Глаза Младенца - Александр Есентаев

Антон понимающе смотрел на меня. Раздался стук в дверь, он открыл её, кого-то выслушал и сказал мне на прощание, что разговор мы продолжим позже. Я через минуту подошёл к двери, попытался открыть, но она была заперта. А за ней, я почувствовал, кто-то находился. Свободным я так и не стал, даже со смертельным чипом в голове.

Я включил снова новости. Ничего особенного в мире не происходило. Всё, как всегда. Больше говорилось о положительных успехах людей в областях науки и искусства, чем о каких-то негативных проявлениях. Я выключил проектор и стал размышлять.

– Антон говорил очень убедительно, и явно не врал. ВОБР давно беспокоят радикальные выступления о предоставлении независимости Марсу. Ещё во время службы десантником всё больше и больше командование ставило задачи по пресечению любых действий марсианских повстанцев, вплоть до физического уничтожения, что мне не особо нравилось. Но я беспрекословно выполнял приказы, пока не убил женщину и ребёнка. Вполне возможно, что повстанцы аккумулируют энергию, чтобы ударить один раз, но изо всех сил. Но откуда взять силы? У ВОБР три космических крейсера и десятки лёгких военных кораблей с обученными вести боевые действия десантниками и опытными полицейскими на самой планете. Планету ещё можно взять под контроль повстанцам на некоторое время, но это ничего не решает. Решает космос, а в космосе у них ничего нет, разве раздобудут несколько лёгких военных кораблей. Настоящая революция невозможна.

Но Антон сильно чего-то боится, а в глазах Тома…. Да, я забыл про Тома, ведь он однозначно на стороне повстанцев, и в его глазах была вера в победу. Я не понимал раньше, что излучают глаза Тома, кроме радости и любви ко мне, когда он выходил на связь. Но теперь я понял, они излучали и веру в победу. Что же на самом деле происходит в мире? Неужели марсиане способны построить космический флот или пару мощных кораблей? Сложно представить. А может они хотят захватить космические крейсеры землян? Невозможно.

Ладно, не буду гадать. Вопрос, какая роль у меня? Антон с помощью меня хочет выйти на повстанцев. Вот его главная цель. А осмий – это второстепенная задача. На Европе осмия, я уверен, уже нет. Но если он хочет туда прокатиться – пожалуйста. Антон убеждает меня, что революция несёт большую опасность для человечества. Может, он и прав, его мысли довольно разумны. И он просит помочь ему спасти людей от будущих бед. Но это значит, предать Тома. Предать одного Тома сейчас ради будущего многих людей.

Я посмотрел в глаза Младенца, спрашивая совета. Но они просто смотрели на меня, уже не вызывая сильных терзаний в душе, но и ничем не помогая. Выбирать только мне. И выбор мой, конечно, однозначен. Я не верю разумным мыслям Антона на все сто процентов, а в нашу дружбу с Томом верю на все сто. Значит, я выбираю дружбу и неминуемую смерть для себя. Правильный и хороший выбор. На душе у меня стало легко, я улыбнулся глазам Младенца, и мне показалось, что они улыбнулись мне. Наверное, просто показалось.

Перед ужином меня вывели под присмотром на прогулку, я смотрел на деревья, небо и радовался их красоте. Охранники недоумённо смотрели на меня, наверное, думая, что я сошёл с ума из-за этого чипа с взрывчаткой в голове.

На следующий день я обедал снова вместе с Антоном. И наш разговор продолжился.

– На чём мы остановились вчера? – спросил Антон и сам ответил. – А, я попросил помочь мне. – Он выжидающе посмотрел на меня, и я отрицательно покачал головой.

– Значит, ты не услышал мои слова, – произнёс Антон. – Впрочем, ты поможешь мне в любом случае, по собственной воле или по неволе, – он увидел моё несогласие и продолжил. – Поможешь, поможешь. А знаешь почему? Потому что я принимаю всегда самые разумные решения, продумывая и взвешивая всё почти до мелочей, на девяносто девять процентов.

– Хорошо, что хоть один процент оставляешь, а то я подумал о себе совсем плохо, как о тряпичной кукле на ниточке или приманке на крючке, – с иронией сказал я.

– Нет, ты не марионетка и не наживка, ты фигура в моей шахматной игре. Не пешка, а фигура. Я люблю играть фигурами и использовать весь их потенциал. Пешки в шахматной партии тоже важны, но победу приносит всё же хорошая игра фигурами. Ты не знаешь, сколько таких партий я сыграл и выиграл, и какие важные фигуры принимали участие в моей игре. Смирись со своей участью, а лучше всего раскрой свой разум и играй сам, понимая, что выбираешь свой ход ты, а я тебе помогаю. Кстати, ты играешь в шахматы?

Я снова отрицательно покачал головой.

– Разумный человек должен уметь играть в шахматы. Не надо стараться стать гроссмейстером и уподобиться компьютеру, достаточно хорошо играть, чтобы иногда потренировать свой ум и логику и пообщаться со своим партнёром. А в какие игры ты играл во время службы десантником?

– Карточные. Покер и тому подобное.

– Как во все времена. Игры удачи и блефа для солдат фортуны и безумной храбрости, – с пафосом сказал Антон.

Мне это не понравилось. – Не всегда можно в жизни рассчитать каждый шаг, иногда надо просто не испугаться прыгнуть в неизвестное.

– Лексис, в тебе есть здравый смысл философа, – со странным удовольствием похвалил меня Антон. – Да, надо не бояться прыгнуть, но всё-таки необходимо сначала попытаться просчитать, прочувствовать хоть в небольшой степени это неизвестное. А так можно улететь сразу в пропасть. А чтобы суметь просчитать, надо обладать знаниями.

Я вчера рассказал тебе об опасности марсианской революции. Но ты отказываешься помочь. Могут быть две причины этого отказа – личная, я догадываюсь какая (он наверняка имел в виду мою дружбу с Томом), и неверие на все сто процентов моим словам.

Наступила очередь моему удивлению. Надо же, как он попадает в десятку, словно читает у меня в голове. А может это чип? Ой, что-то я совсем сдурел, что смог подумать такое. Вслух, конечно, я ничего не сказал.

Антон тем временем продолжал, – зря ты мне не веришь. Я за свою жизнь изучил много философских и научных трудов о возможных путях развития человечества. И о Золотых веках, и о Коммунистической эре, и об Изобильных временах научно-технических и духовных достижений гения человечества, и о других. От самых примитивных утопических теорий до вполне реальных. Но жизнь всегда вносит свои коррективы, и чистая теория остаётся на бумаге, а в жизни рождается синтез или хаос.