один сен. Райдзю был похож на барсука и, когда погода была ясная, всегда мирно спал в своей клетке. Но как только раздавался раскат грома, он приходил в сильнейшее возбуждение и, как всем казалось, обретал огромную силу, а его глаза сверкали подобно молниям.

V

Существует злой дух, которому совершенно не страшны сушеные бобы и которого не засадить в клетку. Избавиться от него куда сложнее, нежели от обычных демонов. Имя ему — Бимбогами. В Идзумо, правда, людям известен один домашний амулет, которого Бимбогами боится.

Огонь на японской кухне раздувают с помощью весьма простого предмета под названием хифукидакэ («огня-дутья-бамбук»). Это бамбуковая трубка, обычно порядка трех футов длиной и диаметром примерно два дюйма. На одном ее конце — том, что обращен к огню, — оставляется совсем маленькое отверстие; женщина, готовящая пищу, подносит хифуки-дакэ к губам и дует на тлеющие древесные угли, и уже через минуту-другую на кухне весело пляшет огонь.

Со временем хифукидакэ обгорает, растрескивается и становится непригодной для дальнейшего применения. Тогда изготавливается новая трубка, а старая используется как оберег против Бимбогами. В нее вкладывается медная монетка (рин), над ней произносится волшебное заклинание, а затем ее, с медным рином внутри, либо просто выбрасывают на улицу, либо кидают в ближний ручей. Это — по причине, мне неизвестной, — считается равносильным вышвыриванию за дверь Бимбогами, при этом возвращение становится для него невозможным в течение достаточно долгого времени.

Можно задаться вопросом, каким же образом обнаруживается невидимое присутствие Бимбогами?

Маленькое насекомое, издающее по ночам тикающий звук, называемое в Англии «стражем смерти»[53], имеет своего японского сородича, прозванного в народе «бимбомуси» — «насекомое бедности». Говорят, что оно слуга Бимбогами, и его тиканье в доме свидетельствует о присутствии здесь этого самого нежеланного демона.

VI

Еще одна примечательная особенность праздника Сэцубун, заслуживающая упоминания, — это продажа хитогата («людских форм»), которые представляют собой маленькие фигурки мужчин, женщин и детей, сделанные из белой бумаги. Они вырезаются несколькими ловкими взмахами ножниц, а на различие полов указывают различные формы рукавов и маленькие бумажные пояса оби. Хитогата продаются в синтоистских храмах. Покупатель приобретает по одной фигурке для каждого члена семьи, а жрец надписывает на них возраст и пол того, кому они предназначены. Полагается, чтобы тот, кому предназначена фигурка, слегка потер ее о себя и произнес при этом синтоистскую молитву. На следующий день хитогата возвращаются канну си — человеку, отвечающему за содержание синтоистского святилища и поклонение ками, — и он, произнеся над ними некое заклинание, сжигает их священным огнем[54]. Этот ритуал совершается в уповании на то, что в течение года все телесные недуги будут обходить членов этого семейства стороной.

Кицунэ

I

Путешествуя по Хонсю, в каждой старинной роще, на вершине почти любого холма и на окраине любой деревушки вы можете увидеть маленький синтоистский храм, перед которым или по обе стороны которого расположились каменные фигуры сидящих лис. Обычно таких фигур бывает две, и они смотрят друг на друга. Но их может быть и дюжина, и два десятка, и несколько сотен — правда, в последнем случае большинство фигур будут небольшими. Вы однажды поймаете себя на том, что всякий раз, когда пытаетесь припомнить увиденное сельское местечко, в каком-то закутке воспоминаний возникает пара позеленело-серых каменных лис с отбитыми носами. В моих собственных воспоминаниях о путешествиях по Японии эти фигуры — непременная принадлежность сельского ландшафта. В крупном городе во дворе какого-нибудь значительного храма можно увидеть несметное число каменных лис всевозможных размеров, рассевшихся вокруг храма рядами по ранжиру многими тысячами, — от совсем игрушечных, в несколько дюймов высотой, до колоссов, постаменты которых возвышаются над вашей головой. Эти храмы и святилища посвящены Инари — божеству риса.

В Токио фигуры лис часто идеализированы, здесь они изящны, как борзые собаки. У них продолговатые зеленые глаза из кристаллического кварца или какого-то иного прозрачного материала, благодаря чему они производят неизгладимое впечатление. В глубинке изображения лис не столь артистичны. В Идзумо, в частности, они весьма примитивны. Здесь лисы на удивление многочисленны и разнообразны по своему виду — среди них изваяния смешные, причудливые, гротескные и даже страшные, но почти всегда они изваяны очень грубо. Но я бы не сказал, что по этой причине они не интересны. Пусть деревенские лисы Идзумо лишены изящества — они сработаны грубо, но зато выдают в бесчисленных необычных воплощениях личные фантазии своих творцов. Лисы пребывают в различных настроениях — эксцентричном, апатичном, любопытствующем, угрюмом, игривом, ироничном; они и посматривают, и подремывают, и поглядывают искоса, и подмигивают, и посмеиваются; они ожидают чего-то с блуждающими улыбками, они прислушиваются, навострив уши, и подслушивают украдкой, рты их приоткрыты или плотно закрыты. Все они неповторимы, изумительно индивидуальны; при этом у большинства насмешливое выражение на мордах, словно они понимают что-то недоступное людям, — даже у тех, носы которых отбиты. Эти древние сельские лисы обладают очарованием, которого лишены их токийские сородичи. Время набросило на них покровы красивых нежных оттенков, пока они, свысока взирая на человечество, восседали на своих постаментах, вслушивались в суетность проходящих столетий и загадочно усмехались. Их спины и ноги покрыты тончайшим зеленым бархатом древних мхов, а кончики хвостов расцвечены плесенью. Излюбленные места их обитания — это тенистые рощи, где певчие камышовки — угуису — рассыпают свои трели в зеленом сумраке над каким-нибудь безмолвным святилищем с его каменными фонарями и гротескными львами, настолько заросшими мхом, что кажется, будто они выросли прямо из земли.

Я пребывал в полном недоумении, пытаясь понять, почему у многих — по крайней мере у девяти из десяти — лис носы отбиты. Главную улицу Мацуэ можно было бы из конца в конец замостить кончиками носов лис, покалеченных в Идзумо. В ответ на высказанное мною удивление, один мой друг ответил одним простым, но всё объясняющим словом кодомо, что значит «дети».

II

Инари