Три комнаты на Манхаттане - Жорж Сименон

Вот один из них перед ним, и он отметил, что тот в десять часов утра носит яркий цветастый галстук с жемчужной булавкой!

Кэй, закрыв окно, направилась в спальню.

— Помоги мне, пожалуйста, Франсуа.

Он понимал, как это было любезно с ее стороны и называть его на ты, и призывать выполнить довольно интимную роль.

— Но Джесси не все увезла, она оставила часть своих вещей, удивилась она.

Тогда Энрико, который только что закурил сигарету, ответил:

— Я тебе все объясню. Я получил письмо от нее сегодня утром, которое она написала на борту парохода «Санта-Клара».

— Как? Она уже в море?

— Он потребовал, чтобы она отбыла вместе с ним на первом же пароходе.

Все это произошло совсем не так, как я опасался. Когда он приехал, то был уже в курсе всего. Я тебе дам прочитать письмо, которое, по ее просьбе, отправил стюард, поскольку ее муж от нее ни на шаг не отходит.

Итак, значит, он прибыл сюда и тут же спросил ее:

— Ты одна?

— Ты же видишь.

— А не ждешь ли ты его с минуты на минуту?

И Энрико продолжил, держа сигарету немного манерно, как это делают американки:

— Ну, ты знаешь Джесси. Она не пишет всего в письме, но она, должно быть, протестовала, возмущалась, разыгрывала комедию.

Комб и Кэй встретились взглядом, и оба улыбнулись.

— Роналд, кажется, был очень холоден.

Он, оказывается, тоже зовет его Роналдом.

— Меня все время мучает вопрос: а не приехал ли он сюда специально, когда от кого-то все узнал? Он сразу же подошел к стенному шкафу и, несмотря на все заклинания Джесси, выкинул оттуда на кровать мой халат и мою пижаму.

Они так и лежали на кровати. Халат почти новый, с цветными узорами, и шелковая пижама кремового цвета с темно-красными вышитыми инициалами.

— И совершенно спокойно, пока она рыдала, он перебрал ее вещи и позволил взять с собой только то, что было три года назад, когда она приехала из Панамы. Ну ты же знаешь Джесси…

Уже второй раз он повторил эту фразу. Почему у Комба сложилось впечатление, что и он тоже хорошо знает Джесси? И не только Джесси, но и Кэй, которая стала ему настолько понятной, что невольно захотелось посмеяться над самим собой.

— Ты же знаешь Джесси. Она не могла примириться с потерей своих платьев и некоторых других вещей и сказала:

«Я клянусь тебе, Роналд, что это все я купила за собственные деньги».

Вероятно, Энрико, несмотря ни на что, все же обладал некоторым чувством юмора.

— Интересно, как она умудрилась столько мне рассказать в своем письме? Она пишет, что он не спускает с нее глаз, ходит за ней по пятам, следит за каждым ее шагом и взглядом, и при всем этом ей удалось написать мне целых шесть страниц, некоторые, правда, карандашом, и рассказать обо всем понемногу. Есть там несколько слов и для тебя. Она просит тебя сохранить все, что она не смогла увезти, и пользоваться этим, если захочешь.

— Спасибо, Энрико, но это невозможно.

— Квартира оплачена до конца месяца. Я еще не знаю, что мне делать со всем, что здесь есть, так как, понятное дело, я не могу это увезти домой. Если хочешь, я тебе на какое-то время отдам ключ… Впрочем, он и так сейчас останется у тебя, поскольку мне нужно срочно уходить. У меня сегодня действительно очень важные встречи. Я полагаю, что теперь, когда они в открытом море, Роналд оставит ее, хотя бы немного, в покое.

— Бедная Джесси!

Чувствовал ли он свою вину? Он сказал:

— Иногда я задаюсь вопросом: а не мог ли бы я что-нибудь для нее сделать? Но я же ничего не знал. Как раз в тот вечер моя жена давала званый обед, и я не имел возможности даже позвонить. До свидания, Кэй!

Ключ ты можешь прислать в мой офис.

Энрико не очень хорошо понимал, как себя держать с этим незнакомым ему человеком, поэтому пожал ему руку с преувеличенной теплотой и поспешил его заверить, как бы давая этим гарантию:

— Это самая близкая подруга Джесси.

— Что с тобой, Франсуа?

— Ничего, дорогая.

Без сомнения, в первый раз он назвал ее так без тени иронии.

Возможно, обнаружив, что Энрико столь незначителен, он и ее, может быть, счел не такой уж значительной, но он не был этим разочарован, скорее, напротив, почувствовал по отношению к ней почти беспредельную снисходительность.

Энрико ушел, оставив в квартире неулетучивающийся запах духов, халат и пижаму на кровати и шлепанцы в открытом шкафу.

— Теперь ты понимаешь? — прошептала Кэй.

— Да, малышка, я понимаю.

Это было правдой. Он хорошо сделал, что пришел сюда и наконец увидел и смог оценить по достоинству и ее, и ее окружение, всех этих мужчин, этих Энрико, этих Роналдов, этих моряков, этих друзей, с которыми она была без разбору на ты…

Но не стал он из-за этого любить ее меньше, напротив, он любил ее теперь более нежно и вместе с тем без напряжения, ожесточения и горечи.

Он больше почти не боялся ни за нее, ни за их будущее. Может быть, даже уже совсем перестал бояться и мог отдаваться своему чувству, не сдерживая себя?

— Сядь, — попросила она. — Ты занимаешь много места в комнате.

А не стала ли и ей эта комната, которую она делила с Джесси, казаться меньше? Она была светлая и веселая. Стены ярко-белые, две кровати стояли рядом, накрытые кретоновым покрывалом, украшенным какой-то яркой картинкой, занавеси на окнах были тоже из кретона. Сквозь них просачивались солнечные лучи.

Он покорно сел на кровать, около халата с цветными узорами.

— Ведь я правильно поступила, что не захотела ничего брать из того, что принадлежит Джесси? А вот посмотри! Тебе нравится это платье?

Это было вечернее платье, довольно простое. Оно показалось ему красивым. Она держала, развернув его перед собой жестом продавщицы универмага.

— Ты часто его носила?

Нет, никак нельзя допустить, чтобы она неверно истолковала его вопрос. На этот раз он спросил не из-за ревности. А просто чтобы сделать ей приятное, ибо был благодарен за то, что она с таким искренним простодушием выставляла напоказ свое кокетство.

— Всего лишь два раза, и когда я была в нем, никто, клянусь тебе, никто не прикасался ко мне, даже не целовал.

— Я тебе верю.

— Правда?

— Я тебе верю.

— Вот туфли, которые были куплены к этому платью. Золотой их цвет слишком яркий и чересчур броский на мой вкус, но ничего другого не могла найти по моим деньгам… Тебя не раздражает, что я тебе все это показываю?

— Совсем нет.

— Наверняка!

— Напротив. Подойди и поцелуй меня.

Она чуть помедлила, но не из-за нежелания, а, скорее, из уважительного отношения к нему. Она наклонилась и коснулась губами его губ.

— А знаешь, ты сидишь как раз на моей кровати.

— Ну а Энрико?

— Он проводил здесь ночь не более двух раз в месяц, а то и еще реже.

Он был вынужден всякий раз говорить своей жене, что уезжает в деловую поездку. А это было сложно, потому что она всегда хотела точно знать, в каком отеле он должен был остановиться, и могла, не колеблясь, позвонить туда среди ночи.

— Она ничего не знала?

— Я думаю, все-таки знала, но делала вид, будто не знает, защищалась как могла. Я убеждена, она никогда его не любила или перестала любить, что не мешает ей быть ревнивой. Но если бы она стала чересчур на него давить, он был бы способен развестись с ней и жениться на Джесси.

Этот маленький человек в галстуке, перехваченном жемчужной булавкой!

Как было приятно слушать все это теперь и воспринимать естественным образом и слова, и вещи в их реальном виде.

— Он часто приходил вечером. Каждые два-три дня.

И должен был удалиться до одиннадцати часов. Все эти вечера я чаще всего уходила в кино, чтобы оставить их одних. Хочешь, я покажу тебе этот кинотеатр, совсем недалеко отсюда, где мне доводилось смотреть один и тот же фильм по три раза, так как у меня не хватало духу садиться в метро и куда-то ехать.

— А тебе не хочется надеть сейчас это платье?

— Как ты угадал?

Платье она по-прежнему держала в руке. Он даже не знал, что она способна делать такие проворные движения, каким она скинула свое черное будничное платье. Ему показалось, что она впервые предстала перед ним в таком интимном виде. Да собственно говоря, он действительно первый раз созерцал ее в дезабилье.

Более того, он вдруг понял, что вообще еще не проявлял любопытства к ее телу. Еще сегодняшней ночью они сжимали друг друга в объятиях до боли, и казалось, летели в пропасть, и тем не менее он не мог сказать, как она сложена.

— А комбинацию мне тоже переменить?

— Конечно, дорогая.

— Пойди закрой задвижку на двери.

Это было похоже на игру, очень увлекательную игру.

Они были вместе уже в третьей комнате, и в каждой он не только обнаруживал новую Кэй, но и находил основания любить ее по-новому.

Он снова сел на край кровати и стал разглядывать ее, пока она рылась в белье. Ее обнаженное тело золотилось свете солнечных лучей, проникавших через занавески.