Библиотечка журнала «Советская милиция» 1(25), 1984 - Михаил Трофимов

Василий Матвеевич яростно взглянул на ни в чем неповинного дежурного единственным своим глазом и стремительно прошел в кабинет.

Бросив фуражку на подоконник, он сел за стол и уставился на большую, из зеленого стекла, чернильницу с медной крышкой.

Он уже ясно осознавал, что, засылая в Боровое сотрудника таким непродуманным способом, он тем самым обрекал его на провал, что и случилось. И это доставляло Пантелееву боль. Он не пытался искать оправдания в собственном профессиональном неумении, хотя прекрасно знал, что сейчас, когда на службу в милицию приходили люди, преданные революции, но не имевшие представления об организации борьбы с преступностью, подобных ошибок, видимо, совершалось немало. И все-таки он должен, обязан был все предвидеть и предусмотреть. «Новиков сразу увидел просчет, а я только виноватых искал».

Пантелеев с грохотом отодвинул стул, поднялся, подошел к окну.

В кабинете стояла гнетущая тишина.

Новиков тем временем, взяв со стола исписанные листы твердой серой бумаги, читал их, усердно делая вид, что это ему очень интересно.

Василий Матвеевич обернулся и, не выдержав, крикнул:

— Что ты молчишь? Ругай хоть…

— Весной одного нашего товарища убили, — тихо сказал Новиков. — Умный был парень, гимназию окончил, по-французски говорил… Мы его в банду под видом кузнеца внедрили, а он молота в руках не держал…

— Как же…

— Вот так, Василий Матвеевич. Дорого достаются нам ошибки. Учимся их не делать, быстрее бы только научиться…

Пантелеев вернулся к столу.

— Да, с лошадью опростоволосились…

— Может, и неосторожно произнесенное слово… — раздумчиво сказал Новиков. — И одного слова достаточно, чтоб допустить провал.

— Да кто мог это слово сказать? Трое нас знало, трое, понимаешь?! Кочергин — парень свой…

— Допускаю. И все-таки… Ты к тем, кто у вас на конюшне служит, приглядись.

— Двое там, — недовольно буркнул Пантелеев. — К кому приглядываться? Кудрявцев на глазах моих, можно сказать, взрослым стал. Да еще старик… Не к кому там приглядываться…

— Не торопись, Василий Матвеевич…

— Ладно, Степан Яковлевич, после операции разберемся.

— Не исключено, что об операции тоже станет известно бандитам.

— Ну, это ты чересчур!

— Возможно, и чересчур, — согласился Новиков. — Однако ухо востро держать надо…

7.

ВСЕХ, кто должен был участвовать в операции, Пантелеев собрал у себя в кабинете.

Семь милиционеров, молодые и уже в годах, все недавние бойцы Красной Армии, стояли перед ним, одинаково внимательные и озабоченные, и он в душе порадовался тому, что ему повезло командовать этими замечательными людьми, добровольно избравшими трудную, далеко не безопасную работу.

«Да откуда среди них возьмется враг? — спросил он себя. — Каждого я видел в деле и в каждом уверен, как в себе».

И придя к такому мнению, Пантелеев почувствовал освобождение от терзавших его тяжелых дум, с каким-то облегчением заговорил:

— Товарищи! Мы по своей воле и желанию стали на защиту покоя и безопасности наших граждан. Задача у нас определенная и ясная — чтоб никакая нечисть не мешала людям пахать землю и работать на заводах и фабриках, строить новую жизнь. Всем вам известно, что в уезде действует банда. На ее счету грабежи и убийства сельских активистов, смерть нашего товарища. Перед нами, товарищи, поставлена задача — найти и без всякой пощады уничтожить эту банду. И мы это сделаем!

Был уже поздний вечер. За окнами сгустились сумерки.

— Выступаем сейчас, — помолчав, тихо добавил Пантелеев.

8.

КОЧЕРГИНА вместе с несколькими милиционерами Пантелеев оставлял в городе.

— Будешь тут за меня…

Начальник розыска угрюмо молчал.

— Так надо, — сказал Пантелеев, — понял? Нельзя тылы ослаблять.

Кочергин кивнул, но смотрел в сторону.

Василий Матвеевич рассердился.

— Что ты, ей-богу, как барышня, губы надул. Оставляю потому, что верю — порядок без меня здесь будет, понял?

— Я ничего, — нехотя произнес Кочергин, — я так… Обидно все-таки…

— Обидно, обидно… Ты все там обеспечил? — Еще раньше он приказал Кочергину, чтоб никого вечером в милицейском дворе не было.

— Чисто.

Пантелеев подошел к окну. Ночь была темная, беззвездная. И вдруг возле конюшни мелькнул огонек.

— Кто там? — быстро обернулся к Кочергину Василий Матвеевич.

— Демьяныч, видно, крутится. Воронок твой что-то занедужил, старик и решил заночевать.

— Решил… — проворчал Пантелеев. — Что, ему ночевать негде?

— Так за Воронком хочет приглядеть, подлечить…

Новиков все это время молчал. Но тут подал голос:

— Не его это дело — жеребцов лечить. Тут ветеринар нужен…

— Вот-вот, — согласился Пантелеев, — конечно, не дело. Завтра ветеринара вызови. Ну, пошли? — обратился он к Новикову.

Группа выходила из здания по одному. На улице расходились в разные стороны. Лошадей не брали — рассчитали, что за три часа до Борового и пешком успеют. Собраться должны были в заброшенных разработках за кирпичным заводом. Действовали скрытно, надеялись, что застанут бандитов врасплох. Конечно, если они действительно избрали своей базой Боровое.

…Двигались оврагами, а затем по просеке Хомутовского леса, отряд вышел к Боровому. Вел его один из местных жителей, молчаливый, однорукий мужик. Это он привез в Кромск известие, подтвердившее гибель разведчика. Но сказать точно, в селе ли бандиты, не мог. Не знал.

Церковь чернела на площади, как громадный холм с остроконечной верхушкой. Справа от нее стоял дом священника.

Бесшумно окружили дом. Он был немалый, в восемь окон, с многочисленными надворными постройками.

Единственный пулемет установили на паперти — отсюда хорошо просматривалась площадь, ворота поповского дома, подходы от реки.

К Пантелееву подвели испуганного церковного сторожа. Увидев одноглазое лицо с черной повязкой, старик в ужасе прошептал:

— Помилуй, господи…

— Ты, дед, коленками не стучи, — негромко посоветовал Василий Матвеевич, — никто тебе смертью не грозит, перед тобой не бандиты, а рабоче-крестьянская милиция. И она просит тебя помочь. Иди и вызови попа. Скажи, что в церковь кто-то залез или еще что, но чтоб поп вышел и не догадался ни о чем. Много в доме людей?

— Откуда мне знать, — пробормотал сторож, все еще со страхом поглядывая на Пантелеева, — меня в дом не пускают, я…

— Ладно, все понятно, иди.