Будни Снежной бабы - Евгения Вадимовна Галкина

Гале. Весенняя тоже была когда-то влюблена в Вольника, должна была его хорошо помнить.

Она помнила, но отозвалась как-то без энтузиазма.

– Трижды был женат, куча алиментов, пивное брюхо и плохие зубы? – осведомилась она медовым голоском.

– Я тебе сейчас фото скину.

Несколько минут Галя молчала, а потом сказала:

– Любочка, надо брать.

– Посмотрела? По-моему, на моего мужа похож…

– Успешные мужчины все похожи, – сказала Галя, – и у них у всех один ключик к сердцу.

– Это ты про желудок?

– Я про статус, – мягко сказала Галя. – Мне он, например, не написал… хотя у нас был один тайный холодный поцелуй под листопадом. Не написал, потому что у меня на страничке кружок кройки и шитья.

– Хочешь, тебе его перекину? – воодушевилась Любава.

Это разом давало фениксу отсрочку.

– Нет, он мне уже не нравится. Сходи с ним на встречу. Выпей. Расслабься. Это ни к чему тебя не обяжет. Женщина, оставленная мужем, должна флиртовать, иначе у нее сердце тает. Пофлиртуй. Принеси домой шикарный букет…

И Галя почему-то грустно вздохнула. Этот разговор ее явно расстраивал, и чуткая Любава поспешила попрощаться.

Следующим номером был Розин.

– Ты собралась за кроликами в выходные, – сурово сказала Роза, – какие еще мужики?

– Он тоже немного кролик.

– Ты сначала Весене позвонила? – подозрительно прогудела Роза. – И она тебе напела, что нужно бежать за первым встречным за цветущий веник?

– Некоторые так семью заводят.

– Они не семью заводят, а штампы в паспорте, это разные вещи, Люба. Семья – это твои мама и папа, твои дети, в конце концов. Тебе Комкова мало?

– Ну и славно, – сказала Люба, – тогда не пойду никуда.

– А что делать будешь? – насторожилась Роза. – За кроликами едем?

– Едем за кроликами.

И она отказала Леше Вольнику. Ей так было проще: не нужно переступать через себя, не нужно сидеть перед мужчиной, делая вид, что она все та же красивая и веселая Любава. Не нужно ни на что надеяться, а главное – не нужно бояться, что дверь в прошлое закроется окончательно.

Пока она, Люба, не заинтересовалась ни одним мужчиной, Степан все еще чуточку ее муж, а она – его жена. Стоит только этому измениться, и она станет ничьей. Словно брошенная на улице кошка.

Кошка-хромоножка.

По вымытым стеклам окон ползли извилистые дорожки дождя. Всю неделю Любава наблюдала за ними: утром с чашкой кофе в руке (болело плечо, как же сильно болело плечо в слабеньком мерцании рассвета!), днем – за деловито вышагивающим по жердочке попугаем.

Ей казалось, что дождь будет лить вечно, а она застынет в его серой вязкости, как комарик в янтаре. Может, кто-то найдет ее потом – отогреет дыханием, но уже не оживит. Поставит на полку для красоты.

Или – как диковинку…

Любава пыталась переосмыслить свою жизнь, но не могла. Ей хотелось двигаться вперед, но все недосказанное и невыплаканное крепко держало ее за хвост. Она уже не задавалась вопросами «почему я» и «за что», теперь ее волновал только один вопрос – как избавиться от прошлого, глубоко пустившего в ней корни? Как перестать ненавидеть Светку?

Этот вопрос занимал ее очень сильно. Почему она не чувствует ненависти к Степе? Почему, думая о нем, испытывает только щемящее чувство потери, грусть, обожание и обиду, а думая о ней, Калмыковой, – взрыв черной глубокой ярости?

Будем размышлять логично, говорила себе Люба и мерила шагами маленькую комнатку, сжимала мячик-тренажер со злостью.

В мире много людей. Глупо предполагать, что никто из них ни разу не заинтересуется чьим-то мужем или женой.

И они, эти люди, в своем праве. А чей-то муж и жена принимают решение: как реагировать на этот интерес? Остаться ли с той, кому хирурги недавно отхватили кусок мяса с самого видного места, или же с той, у которой этих кусков два, и оба они весьма соблазнительной формы?

Выбор очевиден!

Конечно же, Степа сделал правильный выбор, но Светка что-то такое сделала, что-то такое, что его заставило… заставило с ней переспать.

Морщась, Любава растирала плечо, поднимала руку вверх, вниз, размахивала ей, словно игрушечный солдатик. Ударялась о стол. Попугай орал.

Все не так, все неправда…

Галя считает, что мужчины просто не могут не изменять – по природе своей, что они грешны изначально, что плоть их слаба и что это доказывается самим Словом – побежал же Адам, как идиот, кусать запретное яблоко, и глазом не моргнул…

Роза винит Лану и Степу одинаково. К Лане у нее давняя неприязнь, еще с того момента, когда узнала, что у Калмыковой неплохой заработок на проведении семинаров по очистке ауры от негативных установок.

Любаву аурный бизнес не раздражал. Светка всегда казалась ей странноватой, но неплохой девчонкой, и казалось, что она сама искренне верит в то, что помогает людям жить лучше своими «чистками».

Да и продлилась эта история недолго – потом Света устроилась куда-то массажисткой и работала уже честно и с полной отдачей. Любава сама ходила к ней на массаж, и Степе как-то посоветовала сходить… когда лежала в больнице. Он на головные боли пожаловался, она и посоветовала…

Вспомнив свои советы, Любава не выдержала и расхохоталась. Смеялась долго, тряся головой с отросшим ежиком черных волосы. С наслаждением.

А в субботу утром разгорелось солнце. Оно было ярким, масленичным, на туго натянутом голубом полотнище неба. На веточках рябинок сладким алым горели ягоды, черные тонкие веточки лихими росчерками ставили свои подписи.

Любава вышла на крыльцо, нагруженная старой корзиной, укрытой полотенцем. Вдохнула пряное позднее тепло осени.

Роза, во внушительном свитере с толстым воротом и в джинсах, сидела за рулем «форда», а встречать и помогать побежала Галя, тоже в джинсах и свитере, белом, с косами, красиво облегающем ее русалочьи бедра и талию. Длинные Галины волосы летали по воздуху, словно паутинки.

– Давай-ка…

Они вместе дотащили корзину, поставили ее в багажник и уселись сзади.

– Ну, поехали, девочки, – сказала Роза и повернула ключ зажигания.

Какой был день! Один из тех, что не забываются никогда! Быстро закончился позади город, потекли сначала поля, рыжие и палевые, с валиками стогов и без, с кромками деревьев или с ломаными кукурузными зарослями.

А потом зарядили по сторонам дороги леса и леса: рыжие кленовые и осиновые, темно-зеленые еловые и бело-желтые – березовые.

Любавина душа словно вымылась в чистой воде. Легкая, тоже березово-светлая, она впервые за долгое время почувствовала себя здоровой. Роза поглядывала на Любаву благосклонно. Галя положила голову ей на плечо и дремала.

– Ты почему грустишь, Весеня? – спросила Роза.

– Сонная, – не открывая глаз, сказала